Гайдебуровский старик - Елена Сазанович

– Почему я решил? Здесь и решать нечего. Надежные свидетели подробно мне рассказали, что вы встречали Новый год с цветочницей.

– И с каких пор Косульки стали надежными свидетелями?

– Косульки, – начал было Роман, за которым бодро шагало эхо. Но тут же остановился. Он был слишком серьезен для кличек. И тут же вместе с эхом себя поправил. – Граждане Косулевы… Не в их интересах придумывать данное событие. Они понятия не имеют о краже. Но о том, что цветочница на всю ночь осталась у вас – они знают наверняка. К тому же…

Роман обвел рукой пустую комнату.

– Эти цветы… Разве они не доказательство?

– Цветы для цветочницы? Может быть… И такое бывает. Но вы не находите, что это мое личное дело. И мы вдвоем более чем совершеннолетние.

Я резко поднялся с места. Всем видом показывая, насколько я недоволен этим разговором.

– И вообще, это более, чем странно! – Мое эхо не на шутку рассердилось и вихрем разнеслось по пустой комнате. – Неужели вы настолько одиноки, что после Новогодней ночи вдруг оказались у меня? И только для того, чтобы выслушивать сплетни местных торговцев?! Или к вам поступила жалоба?! На кражу! Я подобной жалобы не подавал. Поэтому не хочу показаться невежливым…

– Вы уже показались, – Роман ответил настолько тихо, что его эхо даже не смело подать голос. – Впрочем, у меня было другое дело. Но всему свое время. И я этого часа дождусь.

Роман приподнял шляпу. И скрылся за дверью.

А я бросился убирать стол. И первым делом тщательно вымыл свой бокал, практически его продезинфицировал. Что ж, я дождался своего часа. Пора было смываться. Мало ли куда мог уехать одинокий старик. И кто знает, возможно, у него куча денег в банке. И он собирается начать новую жизнь. Впрочем, на вопрос, какую можно начать новую жизнь в 100 лет, я бы ответить не смог. Учитывая, что новая жизнь уже его поджидает.

А молодой парень Гриша Карманов через пару деньков объявится живой и невредимый. Как ни в чем не бывало. И какое дело, где он скрывался от девчонки, на которой не хотел жениться. И, кстати, по-прежнему не хочет. И у него все есть права начать новую жизнь. И он знает как.

Что ж. На этом пора и пора поставить точку. Даже вещей собирать не надо. Я оглядел пустую комнату. Налил себе бокал шампанского. И выпил за новую жизнь. И молодого парня, и старика.

Жаль только, что все оказалось напрасным. И убийство. И богатство. И даже любовь. Впрочем, что в этой жизни не напрасно? Если сама жизнь напрасна, потому что за ней все равно последует смерть. Которая тоже всегда выглядит довольно напрасной. Потому что перед ней была напрасная жизнь.

Я осушил на всякий случай еще один бокал. И присел на дорожку. Пустые стены. Пустые глаза старика. Дырявый зонтик Гашека. Пустой самовар Кустодиева. Ручка без чернил Ржешевского. Оборванная струна гусара Потапова. Пустой звук ботинок самого Наполеона. Пустой чемодан Менделеева. Пора в дорогу. Никого. Вещи мне так и не стали друзьями. И я не стал другом им. Единственное, наверно, о чем стоит жалеть. Потому что только теперь я по-настоящему понял, что среди людей друзей не бывает. Или почти не бывает. Может, кому и везет в дружбе. Но только не мне.

Похоже, мне не везло не только в дружбе. Я в этом убедился через минуту. Когда, полный надежд на новую молодую жизнь, нос к носу столкнулся на пороге с Романом и Тасей. Я обреченно вздохнул.

– Куда-то направляетесь, Аристарх Модестович? – участливо спросил следователь.

– Прогуляться. Как ни как первое утро Нового года. Или это возбраняется?

– Безусловно, нет! – Роман развел руками. – Вы как гражданин имеете все права. В том числе и на прогулки в любое время. Хотя они вам так несвойственны. Я и не мог подумать, что люди меняют свои привычки даже в таком почтенном возрасте.

Я решил не отвечать на подобные выпады. И сделал решительный шаг через порог. Но Роман, как бы невзначай перегородил мне дорогу. Тася выглядывала из-за его плеча. И ее глаза метали искры. Драконьим огнем рассыпались на мне, обдавая жаром.

– Опять же, уважаемый Аристарх Модестович, – в голосе Романа прозвенели льдинки. Он был еще моложе! Ей-богу, он скоро превратиться в мальчика Кая! – Будьте так любезны, ответить на один маленький, незамысловатый вопросик. А потом, ради бога, куда глаза глядят. Если правильно, конечно ответите.

Мне ничего не оставалось, как пропустить их в комнату.

