Гибель Императорской России - Павел Курлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенатор Трусевич приступил к расследованию в целях, как он мне сам это заявил, выяснить дело, начиная с умышленного убийства и кончая небрежностью. Самый факт преступления Богрова был настолько несложен, что необходимо было лишь установить, каким образом Богров попал в театр и знали ли я и полковник Спиридович об этом обстоятельстве. Почему был привлечен к этому делу статский советник Веригин, для меня остается до сих пор непонятным. Сенатор Трусевич тянул расследование полгода, и оно вылилось в целые томы. Он серьезно расследовал, между прочим, и то, ел ли я в Киеве икру и пил ли шампанское, причем убедился, что ни того, ни другого не было. Несмотря на представленный мной денежный отчет, он справлялся во всех банках о моих материальных средствах и, так как таковых не было, о моей задолженности. Он посвятил много времени расследованию шуточной газетной заметки о том, будто Богров за несколько дней до покушения стоял на пути проезда верхом. Сенатор ставил мне в вину мое незнание, что кухарка Богрова находилась в интимных отношениях с одним из филеров Киевского охранного отделения. По-видимому, совокупность таких данных дала Трусевичу возможность предъявить мне обвинение одновременно в превышении и бездействии власти, так как ему хотелось доказать, что мученическая смерть П. А. Столыпина есть результат моего дерзкого посягательства на систему розыска его времени. Забыл бывший директор департамента полиции, что за его время была взорвана дача того же министра, причем была искалечена его дочь, убиты генерал Павлов, градоначальник фон дер Лауниц, Максимовский, совершено ограбление казенных сумм в Фонарном переулке, с человеческими жертвами,— и все это случилось, невзирая на существование центральной агентуры!
Судебное преследование приняло, наконец, приличные формы, когда предварительное следствие перешло в руки сенатора Шульгина, человека безусловно порядочного, относившегося беспристрастно к возложенной на него задаче. В этот период на помощь В. Н. Коковцову пришла прокуратура, так как генерал-прокурор И. Г. Щегловитов также ревностно служил последнему, как служил его убитому предместнику. При предварительном следствии нельзя было игнорировать юридическую сторону дела, а следовательно, нужно было, наконец, установить пределы моей власти, которую я превысил или при осуществлении которой я бездействовал. Я вынужден был задать этот вопрос сенатору Шульгину, но на него ответил мне присутствовавший при допросе обер-прокурор уголовного кассационного департамента правительствующего сената Кемпе, авторитетно заявив, что пределы моей власти указаны в инструкции товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией. Мне пришлось возразить, что эта инструкция высочайше отменена в конце ноября 1905 года, когда генерал Д. Ф. Трепов, занимавший эту должность, был назначен дворцовым комендантом, что я товарищем министра, заведующим полицией, никогда не был, так как во главе полиции стоял министр. Это вызвало немедленный уход обер-прокурора из комнаты, причем при дальнейших допросах он уже не присутствовал.
В содействии В. Н. Коковцову не отказывали и другие министры, в том числе и новый министр внутренних дел А. А. Макаров, занимавший ранее должность товарища министра в период указанных мной выше террористических актов. Вернувшись из Крыма, куда он был вызван Государем перед своим назначением, А. А. Макаров передал мне слова Императора: «Я удивляюсь, как такой честный и преданный слуга, как Курлов, не подал до сих пор в отставку».
На мое заявление, что прошение об отставке будет представлено в тот же день, А. А. Макаров осторожно добавил: «Я не передаю вам высочайшего повеления, а только слова Государя»,— на что, откланиваясь, я ответил, что для меня слова Монарха — закон. Эта осторожность была, по-видимому, умышленной, так как, когда впоследствии, после высочайшей резолюции о прекращении моего дела, моим недоброжелателям нужно было лишить меня следовавшего мне подсудного содержания и не исполнить высочайшего повеления о назначении меня в сенат, что обусловливалось не уходом, а увольнением в отставку, А. А. Макаров в собственноручном письме известил меня, что переданные им слова Государя нельзя рассматривать как увольнение в отставку и что, таким образом, оставление мной службы признается им добровольным.
Желание министра А. А. Макарова быть приятным В. Н. Коковцову на этом не остановилось, и в заседании I департамента Государственного Совета по вопросу о предании меня суду равенство голосов получилось только благодаря голосу А. А. Макарова, причем ввиду этого равенства мнение за обвинение являлось превалирующим, так как в этом случае голос председателя Сабурова давал перевес.
Цикл своих преследований В. Н. Коковцов закончил назначением мне пенсии в минимальном размере, не вняв горячим протестам бывшего уже в то время министром внутренних дел Н. А. Маклакова.
