Магия госпожи Метелицы - Дарья Донцова

– Не помню, – хмуро ответил Сергеев.

– Да ну? – изумилась я. – Детские обиды навсегда врезаются в память. Может, Коко? Отрезали вторую часть имени и обращались, как к курице, – ко-ко-ко-ко?

Собеседник дернул плечом.

– Возможно!

– Или песок? – вкрадчиво спросила я.

– Песок? – повторил Кокозас. – Почему?

– Производное от фамилии Песков, – пояснила я. – Вы же Сергей Песков. Как я догадалась? По книгам! Вы с их помощью изучали физику, когда Полина Владимировна взяла вас, бывшего однокурсника, в свою школу. Наверное, все ставки оказались заняты, осталась вакансия преподавателя предмета, который вы не знали. И вас до зубной боли раздражает имя Кокозас. Но ведь его легко поменять. Отца, который по-дурацки назвал вас, давно в живых нет. Похоронив его, вы могли обратиться в паспортный стол, но не сделали это. Почему? Может, боялись, что в милиции начнут проверять личность Сергеева и выяснится нечто нехорошее?

Выпалив на одном дыхании эту тираду, я поняла, что поступила на редкость глупо, бросилась в прихожую и попыталась открыть замок на входной двери. Но хозяин схватил меня за плечи и поволок назад в комнату.

Я заорала на зависть пожарной сирене.

– Помогите!

– Заткнись! – велел Сергеев и ударил меня по щеке.

Ладонь задела мой несчастный нос. Я издала новый вопль, из глаз полились слезы, но я начала изо всех сил пинать Сергеева ногами, решив дорого отдать свою жизнь.

И тут в прихожей раздался грохот, послышался топот, и грубый голос завопил:

– …! Лицом к стене! …!

Глава 31

Кокозас разжал руки, я медленно села на пол, увидела, что хозяин дома обут не в уютные тапочки, а в ботинки на толстой подошве, и вытерла рукавом свитера слезы.

– Где мальчик? – закричал Андрей. – Немедленно отвечай!

– О чем вы? – испугался учитель физики. – Что происходит?

– Куда ты дел Эдуарда Обозова? – надрывался Платонов. – Живо рассказывай, иначе пожалеешь, что на свет родился.

– Не знаю, где ребенок, – захныкал Кокозас.

– Он Сергей Песков, – пропищала я, держась за нос. – Прямо озверел, когда я это имя вслух произнесла.

– Что у тебя с лицом? – оторопел Платонов, поднимая меня. – Это работа Сергеева?

– Сама ударилась, чтобы он меня в квартиру впустил, – объяснила я, косясь на мрачных парней в черных куртках, окружавших Платонова. – Получилось чуть сильнее, чем рассчитывала.

– Я не трогал ее, – запаниковал хозяин. – Виола, подтвердите, что я оказывал вам помощь, врача вызвал.

– Верно, – сказала я, – Кокозас соседку привел, она мне в ноздри ваты напихала.

Я замерзла, по спине побежали мурашки, руки-ноги затряслись.

Один из омоновцев сдернул с дивана плед и набросил мне на плечи.

– Спасибо, – прошептала я, – очень мило с вашей стороны.

– Знаете, какой срок грозит за похищение ребенка? – напал на Кокозаса Андрей. – В курсе, как заключенные относятся к тому, кто детей обижает? Станешь сидеть под шконками[6], задницу от пола оторвать побоишься, обедать из параши будешь, по кругу тебя пустят, пожалеешь, что на свет родился. Но если правду расскажешь, отправишься не в общую камеру.

– Не знаю я, где Обозов! – взвыл Сергеев. – Честное слово!

– Константин Эдуардович, если с его сыном что-то случится, тебя на том свете достанет, – предупредил Платонов. – Денег у Обозова лом, он их не пожалеет, чтобы убийцу мальчика наказать. Оклады у охраны в СИЗО невелики, кто-нибудь соблазнится, и кирдык тебе, голубок. Повесишься, вены вскроешь, от сердечного приступа загнешься, вариантов масса. В твоих интересах сообщить, куда Эдика упрятал.

– Ей-богу, ничего про него не знаю, – закричал Сергеев.

– Не хочешь сотрудничать? – прищурился Андрей. – Твое право. Мы все равно узнаем. Сейчас эксперты возьмут пробы с подошв твоих ботинок и колес автомобиля. По анализу почвы, которая застряла в протекторе и в обуви, живо сообразим, где ты в последние сутки шлялся, в какой лес мальчика завез. Прикинулся отцом паренька? Ну ты и сволочь! Зачем Соеву и Хатунову убил?

– Господи, я их не трогал, – побледнел Кокозас. – Полина мне помогала, она единственный мой друг. Я в день ее смерти в больнице лежал. Проверьте!

– Уж не сомневайся, все изучим, – пообещал Платонов. – Какое отношение директриса и библиотекарь имели к похищению Эдика? Кто это придумал?

