Заложник. История менеджера ЮКОСа - Владимир Переверзин

Глава 26

Новый год

На новогодние праздники закрывается промка, и у меня появляется несколько выходных, которые я, как всегда, стараюсь проводить с пользой. Спорт и книги – вот мои настоящие друзья.

Размеренную жизнь омрачает череда предновогодних шмонов. Массовые обыски идут по всей зоне, не обходят они стороной и наш отряд. В одно прекрасное утро нас дружно выводят в клуб, а в барак заваливается толпа людей в военной форме. По возвращении мы видим следы погрома. Перевернутые постели, открытые баулы с перерытыми вещами, выброшенные из тумбочек вещи… Не смертельно, но неприятно. Мы с Зуевым долго наводим порядок. Сегодня Новый год! Нам разрешат смотреть телевизор до пяти утра, можно не идти в столовую на завтрак, а главное – можно спать до девяти! Я распланировал свой праздник. «Посидим, покушаем, встретим Новый год – и спать! Хоть высплюсь раз в год!» – мечтаю я.

Между сдвинутыми двухъярусными кроватями остается небольшой проход – проходняк, где стоят тумбочки арестантов. Это личное пространство зэков, где протекает значительная часть их жизни. У себя в проходняке мы устраиваем импровизированный праздничный стол. На сдвинутых стульях появляются закуски и салаты, заботливо приготовленные Зуевым из продуктов, полученных мной в передаче. Ждет своего часа тортик и конфеты. За короткое время в отряде я обзавожусь знакомыми, и мы получаем многочисленные приглашения зайти в гости в проходняк и поговорить за жизнь. Я тоже приглашаю людей, которые не упускают шанса этим воспользоваться. К нам в гости приходит Миша К. и Коля М., новый приятель Зуева по швейному цеху.

Коля – наглухо отмороженный товарищ. Отрубил топором голову своему соседу-собутыльнику. Однажды поссорившись, пошел к нему мириться. Тот ни в какую. Пришлось брать в руки топор. Но, несмотря на содеянное, он открыт, искренен и непосредственен как ребенок. В такой веселенькой компании я встречаю Новый, 2008 год. В полночь, услышав из ПВРки (помещения воспитательной работы) крики «Ура», мы встаем, дружно чокаемся кружками с чаем и желаем друг другу скорейшего освобождения. Я закрываю глаза и уже в четвертый раз – тихо, чтобы никто не слышал, – произношу свое заклинание: «Господи, сделай так, чтобы этот Новый год был у меня последним в этих местах». Тогда я не знал, что мое заклинание сработает лишь на седьмой раз…

Мы продолжаем отмечать праздник, разбредаемся по бараку. Нанеся несколько визитов вежливости и поздравив гостеприимных хозяев, я иду в умывальник, раздеваюсь и ложусь спать. Сквозь сон я слышу шум, разговоры возбужденных праздником осужденных, которые до упора будут сидеть в ПВРке и смотреть телевизор.

Новогодняя ночь проходит без происшествий.

«Странно, никто никого не убил, не зарезал! – любил пошутить я. – Не зона строгого режима, а пионерский лагерь какой-то».

Глава 27

Свободная пресса

Выходные пролетают незаметно и приятно, я успеваю немного отдохнуть и набраться сил. Наступают рабочие будни. Меня ждет работа, которую за столь короткое время я уже успел возненавидеть. Проклятые шапки убивают меня и вытягивают силы, и я прихожу в отряд в изнеможении.

В отряде меня ждет приятный сюрприз. На шконке лежит стопка газет и журналов. Почти каждый день библиотекарь приносит выписанную мной прессу. Ко мне выстраивается очередь из желающих почитать некоторые издания. «Коммерсантъ», «Ведомости» и «Эксперт» мало кого интересуют, но журналы «Maxim» и «Men’s Health», газету «Московский комсомолец» у меня выхватывают из рук. Имея возможность подержать в руках, полистать полученные с воли журналы и газеты, я испытывал огромную радость. Пресса для меня является связующей нитью со свободой, глотком свежего воздуха. Я регулярно получаю «Бюллетень Европейского суда по правам человека», каждый номер которого внимательно изучаю.

Наблюдая за мной, осужденные начинают обращаться ко мне с просьбами их проконсультировать, написать надзорные жалобы на приговоры, с которыми они не согласны. Помогаю я не всем, но некоторым не отказываю и пишу всевозможные ходатайства и жалобы.

Моя «правозащитная» деятельность моментально привлекает внимание оперативников.

В один из вечеров за двадцать минут до отбоя в барак влетает оперативник, капитан Мишанов. Переполненный чувством собственной значимости, он требует выдать запрещенную литературу. Я не понимаю, что он имеет в виду.

