Илья Бриз - Илья Бриз

— Если бы не вид и не голос, я был бы уверен, что это говорит Иосиф Виссарионович.

Это что, у меня уже манера речи, как у отца? Сталин жил, Сталин жив, Сталин будет жить??? Н-да. Поживем — увидим. А вот Мехлис… Одно удовольствие было смотреть на остекленело-опупевший взгляд моего министра Госконтроля. Нет, челюсть у него осталась на месте, но, тем не менее, мне доставило неописуемое удовольствие выражение его лица. А все-таки, насколько оказался полезен, и еще, наверняка, будет. Стоп! Я что, уже Мехлиса считаю своим? Лаврентий Павлович тогда сказал: "Будет со временем тебе его преданность". Смотри-ка, и четырех месяцев не прошло, а Лев Захарыч, похоже, действительно за меня глотку кому угодно готов порвать. Это что, работа эмпатии и подсознательное, как Егор говорил, применение НЛП*? Черт его, то бишь меня, знает…

* Нейро-лингвистическое программирование.

Политика и военные действия Японии в первой половине двадцатого века, что в том мире, что здесь у нас, всегда были совершенно невообразимой смесью сверхосторожности и авантюризма. Этот их островной менталитет… Ну, поднабрались за последние годы от нас новых технологий, ну, захапали некоторые территории на континенте и островах, пока их бывшие хозяева кто еще воюет, а кто раны зализывает. Малайзия и Индонезия дали японцам достаточно нефти. Но, нападать на Штаты, когда те экономические санкции Стране Восходящего Солнца объявили? Н-да, какая-то корреляция между мирами, несомненно, есть. Мощнейшая АУГ ударила по Пёрл-Харбору. Вот только не учли японские генералы и адмиралы наличия у американцев новейших радиолокаторов и современных самолетов. На подходах к военно-морской базе и над ней была форменная бойня. Палубной авиации у японцев было много, но вот ее тактико-технические характеристики… Торпедоносцы каким-то чудом смогли потопить один американский эсминец, но из первой волны самолетов на свои авианосцы вернулись считаные единицы. Второй атакующей волны уже не было. Японские корабли смогли уйти в условиях не очень хорошей погоды конца октября в Тихом океане. Но отреагировали американцы довольно резвенько. Война на море развернулась нешуточная. Мы, как союзники, тоже не стали сдерживать своих моряков. Хасан и Халхин-Гол никак не были забыты. Отвели наши подводники душу. Самонаводящиеся по шуму винтов торпеды находили свои цели теперь не только около Британии. Война между Советским Союзом и Японией была объявлена, но боевые действия велись пока только на море. Квантунская армия на континенте сидела в своих МПД и не высовывалась. Боялась нашей авиации.

— Что значит, завтракать не будешь? Даже кофе не попьешь?

— Тошнит меня что-то, Васенька. Что мы вчера на приеме ели?

Лицо у моей жены действительно было несколько бледным. Отравилась немного? Не должна. Да, конечно, у нее не мой луженый желудок, который гвозди может переваривать, но все же… Повара в МИДе прошли тщательную проверку в СГБ. Некачественных продуктов у нас теоретически быть не может. А не туплю ли я?

— Галка, а у тебя, случаем задержки нет?

Задумалась, пошмыгала носиком и виновато выдала:

— Есть.

А вот сам не понимаю, что со мной. Подхватил жену на руки и кручусь с ней по комнате. Не очень вовремя, но как же, здорово! Галинке ведь учиться и учиться. Ничего, успеет еще. Куда она у меня денется…

— Нет, все, вплоть до последнего стандарта должно быть советским, — ишь, чего выдумали, на греческом Кипре оставить правый руль.

— Вася, но это же не наша страна.

— Ну и что? А зачем у тебя, Егор, агенты влияния? Пусть в газетах тиснут пару статеек со сравнением имеющихся там автомобилей и наших, готовящихся к выпуску, моделей. И не забудут упомянуть, при этом, что машин с правым рулем мы выпускать не будем. И в Америку надо поставлять все оборудование только с метрической резьбой. Они вообще должны забыть, что такое дюйм, — мы договорились со Штатами о продаже им лицензий на производство цветных кинескопов. Даже три технологические линии обещали туда поставить. Правда, не за наличку, а за приличную долю в предприятиях. Курс на насаждение наших стандартов по всему миру был взят достаточно жесткий. От норм прочности до ширины железнодорожной колеи.

— И чего ты лыбишься? Доложили уже? — Галинка сегодня была у врача, и наши подозрения успешно подтвердились. О чем она, очень довольная, тут же и сообщила мне по телефону.

— Конечно. Так что я тебя поздравляю, — во, облапил-то!

— Отпусти! Раздавишь же, медведь, — выдираюсь из его лап, но сам цвету, как не знаю что.

— Извини. Но я ведь теперь вроде как дядей буду! — нет, все-таки, если доходит до чего-то личного, то точно на его лице все прочитать, как на бумаге, можно. Видно, что по-настоящему рад за меня.

