Шепот небес - Кэндис Проктор

– Расскажите о вашем самом серьезном проступке.

Лукас не сразу ответил. Некоторое время он сосредоточенно молчал. Тишину нарушали шум водопада и крики какаду, доносившиеся из глубины леса.

– Самый серьезный проступок? – наконец переспросил Лукас, надвинув широкополую шляпу на глаза. – Пожалуй, покушение на убийство надзирателя.

– Но почему вы хотели его убить?

Лукас невесело засмеялся.

– Потому что я жестокая ирландская скотина, конечно.

– Нет, вы вовсе не жестоки.

– Вы так считаете? Ну хорошо, я расскажу вам о своих злоключениях. Когда я попал на каторгу, меня сначала послали работать в полковые конюшни в Хобарте. Люди там имеют невысокое мнение об ирландцах.

Джесси почувствовала, как комок подступил к ее горлу. Она слышала о том, как жестоко военные расквартированного в Хобарте полка обращаются с каторжниками, особенно с теми, кто родом из Ирландии.

– Каторжникам там разрешалось получать одно письмо в два месяца, – продолжал Лукас.

– Как бесчеловечно!

Лукас бросил на Джесси насмешливый взгляд.

– Не забывайте, что каторга – один из видов наказания. И здесь с нами никто не обязан нянчиться. Нечто подобное нам часто повторял один надзиратель в Хобарте. До сих пор я вспоминаю его каждый раз, когда вижу яйцо. – Лукас улыбнулся. – Англичанин-надзиратель, огромный безобразный детина по имени Лео Лэм!.. – Лукас помолчал, улыбка исчезла с его лица, когда в памяти ожили неприятные воспоминания о недавнем прошлом. Нахмурившись, он стал рассказывать дальше: – И вот Лео Лэм любил издеваться над «особенными преступниками». Так он называл тех, кто умел читать, писать и обладал грамотной речью. Лэм считал, что таких людей надо подвергать особым унижениям. Он попортил мне много крови.

Джесси судорожно сжала кулаки, так что ногти впились в ладони. Она знала, что надсмотрщик может превратить жизнь каторжника в настоящий ад. У него всегда есть повод придраться к бесправному человеку и назначить двадцать пять ударов плетью просто за улыбку.

– Он день и ночь следил за мной, назначал на самые тяжелые работы, всеми силами пытался вывести из себя. Но я решил во что бы то ни стало не поддаваться.

– И что же случилось дальше? – взволнованно спросила Джесси, тронутая его рассказом.

– Однажды мне пришло письмо. В конверте с черной каймой.

У Джесси защемило сердце. В таких конвертах посылали извещение о смерти.

– Однако с тех пор, как я получил последнее письмо, еще не прошло положенных двух месяцев, – с мрачным видом продолжал Лукас. – И Лэм сжег извещение прямо на моих глазах.

Лукас помолчал. Джесси видела, что у него от волнения ходит кадык.

– Я понял, что умер кто-то из моих близких. Но кто? Я не знал. И я словно обезумел. Я убил бы Лэма, если бы меня силой не оттащили от него. Меня приговорили к году каторжных работ в кандалах и тремстам ударам плетью.

– Но вы потом узнали, кто из близких вам людей умер?

Лукас не сразу ответил. Джесси поняла, что ему не хочется вспоминать такие горькие минуты.

– В извещении говорилось о смерти женщины по имени Каролина Риардон, – наконец произнес он. – Она должна была стать моей женой. Каролина умерла во время родов.

Джесси стало трудно дышать, воздух казался ей слишком влажным, рев водопада оглушительным.

– Поверьте, мне очень жаль… – пролепетала Джесси, но Лукас жестом остановил ее.

– Вы меня неправильно поняли, – покачал он головой. – Ребенок был не мой.

– Она не стала ждать вас?

Лукас некоторое время молча разглядывал пенящиеся буруны у своих ног.

– Я сказал ей, чтобы она не ждала. Когда меня приговорили к каторге, я попросил ее считать, что я умер, и освободил от всех клятв и обещаний. – Лукас поддел носком сапога небольшой камень, лежавший на валуне, и сбросил его в воду. – Сначала она не хотела ничего слышать и рассердилась на меня за эти слова. Каролина сказала, что будет ждать вечно.

– Но она не смогла сдержать слова?

Лукас стоял, не сводя глаз со стройного ствола высокого эвкалипта, росшего на берегу ручья.

– Она пришла ко мне на свидание перед самой отправкой нашей партии каторжников из Ирландии в Англию. Каролина сообщила, что встретила человека, которого полюбила всем сердцем и который, как она уверяла, способен сделать ее счастливой. И хотя ей очень тяжело, она решила честно сказать мне об этом.

– Представляю, как вы расстроились.

Лукас скрестил руки на груди. Он все так же стоял на высоком валуне вполоборота к Джесси, разглядывая противоположный берег ручья. Его лицо сохраняло непроницаемость.

– Ничуть. Я ведь уже освободил ее от всех клятв и обещаний. Я, по существу, умер для нее. Мне не хотелось, чтобы она испортила свою жизнь из-за меня.

Лукас перебрался на валун, где сидела Джесси, и присел рядом, прислонившись спиной к высокому камню. Теперь он находился так близко, что она могла бы дотронуться до него, если бы протянула руку. Джесси очень хотелось прикоснуться к Лукасу, погладить его по плечу, утешить, успокоить.

– Каролина сказала, что все еще любит меня, – грустно улыбнулся Лукас. – И что всегда будет любить. А потом добавила, что я, по ее мнению, никогда по-настоящему не любил ее, потому что если бы действительно любил – любил больше чести, больше жизни, – то не преступил бы закон и не обрек бы себя на лишения.

– Она несправедливо поступила с вами.

– Вы так считаете? – Лукас внимательно взглянул на Джесси. – А мне кажется, она говорила правду. Я любил ее, конечно, но любил недостаточно для того, чтобы отказаться от своих намерений и не делать того, что я сделал.

Джесси поняла, что совершенное Лукасом преступление слишком серьезно и брату не удастся добиться помилования. На совести Лукаса что-то пострашнее участия в деятельности нелегального общества или покушения на убийство надсмотрщика. Однако Джесси страшилась услышать рассказ о его главном преступлении.

– Человек, за которого Каролина вышла замуж, имел исполинский рост. И зачатый им ребенок вышел очень крупным. Сама же Каролина была изящной женщиной. Она чем-то походила на вас, вот только цвет волос у нее другой, каштановый, а не золотистый.

Лукас не отрывал взгляда от локонов Джесси, и на мгновение ей показалось, что он сейчас дотронется до них. Одна из прядей выбилась у нее из прически и щекотала шею. Но Лукас, конечно же, никогда бы не осмелился прикоснуться к ее волосам, как бы ей самой того ни хотелось.

– Вы ни в чем не виноваты, – мягко произнесла она, видя, что он терзается угрызениями совести.

Лукас закрыл глаза и судорожно вздохнул.

– Вы так думаете? Если бы я не совершил преступление и не попал на каторгу, ребенок мог быть моим и Каролина не умерла бы.