XVI. Преемники Столыпина.
Преемники Столыпина. Гр. Коковцов. Горемыкин. Штюрмер. Трепов. Кн. Голицын. Макаров. Маклаков. Кн. Щербатов. А. Н. Хвостов
5 сентября 1911 года закончилась, по моему мнению, в Киеве целая государственная эпоха, одухотворенная П. А. Столыпиным и выражавшаяся в интенсивной законодательной работе в целях удовлетворения назревшим существенным потребностям общества. Основным принципом столыпинского периода было проведение в жизнь начал Манифеста 17 октября при увеличивавшемся авторитете правительства. Если вообще система управления зависела от личности и видоизменялась иногда до неузнаваемости с переменой главы того или другого ведомства, то она не могла не погибнуть совершенно, когда покойный ее выразитель заменялся его личным и политическим врагом,так было в настоящем случае, когда П. А. Столыпина заменил на посту председателя Совета Министров В. Н. Коковцов.
Мне трудно будет привести фактические доказательства указанной личной вражды, но она есть неизбежный вывод из сопоставления характеров нового и скончавшегося премьеров, их взаимных отношений и того положения, которое занимал В. Н. Коковцов в последнем кабинете. П. А. Столыпин выдвигал на первый план интересы государства, а Л. Н. Коковцов — свои личные. Самолюбие В. Н. Коковцова — мелкий чиновничий эгоизм; его снедало желание занимать при этом выдающееся положение, и это ему не удалось при исключительном влиянии П. А. Столыпина на своих сочленов по Совету Министров. Если, таким образом, вопрос о личной вражде между обоими премьерами является моим выводом, то вражда политическая имеет под собой фактическую почву и я могу в подтверждение ее сослаться на собственные слова министра финансов. Зимой 1910 — 1911 гг. В. Н. Коковцов был за границей. По возвращении я встретился с ним в зале заседаний Совета Министров, которая находилась перед служебным кабинетом П. А. Столыпина в его квартире на Фонтанке. Поздоровавшись, В. Н. Коковцов обратился ко мне с улыбкой и спросил, как мы здесь поживаем, и, не выждав моего ответа, ответил сам на свой вопрос: «Благодетельствуете мужичков, насаждая хутора». Ясно, как относился он к любимому детищу П. А. Столыпина — аграрной реформе и что ожидало ее после смерти последнего.
В этот же день, в Совете Министров, произошел один из тех эпизодов, которые характеризуют поведение В. Н. Коковцова в таких заседаниях. В высших учебных заведениях шло усиленное брожение, которое выражалось в забастовках и сходках, сопровождавшихся иногда насилиями. Это движение охватило не только Петербург, но и провинциальные университеты. Утром я докладывал министру совокупность поступивших по этому предмету в .департамент полиции сведений, и он приказал мне заготовить проект циркуляра губернаторам о недопустимости беспорядков, предполагая предложить таковой на обсуждение Совета Министров. Когда заседание началось, председатель Совета Министров подробно изложил положение вопроса и свой взгляд на необходимость так или иначе пресечь разгоравшееся движение, каковой взгляд разделил и министр народного просвещения Л. А. Кассо. В. Н. Коковцов, по своему обыкновению, произнес очень длинную речь, которая, как всегда, начиналась с замечания, что он имеет сказать только несколько слов, и заканчивал после часовой или полуторачасовой беседы заявлением, что хотя он и уверен в тщетности для собрания его слов, но просит отметить высказанные им мысли в журнале заседаний «для истории». Резюмировать длинную речь В. Н. Коковцова было довольно трудно: в ней заключалось изложение «с одной стороны» и изложение — «с другой стороны», определенных выводов не было, а таковые заменялись общими фразами. П. А. Столыпин приказал мне доложить проект циркуляра, составленного согласно с его указаниями, который и был принят после моего доклада без дальнейших возражений.
Описанное положение В. Н. Коковцова было далеко не единственным и повторялось чуть ли не в каждом заседании, особенно когда вопрос шел о мероприятиях, требовавших кредитов. Страдательным являлось обыкновенно военное министерство, и лейтмотив министра финансов, как возражение военному министру, заключался в предположении, что когда-то там еще будет война, а теперь денег нет. Это, конечно, устранялось П. А. Столыпиным, чего В. Н. Коковцов не мог ему простить. Я привел уже пример пререканий его при обсуждении сметы главного тюремного управления и думаю, что отдельной книги не хватило бы для перечисления всех подобных приведенному случаев. Как бы ни убивался В. Н. Коковцов в дни страданий и смерти П. А. Столыпина, искренности этого горя едва ли кто-нибудь поверит: он достигал своей цели, и я думаю, что в душе был убежден, что теперь настало время заменить несовершенную систему П. А. Столыпина своей, при его самомнении, более совершенной. Конечно, чудеса бывают, и, может быть, неожиданно оказалось бы, что система В. Н. Коковцова более нужна для пользы России!