– Нет, нет, вы ошибаетесь, – зачастил Кокозас, – Поля изумительный человек, она детей обожала. Никогда Хатунова ребенку плохо не сделала бы. И Соева на киднеппинг не способна. Мы ничего плохого не задумывали! Вы, допрашивая меня, теряете время. Настоящий преступник может мальчика убить.

Андрей надулся.

– Вы ничего плохого не делали? Только маршрутку взорвали и погубили невинных людей, включая своих же товарищей, которые с собой покончили. Зачем Кокозас, или лучше будем тебя называть Сергей Песков, и Вера Соева в школе у Полины очутились? Если вы не похищение ребенка затеяли, тогда что?

Хозяин квартиры перекрестился.

– Пусть Бог накажет, если я вру. Полина меня на работу взяла.

– Из жалости? – усмехнулся Андрей. – Добрая такая, да?

Песков исподлобья глянул на него.

– Если честно все расскажу, поверите, что я не трогал Обозова?

– Начинай, – приказал Андрей, – там посмотрим. Иди в комнату.

– Мое настоящее имя Сергей Песков, – зачастил Кокозас, очутившись в помещении, – я был членом организации «Свобода или смерть», но ничего плохого не делал. Это все Боб Вахметов и Полина, они самые неистовые были. Миша Катуков и Алена Вербицкая друг друга любили. Андрюшка Горелов в Аленку втюрился, жить без нее не мог. Верка надеялась, что она Боба у Полины отобьет…

– Хотели революцию совершить или романы крутить? – усмехнулся Платонов.

– Юными были, – засипел Песков, – кровь кипела. Можно я сяду? Ноги подламываются.

Андрей кивнул, хозяин плюхнулся на диван. Я, по-прежнему кутаясь в плед, опустилась в кресло и обратилась к Сергею:

– Средний возраст революционеров на момент взрыва микроавтобуса составлял почти тридцать лет. Уже не дети.

Сергей повернулся в мою сторону.

– С одной стороны, это верно. С другой… мы были любимыми отпрысками из обеспеченных профессорских семей. Холода, голода не знали, родители нас от невзгод прикрывали, в институты устроили. Нам не требовалось на кусок хлеба зарабатывать, о младших братьях-сестрах заботиться, мы росли инфантильными. Да, по паспорту всем было двадцать восемь – тридцать, а в реальности четырнадцать. Поэтому нас Вахметов, хотя и был моложе, смог себе подчинить. Он был умным, хитрым, жестким, настоящим лидером. Умел красиво говорить цветистыми фразами, использовал научную лексику, цитировал книги, которых мы не знали, очаровал не только девушек, но и парней. Боб говорил: «Чтобы спасти миллионы, единицы должны погибнуть». И я ему поверил, считал, что Григорий Пенкин всемирное зло, а потом узнал правду. Вам не понять, что я тогда пережил.

– Пенкин? – изумилась я. – Он с какого бока в этой истории?

– Григорий муж Полины, – сказал Сергей.

– Это не секрет. Но Хатунова познакомилась с ним тридцать первого декабря девяносто второго года, когда кто-то напал на него в туалете ресторана. А маршрутка взорвалась восемнадцатого числа того же месяца, – уточнил Платонов. – Полина Владимировна тогда еще не встречалась с Пенкиным.

– Откройте форточку, душно, – прохрипел хозяин, – я задыхаюсь!

Андрей сделал жест рукой, один из омоновцев подошел к окну.

– Фу-у-у, – выдохнул Сергей, – свежий воздух! Сейчас попробую объяснить.

Глава 32

В течение получаса Песков детально описывал, как создавалась организация «Свобода или смерть». Мы с Платоновым не перебивали его, хотя уже знали все от Люси Мусиной. Но потом Песков стал говорить о событиях, которые разыгрались после того, как Люсю из-за болезни исключили из террористической группы.

Оборудовав пещеру, учредив устав организации, затеяв торжественное подписание клятвы на верность делу революции, Боб Вахметов на какое-то время притих, группа не собиралась, но в конце ноября руководитель протрубил общий сбор и объявил соратникам:

– Настало время решительных действий. Необходимо убить Григория Пенкина!

– Это кто такой? – удивилась Алена Вербицкая.

– Не следишь за жизнью страны? – налетел на нее Вахметов. – Не интересуешься политической ситуацией? А тебе, еврейке, следовало бы знать имя главного антисемита и расиста России.

– Пенкин перестал призывать к еврейским погромам, – поправил его Михаил, – нынче у него враги выходцы с Северного Кавказа и Средней Азии, он сживает со свету Арама Асатряна, который владеет некоторыми вещевыми рынками. Представляю, каково приходится его семье. Когда Григорий кричал, что всех евреев надо на кол посадить, моя мама, которая в раннем детстве во время войны с фашистами попала в гетто, прошла там все круги ада и чудом осталась жива, перепугалась до дрожи и уехала к сестре в Израиль. Из-за мерзавца Пенкина наша семья развалилась, отец отказался улетать из Москвы, он уже пожилой, я с ним остался.