Красные части. Автобиография одного суда - Мэгги Нельсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец Шрёдер приглашает меня войти и проводит для меня стремительную экскурсию по зданию. Несколько копов в коридорах спрашивают, не «художница-криминалистка» ли я — такое самоописание еще не приходило мне в голову, но на мгновение оно кажется мне весьма привлекательным.
Экскурсия продолжается в кабинете самого Шрёдера. Над его письменным столом висят фотографии жертв Мичиганских убийств, вырезанные из газеты 60-х годов, — те же самые, что я когда-то повесила над своим столом на чердаке в Бруклине, много лет назад. Слева над его столом — полка, на которой стоит несколько картонных коробок с вещдоками. Я не сразу осознаю, что в этих коробках — вещественные доказательства по каждому из дел серии. На боку каждой из них фломастером подписаны фамилии девушек: ФЛЕШАР. ШЕЛЛ. СКЕЛТОН. БЕЙСОМ. КЭЛОМ. БАЙНЕМАН.
Я не знаю, смеяться мне или плакать. Чувство, как в последней сцене фильма «Индиана Джонс: в поисках утраченного ковчега», когда легендарный, разрушительный и грандиозный ковчег заколачивают в ящик и кладовщик, насвистывая, закатывает его на тележке на гигантский склад, полный точно таких же ящиков, невольно профанируя его таинственность. Одному богу известно, что хранят эти коробки — какие пока не раскодированные «клеточные отложения», какие хлопья засохшей крови, какие комплекты одежды, какие еще случайные и пронзительные реликвии, останки тел и жизней этих девушек.
Маршрут экскурсии включает маленькую комнатку, заставленную помятыми картотечными шкафами, на которых, как рассказывает Шрёдер, он вымещает свою злость на все дикие вещи, которые одни люди творят с другими. Сложно сказать, признание ли это, спектакль или и то, и другое.
Мы едем в Энн-Арбор каждый на своей машине и встречаемся в темном пабе напротив книжного магазина, где вечером мне выступать. Мы заказываем по бургеру. Затем Шрёдер рассказывает мне, что в течение следствия по делу Джейн он победил множество демонов. Он вышел из несчастливого брака, бросил пить, влюбился, начал заниматься своим здоровьем, с которым у него накопилось немало проблем. Он достает бумажник и показывает мне фотографии своей новой девушки, соцработницы по имени Кэрол, и ее двоих детей, с которыми, по его словам, он замечательно проводит время. Особенно он любит играть с ними в бассейне.
Последние несколько лет, говорит он мне, он использовал фотографию Джейн в качестве заставки на экране компьютера. Скорее всего, снимок был сделан во Франции, когда Джейн училась там по обмену. Это был кадр с пленки, которую полиция нашла в 1969 году во время обыска в комнате Джейн в университетском общежитии. Детективы напечатали фотографии в первые дни после убийства Джейн и изучили их на предмет зацепок. Зацепок не нашлось, но зато годы спустя у Шрёдера появилось это великолепное фото Джейн. Он говорит, что рад иметь ее фотографию, столь не похожую на снимки с места преступления или со вскрытия, с которыми он провел столько времени, копаясь в материалах дела. Он говорит, что показал эту фотографию Лейтерману на допросе в надежде спровоцировать срыв. До срыва не дошло, но Шрёдер клянется, что Лейтерман выглядел взволнованным.
Он говорит, что не хочет меня пугать, но считает нужным сообщить, что ему неоднократно являлся посреди ночи призрак Джейн. Он ясно слышал ее голос. Он верит, что ее призрак вернулся, чтобы изменить — может быть, даже спасти — его жизнь, а также чтобы направлять и вдохновлять его расследование. И вообще он верит, что всем, что связано с делом Джейн — включая мою книгу и нашу встречу за липким столом в пабе, — управляет «промысел божий».
Я вспоминаю имейл, который Шрёдер когда-то отправил моей матери. Он заканчивался словами: Мы работаем ради вас. Ну, вообще мы всегда говорим, что работаем ради Господа (это правда, просто попросите меня показать вам татуировку на правой руке), но я думаю, вы поняли.
Я слушаю его и киваю с интересом, пока мы жуем свои бургеры, но при этом чувствую себя несколько на взводе. Перед глазами встает картинка, как призрак Джейн в ее плаще, с медными волосами, подхваченными нежно-голубой повязкой, и засохшими дорожками крови на лице что-то шепчет этому дюжему краснощекому копу посреди ночи. Мне хочется обратиться к здравому смыслу и заключить, что голос Джейн, который он слышал или слышит, — это всего лишь то, что ему нужно слышать, чтобы двигаться вперед как в личном, так и в профессиональном плане. Но потом я вспоминаю, что во время работы над «Джейн», в частности в самом начале, я чувствовала присутствие некой силы рядом с собой, особенно во сне — не то чтобы это был призрак, но определенно какое-то присутствие, в котором было много «меня», но так же много и «не меня».
Я всё еще не знаю наверняка, кто она — Джейн Шрёдера, и кто моя Джейн, и есть ли у них что-то общее, и если да, то что. Кем бы они ни были, я думаю, что сходства с настоящей Джейн у них немного.
После одной из презентаций «Джейн» ко мне подошла слушательница и сказала, что ей показалось классным, что я изменила имя своей тети на Джейн, чтобы она могла стать «Джейн Доу», просто Джейн, одной из многих, зеркалом, в котором можно увидеть все свои надежды и страхи.
Слова этой женщины показались мне интересными с интеллектуальной точки зрения, но мысль о том, что можно вот так взять человека и превратить его в отражающую поверхность, меня ужаснула. Что это, если не еще одна форма насилия. И хотя я не меняла имени Джейн, по дороге домой меня беспокоил вопрос, не совершила ли я ненароком покушения на какой-то прискорбный проступок.
Незадолго до начала суда Шрёдер попадет в больницу с ужасной язвой желудка, которая затем превратится в подозрение на рак. Его руководство снимет его с дела Джейн, обосновав отстранение проблемами со здоровьем, но также отметив, что «степень его беспристрастности» вызывает вопросы. Мы с матерью будем разочарованы, но не удивлены. Когда суд завершится, Шрёдер сделает предложение Кэрол. Они пригласят нас на свадьбу, которая состоится на первую годовщину вынесения приговора Лейтерману.
Но это еще впереди. А сейчас Шрёдер провожает меня из ресторана на презентацию, которую он планировал посетить, но передумал, увидев тихую публику на складных стульях в хорошо освещенном книжном. Ну и хорошо. После чтения я чувствую себя растрепанно и уязвимо, как
