Самый лучший демон. Благословлённые Тьмой, проклятые Светом - Катерина Снежинская

Понять-то она поняла, только вот сделать хоть что-то не могла. Абсолют беспомощности. Полный ноль. Даже сердце испуганно не бьётся.

— Нет, — удивительно спокойно и совершенно серьёзно ответил Шай. — Ведунья принадлежит тебе. Но только после смерти. Я не могу отдать её, а ты не может решать, когда Архе умирать. Ллил же и вовсе принадлежит Свету, сама сказала. Вряд ли ты меня его ребёнком назвала. Прости, но тебе, моя леди, придётся потребовать другой выкуп.

— Почаще называй меня «моя леди», — недовольно отозвался мрак, — а то вдруг я забуду, что ты у меня в любимчиках! И что же ты предлагаешь? Знаешь, я не люблю оставаться обиженной. А ты меня умудрился и обидеть, и оскорбить, да ещё и напомнить, что не все принадлежит мне. Женщины такого не прощают.

— А что у меня осталось? — усмехнулся Шай. — Или моя леди хочет, чтобы я это озвучил сам?

— Конечно, — мурлыкнул голос. — Ты не представляешь, как я люблю слышать подобное.

Желание, но неспособность закричать, запретить, остановить, разрывали куда сильнее, чем невозможность дышать и небьющееся сердце. Архе казалось, что её разум заперли в слишком тесном горшке. Он упирается в стенки, крышку, как перестоявшееся тесто. Но сил разломать сосуд не хватало. Вот и давило бурлящее сознание, неспособное даже «нет!» крикнуть, само на себя.

— Я твой, — шепнул-пророкотал титанический Шай.

Вышло у него это лично и сокровенно. Наверное, так блондин на ушко своим «девочкам» шептал. Только вот сейчас он говорил чистую правду. И от этого слова звучали ещё интимнее, будто ведунья по собственной воле за любовниками подглядывала.

— Ты же знаешь, я всегда только твой, — повторил красавчик. — А ты — моя единственная леди.

Мрак рассмеялся. Как засмеялась бы полностью уверенная в своих силах, чуть заигрывающая красавица. И чернота исчезла. Все ощущения вернулись разом. Это стало такой неожиданностью, что Арха не удержалась на ногах — шлёпнулась на землю, больно ударившись копчиком, и вцепилась в траву. Свет — обычный дневной свет — плёткой стегнул по глазам, заставляя жмуриться, выжимая слезы. Рядом охнула Ллил.

Ведунья потрясла головой, пытаясь заставить мир перестать кружиться, и уткнулась лбом в колени. Сквозь мутную завесу слёз она слышала и видела, что к ней кто-то бежал. Но вертящийся юлой березняк перед глазами слишком уж мешал воспринимать действительность.

— Где вы были? — загрохотал Дан не хуже Тьмы.

— Где Шай? — нескладным эхом откликнулся Адин.

— Какой Тьмы с твоими волосами случилось? — это, кажется, был Тхия.

Последний вопрос ведунью удивил больше всего. Она пятерней сграбастала волосы надо лбом и натянула их на нос, пытаясь рассмотреть. Сделать это оказалось непросто. И не только потому, что кудряшки были коротковаты. Но и потому что мир, хоть и замедляясь, продолжал вертеться.

Но все же она сумела разглядеть широкую седую прядь. Лекарка знала прекрасно, что от страха никто не седеет: ни демоны, ни бесы, ни люди. Байки это все. Но вот Арха смогла.

Хотя, может, это был подарочек от Тьмы. Такое милое напоминание.

Глава двенадцатая

Не мы такие — жизнь такая.

Не я такая, а вы идиоты (Жизнь).

Арха по привычке придержала калитку, навалившись на неё плечом. Но никто из двора на лекарку не прыгнул. Приход некогда любимой хозяйки нагло проигнорировали. Нынче горячее сердце пса, которым деспотично управлял бездонный желудок, безраздельно принадлежало Ллил. Потому что, во-первых, у девушки всегда находилось время и пузо почесать, и поиграть. А, во-вторых — и в главных! — блондинка любила и умела готовить, щедро отдавая обрезки или то, что могло таковым считаться хотя бы условно, щеночку. Поэтому ведунья была уволена из хозяек и занимала только второе место в продажной душе Ира.

Впрочем, лекарке и помимо пса-изменщика поводов для беспокойства хватало. Например, Ллил её волновала. Слепая по-прежнему оставалась ровно-дружелюбной и милой со всеми. Но как будто гасла день ото дня. Каждое утро девушка вставала все тусклее и тусклее. Понятно, что поводов для веселья у неё немного оставалось. Но и такое нежелание найти новый смысл Арху раздражало.

