Ричард Длинные Руки — принц короны - Гай Орловский

Арбогастр выбежал навстречу, привычно волоча двух конюхов, радостно фыркнул, заржал, красиво мотнул мощной густой гривой.

Я поднялся в седло, конюх передал мне повод.

— Я недолго, — предупредил я еще раз. — Скоро вернусь.

За городом морозный воздух кажется резким и особенно чистым, солнце висит над краем земли огненным шаром и не желает подниматься в зенит, так и пройдет там в сторонке, чтобы скрыться за краем земли.

Заснеженный мир строг и чист, все краски удивительно нежные, над далекими белыми крышами ближайшего села медленно поднимаются клубы дыма и очень неспешно рассеиваются в далекой синеве.

Деревья в серебре инея, под копытами хрустит наезженная дорога, мимо замелькали чащи, за которыми прячутся буреломы, а там все загадочное и таинственное, у леса своя жизнь, недоступная человеку.

Надышавшись морозной свежестью, я собирался повернуть назад, но вдали красиво и мощно поднялся на трех холмах большой город, хотя, конечно, не такой огромный, как Генгаузгуз, но все верно: Сакрант заселен густо, здесь огромные просторы, где практически нет огнедышащих разломов или бесконечных гор, а те, что есть, умело защищают эти земли от свирепых северных ветров.

Глава 5

Ворота распахнуты, по наезженной колее иногда показываются нагруженные сани, стражники попрятались от холода в караульное помещение в привратной башне.

Мы подъехали шагом, Бобик порывался проскочить в город, но я поцыкивал, и он смиренно плелся рядом с арбогастром, всем видом показывая, что смертельно обижен моим недоверием, будто ему только кухни и бывают интересны, а также куры, гуси и прочие индюшки…

В окнах привратной мелькнуло лицо, потом сразу два, после паузы вышел один в тяжелой шубе из грубой невыделанной кожи, пугливо всмотрелся в меня.

— Ваша милость?

— Мое высочество, — надменно поправил я. — Своего верховного лорда пора узнавать издали!.. А я теперь и ваш лорд. Как город?

Он вскрикнул поспешно:

— Все спокойно, ваше высочество!.. Все мирно, лорд Ричард!

— Хорошо, — сказал я. — Ворота всегда настежь?

Он выпалил еще быстрее:

— Всегда-всегда! Как и было вами велено!

— На ночь закрывайте, — сказал я милостиво. — Дабы чужие разбойники не приходили… э-э… разбойничать. У вас своих хватает.

Из привратной, увидев, что я не зарубил стражника, вышел еще один, с виду старший по работе, поклонился.

— Ваше высочество…

Первый сказал льстиво:

— Мы своих повывели!

— Что ж вы так, — сказал я с укором. — Теперь чужие придут… Ладно, бдите.

Бобик, уловив разрешение, стрелой сорвался с места, только твердый снег взлетел из-под лап слежавшимися кусками, арбогастр пошел за ним медленнее, но все равно так, что стражники только и успели повернуть головы, как мы исчезли в кривых улочках.

Вообще-то рискованно вот так в чужой город; с другой стороны, здесь знают, что если меня убить, то разъяренные завоеватели уничтожат весь город, вырежут всех, а камни разбросают.

Странно, из-под копыт полетели искры, я в изумлении покрутил головой — не часто встретишь город, где даже площадь вымощена булыжником, а здесь прямо от городских врат, все улицы и переулки отвечают звонким перестуком колес, подков и щегольских сапожек, снег убран, вычищен до камня на дорогах.

— Смотри, — сказал я арбогастру, — и дивись. Не всегда север такой уж дикий…

После путаницы узких улочек выехали на площадь, а дальше, на невысоком холме то ли дворец, то ли замок, но впятеро больше любого замка, укреплен неважно, однако почти все входы перекрыты толстыми железными решетками.

Замок смотрит на город с высоты холма несколько покровительственно, на стенах и башнях огромные гербы местного лорда, а у ворот прохаживаются взад-вперед с копьями в руках богато одетые воины.

Бобик понесся было к ним, я прикрикнул, он остановился и сделал характерную стойку, словно охотничий пес на затаившуюся в густых камышах утку.

Стражники побледнели, даже я видел отчетливо, застыли на местах, страшась пошевелиться. Затем один, самый отважный, решился повернуться спиной и опрометью бросился вовнутрь.

Я продолжал с интересом рассматривать замок. Всегда любопытно, какие огромные города вырастают вокруг таких замков, начинаясь с простых мастерских, обслуживающих лорда и его слуг со стражей, и через каких-то сотню лет уже кажется, что город был всегда, а замок выстроил потом какой-то лорд для себя и своей семьи…

Ворота распахнулись, я насторожился, а Зайчик, чувствуя меня почти так, как и себя, отступил на шаг, только Бобик остался, разве что опустил толстый зад на заснеженные камни и высунул язык.

Вышли люди в монашеских одеждах, двумя рядами, лица скрыты капюшонами, а кисти сложенных на груди рук прячутся в длинных и широких рукавах.

Остановившись так же в два ряда, они согнулись чуть в поясе, но головы склонили так, что не видно даже подбородков; страшноватое чувство, словно бы и не человеческие лица под этими капюшонами, да и фигуры какие-то не такие.

Я ждал, наконец один все же откинул капюшон, я увидел крупное и сильно обвисшее лицо, длинный нос якорем, глаза ввалившиеся и с коричневыми подпалинами под ними.

— Ваше высочество, — произнес он, — этот замок, как и весь город, в вашей полной и безраздельной власти.

Я кивнул.

— Христос сказал: Богу богове, а кесарю кесареве, а я здесь хоть и под Богом, как и все мы, но по властным полномочиям, которым меня удостоил народ в моем лице, ближе к кесарю. Чей это замок?

Он произнес с поклоном:

— Он принадлежал лорду Герцу, однако тот, когда был сражен смертельной болезнью от жестоких ран, полученных в бою, разрешил перевести сюда часть монастыря Святого Иоганна Гедерна.

— А сам хозяин?

— Скончался, — ответил он и перекрестился. — А мы пользуемся его милостью. Если изволите, мы позовем хозяйку, она подтвердит…

Я ощутил позыв увидеть хозяйку, вдруг да молодая и красивая, мужья так часто гибнут в войнах, что так удобно для выживших, но наступил себе на горло и сказал кротко:

— Нет, вашего слова достаточно.

— Изволите войти в замок? — спросил он. — Я настоятель Питер Фирне, покажу ту часть, которую мы занимаем.

Я поколебался и возвращаться еще не хочется, но с монахами общаться совсем уж неинтересно.

— Благодарю, — ответил я, — в другой раз.

Он сказал с печалью в голосе:

— Торопитесь в бой? Рука жаждет ухватить меч? И проливать кровь?

— Святой отец, — сказал я с досадой, — в какой-то момент наступает минута, когда люди перестают сражаться и разрывать друг друга на части. Даже соглашаются любить друг друга такими, каковы они есть. Это когда попадают в Царство Небесное! Но не раньше.