«Ах так! Не хочешь по-хорошему!..» – говорит он и открывает мою тумбочку.

Между геркулесовыми и гречневыми хлопьями, рядом с банкой тушенки и чаем сиротливо стоит «Конституция Российской Федерации» и Уголовно-исполнительный кодекс. Увиденное раззадоривает капитана, и мы идем в каптерку шмонать мои баулы. Радости капитана не будет предела, когда он обнаружит на дне сумки несколько номеров «Бюллетеня Европейского суда по правам человека».

«Одевайся, пошли в штаб писать объяснительную», – приказывает он мне.

Меня ведут на допрос в кабинет к начальнику оперчасти. Их интересует, как мне удалось пронести на территорию колонии запрещенную литературу.

На столе у оперативника стоит картонная коробка с моими вещами. Они не поленились сходить на промзону и принести ее в кабинет. В коробке – перчатки, чай, ложка, кружка, крем для рук и общая тетрадь.

«Ты что, в побег собрался?» – сиреной взвыл оперативник.

Такая мысль мне в голову не приходила, о чем я ему честно сообщаю. Рассказываю ему и о том, как я выписываю эти журналы через библиотеку.

«Вы же сами мне эти журналы из штаба приносите», – пытаюсь я убедить его в своей невиновности.

Оперативники мне не верят и вызывают завхоза библиотеки, который с ходу выдает всю цепочку.

«В колонию с почты приходят газеты и журналы. Начальник воспитательного отдела или замполит вызывают меня в штаб, – дает свои нехитрые показания ничего не понимающий библиотекарь, – и отдают прессу мне. А я раздаю газеты и журналы по спискам отрядов».

Я пишу «явку с повинной», где чистосердечно признаюсь, где я взял злополучные журналы. Оперативники, конфисковав журналы, отпускают меня в отряд. В тот вечер мне было очень плохо – и морально, и физически. Я размышлял всю ночь.

Уверен, что оперативникам и в голову не пришло, что они совершили уголовно наказуемое преступление – используя служебное положение, ограбили меня и лишили имущества на кругленькую сумму, достаточную для возбуждения уголовного дела. Каждый журнал стоил около девятисот рублей.

История доходит до начальника колонии и счастливо заканчивается. Начальник отряда торжественно возвращает похищенные у меня журналы и требует расписку об их получении.

Однажды в колонии произойдет массовое хищение газет. Осужденные не получат выписанный на личные деньги номер газеты «Ковровские ведомости», где была опубликована статья о начальнике оперативного отдела нашей колонии. Господин Пащенко был уличен в использовании рабского труда на собственной фазенде. Несколько осужденных мирно трудились у него на даче. Речь шла о возбуждении уголовного дела в отношении доблестного майора. Уничтожив часть тиража, тюремщики спасли честь мундира…

Весь срок я мечтаю о работе в библиотеке, но мечта эта окажется неосуществима. Как в былые советские времена не брали на работу людей по пятой графе на секретные оборонные предприятия, так и меня с отметкой ЮКОС не взяли на работу в библиотеку.

Глава 28

Курс на УДО!

Взяв курс на условно-досрочное освобождение и приняв навязанные правила игры, я решаю, что буду делать для достижения освобождения все возможное.

За работу на промзоне осужденным дают поощрения в виде благодарности, дополнительного свидания или дополнительной передачи. Если у осужденного нет нареканий, то раз в квартал ему выписывают желаемое поощрение.

К тому времени я уже был наслышан о судебной практике предоставления УДО. Судья может запросто спросить вкалывающего многие годы осужденного:

«А почему в художественной самодеятельности не участвует? Не поет? Не пляшет? Ну поди, посиди еще».

Мужики, отпахавшие две смены и без сил приходившие в барак, возмущались таким раскладом и справедливо посылали многочисленные проклятья в адрес судей.

Исправительная колония. В названии заложен смысл и определена основная цель этого заведения – исправлять осужденных. Название не только не соответствует содержанию, но имеет прямо противоположный смысл происходящему. Чего здесь только не делают, но только не исправляют. Побывав в этих местах, человек теряет последнюю веру в справедливость. Изрядно «наисправляв» зэков рабским трудом, прочно вбив в их головы мысль, что своим трудом денег не заработаешь, колонии выпускают толпы озлобленных, отчаявшихся, не приспособленных к нормальной жизни людей, большинство из которых возвращается обратно. Система выдает восемьдесят процентов брака. Не повод ли задуматься о состоянии системы, которая обходится бюджету в баснословные деньги? ФСИН поглощает средства, размер которых сопоставим с деньгами, выделяемыми на здравоохранение.