— Ладно, вечером поговорим и обмоем. Приедете со Светкой? — сестренка у меня молодец, учится в школе на отлично, и тоже, как моя жена, хочет программистом стать. Синельников ей понарассказывал про компьютеры и сети — загорелась. Желает быть сетевым дизайнером. Ох, не скоро еще те времена придут. Как раз институт закончить успеет. А, может, все-таки раньше получится? Ведь у нас вся необходимая информация уже есть. И тупиковые пути нами заранее отбрасываются.

— Куда же мы денемся? — отвечает Егор и, наконец-то усаживается в кресло.

— Что по Англии? — задаю я животрепещущий вопрос.

— Более-менее. Наше радиовещание на остров на всех диапазонах им заглушить полностью не удается. Красный Крест письма о том, как хорошо живется британским морякам и летчикам в нашем плену, доставляет вовремя. Народ правительством Уинстона Черчилля прилично недоволен. Да и средний класс без "файв о клок"* жить не хочет, — наверное, это произошло впервые за несколько столетий, когда в Англии появился ощутимый недостаток чая. Блокада есть блокада. С профсоюзами работаем. Я считаю, что до падения правительства остались считанные дни.

— Твоими бы устами… Надоела эта война. Вроде бы недолго длится, но жутко надоела. А ведь нам еще японцев бить надо будет. А сколько уже человеческих жизней потеряно!

Ну, по численности вроде бы не так уж и много. Все-таки вступили мы в эту чертову войну неплохо подготовленные. Но, матерям, потерявшим сыновей, этого не скажешь. Да и в моей семье… Старший сводный брат Яков, старший названый брат Томик**, тоже погибший в первые дни войны, да и сам отец…

* Традиционная английская классическая церемония светского послеполуденного чаепития.

** В июле 1921 года при испытаниях аэромотовагона погиб товарищ Артем (Федор Сергеев), оставив малолетнего сына — тоже Артема. Иосиф Виссарионович усыновил мальчика. В семье Сталина его звали Томиком.

Все-таки разломал я и эту, усиленную, мою ласточку. Вот, злость я научился сдерживать легко, а радость — не получается. Галинка умудрилась позвонить перед самым тренировочным полетом и сообщила, что у нас будет девочка. Не знаю, как медики сумели выяснить при таком сроке, но факт есть факт. Осеннее небо у нас обычно закрыто тучами, но над слоем облачности на высоте пять тысяч метров ярко светило солнце, словно радуясь со мной моему счастью. Я и закрутился. Колька, почему-то всегда чувствующий мое настроение, отлетел в сторону и только язвительно комментировал мои выкрутасы по радио, не забывая периодически одергивать от слишком, по его мнению, крутых эволюций.

Правильный вираж с креном семьдесят пять градусов на приличной скорости. Перегрузка вжимает в кресло сотнями килограммов, но надо держать машину ровно, чтобы завершив круг, она встряхнулась как жеребец, попав в собственную спутную струю*. А затем крутая нисходящая бочка, когда скорость растет, и сейчас вмажешь в кажущееся каменным облако. Но ныряешь в нее, в эту молочную белизну, и круто переламываешь траекторию вверх, вырываясь к солнцу. А под тобой огромная белая равнина облачности с выдающимися вверх клубящимися горными пиками. И зигзагом между ними не снижая скорости. Н-да, не рассчитал чуток. Все-таки, знакопеременные перегрузки в тринадцать «же» даже для усиленного «Яка» многовато. Нет, силовой набор фюзеляжа из титановых сплавов не порвался, но его немного повело. Геометрия и аэродинамика самолета серьезно нарушены. Когда я понял, что машина практически неуправляема, спасать ее было уже поздно. Пришлось покинуть многострадальную ласточку. Ничего, записи "черных ящиков", давным-давно установленных на моей машине, принесут свою пользу нашей авиационной науке.

Опускаться на парашюте внутри облачности оказалось довольно неприятно. А когда показалась земля, высота была всего четыреста метров, и отворачивать от маленького озера было уже поздно. Все-таки круглый спасательный парашют — это не похожее на прямоугольник крыло, на котором можно лететь почти горизонтально. Вот угораздило же меня угодить в это озеро. Искупаться в первых числах ноября, пробив сапогами тонкую корочку льда — что может быть веселее? Особенно если учесть, что мгновенно промокший меховой комбинезон ощутимо тянет ко дну, а липкие в воде стропы почему-то пытаются спутаться. Выбрался на берег среди льдинок минут через пять и устроил себе пробежку до виднеющегося недалеко поселка, возле которого чадили остатки моего «Яка». Стакан беленькой "для сугреву", как выразился директор местного совхоза в заячьей ушанке набекрень, явно не помешал. Связь здесь была хорошая, ведь электрификацию и телефонизацию Московской области мы успели завершить еще до войны. Машины за мной, оказывается, уже вышли, а вертолет по такой погоде я выпускать запретил. Но больше всего мне пришлось пожалеть о неудачном полете часом спустя, когда озверевший Колька вымещал всю свою злость и недовольство на моих спине и заднице березовым веником в парилке пилотской бани в Кубинке…