Посланник небес. Далекий Сайкат - Михаил Ахманов

– Что ты тут делаешь, мой пресветлый господин?

– Разве не понятно? Охраняю эти камешки. Очевидно, Пагуш желает преподнести их Светлому Дому и тем купить себе жизнь.

Тинитаур на мгновение прикрыл глаза, потом вцепился в отвислую мочку и как следует дернул.

– Значит, охраняешь… Послушай, о звезда среди рапсодов, к обозу пристал один мой давний знакомец, очень надежный человек, скупщик всякого добра, какое могут захватить солдаты. Он с Архипелага, а там все знают, когда торговать, а когда хватать и драпать.

– И что же? – Тревельян насмешливо прищурился, уже догадываясь, какое будет продолжение.

– У него есть повозка, сиятельный. Такой, знаешь ли, большой фургон с четверкой лошадей. Мы подгоним его сюда, погрузим сундук и…

– Его вдесятером не поднимешь, – сказал Тревельян.

Фокусник наморщил лоб, оценивая вес сокровища.

– Да, это верно, блистательный. Ну ничего, у моего приятеля есть мешки. Погрузим, и прямиком в Этланд! А оттуда – в Пибал или Нанди. Мы будем богаче Светлого Дома!

– Не пойдет. Тебе, быть может, неизвестно, но рапсоды не берут чужого. Такой уж у нас обычай.

Тинитаур склонил голову к одному плечу, потом к другому, осмотрел Тревельяна, затем покосился на Тику, чесавшего под мышкой. Похоже, он решил, что даже вместе с пацем не одолеть упрямого рапсода.

– Жаль! Жаль, мой господин, ибо камни из этого сундука могли бы изменить твою жизнь. Конечно, мою и моего знакомца тоже, но твою в особенности. Ты совершаешь большую ошибку, но я настаивать не смею… кто я такой, чтобы настаивать?.. Но посмотри, сундук полон доверху, и камни никто не считал. Если ты отвернешься, а я возьму горсточку-другую, кто узнает? Кто будет против?

– Моя совесть, – молвил Тревельян и, подняв лицо к небу, захлопнул крышку сундука. – Видишь, там, над нами, солнечный глаз Таван-Геза… А ты еще спрашиваешь, кто узнает!

– Если бояться оскорбить богов, то даже под кустом не помочишься, – буркнул Тинитаур и удалился с мрачным видом.

Все обитатели Осиера, за исключением, возможно, безволосых варваров, исповедовали одно вероучение, но были не слишком религиозны, так что поминать богов вкупе с естественными человеческими отправлениями большим грехом не считалось. С одной стороны, это было хорошо, так как Осиер, населенный разными расами, не знал крестовых походов, религиозных войн и той конфессиональной нетерпимости, которая терзала Землю даже в двадцатом и двадцать первом веках. С другой же эта холодность в вопросах веры лишала Фонд важных рычагов влияния, способных подстегнуть прогресс. Было давно известно, что для сообществ, еще не достигших порога Киннисона, воздействие через религию является самым мощным, самым эффективным, если использовать данный фактор с разумной осторожностью. Модификация кровавых культов могла не только сделать их вполне безвредными, но также привести к тому, что пленников уже не резали на алтарях, а посылали на галеры, на плантации, в каменоломни, рудники и мастерские. Это, бесспорно, был новый этап социального развития, и следующим шагом могла быть идея о том, что люди созданы по божьему подобию, что содержать их в рабстве грех и что в свободном состоянии пользы от них церковным и светским владыкам будет значительно больше. Конечно, такого рода перемены подкреплялись вескими экономическими стимулами, а также чудесами, свершение коих находилось у экспертов ФРИК на самом высоком уровне.

Жаль, думал Тревельян, жаль, что этот метод на Осиере не работает. Из плоской печатки в кольце не сделать круглую подвеску… Возможно, мысль о шарообразности мира не привилась здесь потому, что означала не изменение, а полный пересмотр культа трех богов? Счастье еще, что местная веротерпимость позволила еретику Дартаху удалиться… В конце концов, его изгнали, а не сожгли на костре!

Загрохотали колеса возка, Альгейф-победитель остановил лошадей и бросил взгляд на сундук. Его сопровождали вестовые, барабанщики и два десятка безволосых воинов-южан личной стражи. Один из них тащил на веревке мужчину лет сорока, довольно рослого для восточной расы и одетого в роскошный, но сильно помятый наряд – мантию, расшитую жемчугом, и тонкой чеканки доспехи. Вероятно, то был Пагуш, манканский бунтовщик.

– Что там? – Альгейф кивнул на сундук, и Тревельян откинул крышку. – О! Кровавый камень, чтоб мне провалиться! – Брови военачальника полезли вверх. – И в таком количестве! Клянусь Оправой, на это можно скупить половину Мад Аэга!

– Если ты не станешь торопиться, то будет еще сундук, как раз для второй половины, – сварливо вымолвил Пагуш. Для мятежника и предводителя разбитого войска он держался довольно уверенно.

Альгейф сошел с колесницы, оглядел луг, где часть пленных была уже связана и согнана в огромную толпу, а другая, под присмотром солдат, таскала убитых и складывала их в штабеля. Вероятно, это зрелище полной и несомненной виктории порадовало сердце чахора – может быть, даже слегка размягчило. Он посмотрел на Пагуша и кивнул.

– Ну, теперь можно и поговорить, а это место не хуже всякого другого. Эй, лодыри безволосые! – Альгейф щелкнул пальцами, подзывая стражу. – Кувшин вина, табурет для меня, табурет для рапсода, а для этого, – он ткнул пальцем в пленника, – вкопать бревно и приделать крюк. Живо!

– Крюк не нужен, чахор. Зачем нам эти разговоры о крюке? Лучше вели подать два кувшина вина и третий табурет, – предложил Пагуш, осматривая Тревельяна, его голубое, с кисточками, пончо, кинжал пейтахской работы и мешок, в котором просматривались очертания лютни. – Рапсод! Страж справедливости! Это хорошо, что здесь рапсод. Будет свидетелем.

Принесли вино и табуреты, но только два. Столб тоже притащили, с уже вбитым сверху крюком, но Альгейф пока не велел его вкапывать. Вино разлили по кубкам, военачальник отхлебнул, уселся и сказал Тревельяну:

– Ты тоже садись, Тен-Урхи. Этот длинноносый ублюдок желает свидетеля из рапсодов. Ну, пусть будет ему свидетель! – Альгейф снова промочил горло, повернулся к пленнику и рявкнул: – Ты! Мешок дерьма, отродье навозной кучи! Ты что о себе возомнил, ушастая нечисть? Ты, предавший Светлый Дом, осыпавший тебя благодеяниями – ибо дать такому пацу в управление город с землями есть величайшая милость! И чем ты за нее отплатил? Перерезал глотки нашим солдатам и выпустил кишки чиновникам! Ты думал, что ваша поганая Манкана так далеко, что Светлый Дом до тебя не дотянется? Дотянулся, однако. Я здесь! Я его меч, его копье, его рука! – Военачальник грохнул кулаком по панцирю. – И эта рука подвесит тебя на крюк, а твоих мерзавцев-сообщников угонит в Пибал, ломать камень!