Роман зашел как всегда медленно, важно, с нескрываемым достоинством. Тася влетела вихрем. И, разинув рот, остановилась посередине пустой комнаты, по привычке подперев руки в боки.

– Вот это да! Ай да старичок– простачок! В одну ночь и так ловко облапошили! А еще говорят, что старость – мудрость. Еще говорят: старого не учат – мертвого не лечат! Нет, уж тут скорее – век живи век учись. Или, как его… Седина в бороду – бес в ребро. А цветочница-то, цветочница! Ай да умница! Не бес, а просто ведьма. И не в ребро, а в самый кошелек. Вот уж, Аристарх Модестович, с кого писать картину Неравный брак. А вы все меня попрекали. А сами-то, сами. Сами наверняка этой картинкой по ночам любовались. Обсматривали со всех углов ее. Кстати, где она? Ах да, чтобы не умыкнуть такую драгоценную вещицу! Даже, если она кистей не какого-то Пукирева, а его ученичка.

Я не выдержал и демонстративно повернулся спиной к Тасе и лицом к Роману. В этот миг по сравнению с Тасей, мне он казался каким-то близким, чуть ли не родным. Прямо воплощение такта и интеллигентности. Во всяком случае, он не молол всякий бред. Я даже закрыл глаза на то, что его лицо дышало леденящей опасностью.

– Я слушаю ваш незамысловатый вопрос, Роман Романович. И постараюсь со всей искренностью на него ответить.

Роман неожиданно кивнул Тасе. Она ответила таким же заговорщицким кивком, и решительно направилась к единственно оставшемуся покарябанному письменному столу. Естественно, принадлежавшему ни Бальзаку, ни Толстому, ни еще одному Толстому. Ни им подобным. Он принадлежал антиквару как примитивный продукт нового времени. Вряд ли антиквар питал к нему симпатию. Но почему-то держал. А возможно, он был дальнозорким человеком и предвидел, что через пару веков этому столу не будет цены. Только кому эта цена достанется? Не собирался же он жить вечно.

Я знал, что в столе хранятся все документы по скупке-продаже редких вещей, а так же личные документы антиквара, которые уже принадлежали мне. Ну и еще какие-то записи, вырезки из газет и журналов и канцелярские принадлежности. Вот, по-моему, и весь скарб, отображающий более чем скромную и неискусную внешность письменного стола. Все, на что он был способен.

Тася резко открыла верхний ящик. Покопалась в бумагах и, наконец, торжественно вытащила паспорт.

Это был мой паспорт. Не старика антиквара. А именно мой, Григория Карманова. Я его узнал издалека. Ноги мои стали ватными, руки почему-то резко похолодели, словно я долго их держал в ледяной, очень ледяной воде. По всему телу пробежала нервная дрожь. Моя реакция была – оцепенение. И это, пожалуй, меня спасло. Как спасает всех моржей в период холодного и очень холодного холода. Внешне я выглядел невозмутимо. Я давно заметил, что нервный шок разные люди переживают по– разному. Кто вздрагивает, кто впадает в истерику, кто бледнеет, кто краснеет. Я, к счастью, в основном, цепенею. Внутри у меня все бурлит. А снаружи я кремень. Даже голос не меняется. Ну, как у ледяной фигуры.

– Вы узнаете этот документ?

Еще бы! От ледяного голоса Романа мои руки еще больше похолодели. Хотя куда уже больше.

– Нет, впервые вижу.

Роман вновь кивнул Тасе. Она радостно подбежала ко мне и всунула в руки паспорт, намеренно открытый на странице с фотографией.

Я мельком на него взглянул.

– Вот теперь узнаю, – мой голос совсем не дрожал. Мне кажется, он стал от пережитого даже тверже. – Насколько понимаю, это паспорт пропавшего парня. Я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь. И не ошибетесь еще больше, если скажете всю правду.

– Правда – одна. Я никогда этот паспорт не то, что в руках не держал до этого времени, – я вернул паспорт Роману. – Но и в глаза не видел. И объяснить его появление в моей комнате, в моем столе, увы, никак не могу. Хотя…Есть один ответ. Такой же незамысловатый, как и вопрос. Его сюда подбросили!

Последнюю фразу я произнес смело, с каким-то возвышенным торжеством. Потому что она единственная была честной. Подбросили. Ну конечно подбросили! Я не брал паспорт с собой, когда выходил на улицу в тот грозовой день. Как и не мог знать, что судьба или рок приведут меня в лавку антиквара, где я совершу убийство.

– Подбросили? – Роман взметнут густые брови. – Это серьезное обвинение следствию.

– Не следствию, а всего лишь одному человеку, который этому следствию желает, во что бы то ни стало, воспрепятствовать. И который более всего заинтересован в судьбе пропавшего Карманова. Как равно и в том, чтобы насолить лично мне, – я повернулся лицом к Тасе, и, вытянув руку, указал на нее. То был указующий перст. Рука правосудия.