Ледяная дева - Наталия Орбенина

Софья впопыхах не могла заколоть волосы и надеть шляпу. Матрена зарыдала. Софья обернулась и прижалась к ней, как в детстве.

— Молись за меня! Если все сладится, дам знать, а так никому, слышишь, никому ничего не говори. Иначе ты меня погубишь!

— Ой, батюшки! Ох, Матерь Божья, помоги нам, грешным! Не оставь мою девочку, не оставь мою сиротинушку!

Бедная нянька рыдала навзрыд. Послышался стук копыт о мостовую, а затем быстрые шаги. Нелидов ворвался в дом, подхватил Софью на руки и выбежал с бесценной ношей, как разбойник, похитивший сокровище.

Глава 23

Горшечников ужасно устал. Частные уроки изводили его, он ненавидел этих тупых, недалеких учеников, с которыми он часами вынужден был долбить одно и то же, что и ежу понятно. Выносить такую же тупость родителей этих чад. Но они платили ему деньги. А деньги нынче стали ох как нужны! Они и раньше были нужны. Но теперь, когда он женатый человек, — особенно. Надо дом содержать, надо жену одевать, самому выглядеть прилично, надо визиты делать. Словом, расходы, расходы, расходы.

Неприятные мысли прервались неприятным действием. Он вступил в лужу и промочил башмак. Горшечников резко отскочил и потряс ногой. Настроение совсем упало. Надо спешить домой, скорей в тепло, к тарелке горячего супа. К уютной лампе под абажуром. Там Софья по вечерам читает книгу. Софья…

В глубине души нехорошо заныло. В последнее время, когда Горшечников думал о жене, он все чаще ощущал уныние и разочарование. Нет, не так он представлял себе брак, отношения мужа и жены. В его сознании рисовались картины безоблачного счастья, где муж — царь и бог, господин своей жены. Она почитает и уважает его. С трепетом и любовью ждет каждый день со службы, кормит вкусным обедом, узнав поутру, чего бы он желал нынче откушать. Он рассказывает ей, как нынче все у него хорошо получалось. Как с восторгом и восхищением слушали его ученицы, как хвалил его директор, как почтительно кланялись на улице родители. А жена слушает его самозабвенно, кивает головой, поддакивает, в ее глазах он читает любовь и нежность…

— Полно, Мелентий, чепуху молоть. — Он даже вздрогнул, как вдруг явственно услышал резкий голос Софьи.

— Отчего ты не ешь? Не нравится? Ну, так ступай в кухмистерскую, как раньше бывало!

Встанет из-за стола и уйдет к себе. Или вообще взяла в моду не выходить встречать его, сидит в своей комнате и сидит. И если он не зайдет поздороваться, так и может не выйти весь вечер. А все от чего? От гордости. От того, что ее гложет мысль, что она за него пошла от нужды, от тоски. Иначе быть бы ей старой девой. И ведь он сам до этого додумался, сам догадался! Тут бы и любой дурак догадался, у нее на лице написано. Поначалу Софья вроде как мягче была, вроде как они дружны были, как и прежде. Но супружество — это не просто приятельство. Тут все тоньше, сложнее. Про спальню и вовсе тошно думать. Она теперь все норовит дверь перед его носом замкнуть.

И что в нем не так? Вроде все хорошо, красиво. Все ученицы хором ему говорят, что он душка, что он прелесть. И место у него неплохое. С частными уроками вполне прилично получается, можно жить пристойно. Конечно, по столицам ездить нет возможности, и наряды жене часто менять тоже не получится. Но… Нет, не о том ты, братец, думаешь, не наряды ее удручают. И что же ему теперь — всю жизнь так маяться, капризы эти терпеть? Нет, он не намерен этого выносить! Вот сейчас придет, и ежели эта гадкая Матрена опять подаст печенку, пожаренную без крови, то он, то он…

От усталости и голода раздражение Горшечникова достигло невероятной силы. Он ринулся домой, распахнул калитку, с шумом ворвался в дом. Вот, опять его никто не встречает, в гостиной темно. Жена опять сидит у себя.

— Соня! Соня! — крикнул Мелентий и принялся с остервенением стаскивать с себя башмаки и сюртук.

Ответом ему была тишина.

— Матрена! Матрена! Ужин подавай, самовар неси! Господи, да куда же вы все провалились, как вымерли!

Несмотря на грозные крики, никакого движения не последовало. Это привело Горшечникова в совершенное исступление. Все, надоело! Вот теперь он выскажет ей все обиды прямо в лицо. Он больше не будет миндальничать и деликатничать! Мелентий бросился в комнату жены, распахнул дверь и застыл в изумлении. Раскрытые дверки комода, на полу брошена книга, одинокий ботинок посредине ковра. Темно, пусто.

— А, а… — страшное подозрение кинжалом врезалось в мозг.

Спотыкаясь и ударяясь об углы, Горшечников помчался в комнатку Матрены. Он застал няньку в странном виде. Простоволосая, с опухшим лицом, она сидела на кровати и, покачиваясь, тихонько выла.

— Где Софья? — закричал вне себя Горшечников. — Где она? Отвечай, старая ведьма!

— Я те дам старую ведьму! — послышалось угрожающе сзади.

Мелентий прямо отпрыгнул. Филипп Филиппович угрюмо и зло смотрел на него.

«Боже милосердный! Такой и зарежет!» — мелькнуло в голове у Горшечникова.

— Нету барыни, уехала. А куда, не сказывала. Мы и сами-то не знаем, а тебе и вовсе, барин, не к чему.

— Как это не к чему, я же муж! — оторопел от такой наглости Мелентий.

— Какой ты муж? Так! — презрительно фыркнул Филиппыч. — Муж, объелся груш.

— Ах ты боже мой! Да тут целый сговор! Да я вас в полицию! Я тотчас же пойду в полицию, и ее разыщут, разыщут и с позором вернут домой. А вас в тюрьму или вон отсюда!

— Покудова мы у себя в доме. Только барыня нас со двора может выставить, — очнулась от слез Матрена, — а вот ты, и впрямь, ступай со двора. Нечего тебе тут больше делать. Нет у тебя, Мелентий Мстиславович, больше жены. Она там записочку написала, на столике у кровати, найдешь.

— Куда же я пойду на ночь глядя, господи! Да что же это такое творится? — Горшечников взрыднул. Слезы обиды и унижения хлынули из его глаз. — Не любила, но зачем, зачем же так? Какой позор, я теперь посмешищем всеобщим сделаюсь!

Матрена смахнула слезы и посмотрела на Горшечникова даже с жалостью.

— Что же мне уйти прямо теперь? Голодным? — Он вытирал слезы, катившиеся по лицу. — Я уйду, уйду, мне здесь оставаться нельзя, вы еще меня и отравите!

Он побрел искать письмо Софьи, нашел и, давясь рыданиями, прочитал:

«Мелентий! Наша семейная жизнь не удалась. Наш брак — взаимный самообман. Да ты и сам это уже знаешь. Не хочу, чтобы мы возненавидели друг друга, а вместе с тем и все вокруг. Я ухожу, не обессудь. Быть может, мне повезет, и я буду счастливой, чего и тебе от всей души желаю. Не печалься, прости за внезапный отъезд. Я знаю, ты быстро утешишься. Живи, как хочешь. Я больше тебе не жена, да и никогда не была ею. Лучше для тебя будет, если ты не будешь предпринимать усилий для моего поиска. Возможно, что я потом тебе напишу, когда мы оба успокоимся. Прощай. Софья».