Ну, сожгли твою башню! Зато все живы остались. Даже крестьян из разрушенной деревни Ирраш к себе отправил. Тоже, конечно, умудрился дело так обставить, что лекарке его придушить хотелось. Нет бы изобразить благородного рыцаря и помочь даме в беде. Ага, сейчас! Дожидайся от шавера.

Явился с ультиматумом: я беру твоих крестьян, обеспечиваю их землёй, даже аренду первый год брать не буду и подъёмные деньги дам. А ты за это считаешь, что свой долг я тебе выплатил. Арха после такого заявления разогналась коту зенки выцарапывать, но не дали. Блаженная и остановила.

Ирраш, скотина, все точно рассчитал. Дану подобная помощь обошлась бы дорого. В поместье у хаш-эда новичков, многие из которых были метисами самых диких кровей, с радостью точно не встретят. Если не постараются пробудить у беженцев горячее желание покинуть гостеприимный приют. Пришлось бы лорду лично за ситуацией наблюдать. А это было совсем не ко времени. Ну, с Адина спроса вообще никакого. У него собственной земли с платок. Не до новых арендаторов. Тихия же и вовсе безземельный.

Так что пришлось Ллил заталкивать свои принципы и гордость куда подальше, да соглашаться на предложение. Нет, зазорного в ситуации ведунья ничего не видела. Только вот Ирраш раздражал до глубины возмущённой лекарской души. Явно же видно, как он вокруг блондинки кренделя выписывает и хвостом метёт. И что это за способ ухаживания такой, при котором стараешься себя выставить мерзавцем ещё больше, чем оно есть на самом деле? И без того характер мерзкий.

Но одной только Ллил проблемы не ограничивались. Ю с каждым днём становилось все хуже. Последнюю неделю она вообще с постели не вставала. Тхия, вдрызг разругавшись с принцем, послал все принципы субординации во Тьму и от жены ни днём, ни ночью не отходил. Впервые на памяти лекарки одна из лазаретских палаток стояла забитой. Пока весёлая компания Ирраша искала, раненые поступали с завидной регулярностью. Причём, не из-под стен осаждённого города. В округе шалили светлые. И шалили с таким энтузиазмом, что трупов после них оставалось куда больше недобитых.

Дан с Адином, прихватив с собой шавера, который мрачностью и брюзжанием побил уже все собственные рекорды, как неделю назад отбыли этих самых светлых отыскивать, так с тех пор от них ни слуху, ни духу не было. А Адаш на все вопросы с завидной регулярностью отвечал одно и то же: «Живы, целы». Нет, спасибо, конечно, и на этом. Но утешала такая информация мало.

Так что, чему радоваться?

Ведунья, отерев о ступеньку крыльца грязь, налипшую на сапожки, скинула с головы на плечи платок. Спрашивается: зачем она его вообще цепляла? Всю последнюю неделю дождь не прекращался. Даже не дождь. В воздухе постоянно висела водяная взвесь. Отчего все вокруг казалось просто пропитанным влагой. Одежда не желала сохнуть даже рядом с печкой, кожа мокла, а количество гнойных осложнений у раненных возросло в разы. Вот и платок ни от чего не защищал. Волосы висели кудрявящимися прядями, словно Арха только что из бани вышла.

Но когда она открыла разбухшую, не желающую поддаваться дверь, в лицо ведуньи пахнуло теплом и запахом свежевыпеченного хлеба. Только за это стоило уже благодарить Богиню. Представлять возвращение в пустой выстуженный дом лекарке даже не хотелось.

— Я пришла, всем привет, кого не видела! — весело, гораздо веселее, чем она себя чувствовала, с порога поприветствовала Арха.

Ллил, подкладывающая дрова в пасть печки, обернулась через плечо и улыбнулась мельком. Ир, не удосужившись даже кирпичную морду поднять, лениво долбанул хвостом по полу.

— Наше вам с кисточкой! — ещё веселее, чем сама лекарка, отозвался Шай.

Вот, кстати, и ещё одна проблема. Блондин вернулся на следующий день после фееричного появления девиц из Тьмы. Которые, между прочим, тоже болтались невесть где почти сутки. Откуда и как именно красавчик заявился, никто не видел. Обнаружил за лазаретом его рыжий Данаш. Без сознания. Тощего, как скелет. У Архи создалось полное впечатление, что ифовета не кормили как минимум недели три.

В себя пришёл красавчик ни сразу. А когда и обрёл потерянное сознание, рассказывать, где он был, что делал и как достиг таких высот самоистязания, отказался наотрез. Отговаривался тем, будто ничего не помнил. Хотя глаза в сторону отводил так, что становилось сразу понятно: все он помнил прекрасно. Говорить не хотел.

Поправлялся Шай медленно, как будто нехотя. Зато дурацкими шуточками сыпал с удвоенным рвением. А за Ллил пытался ухлестывать с утроенным. Арха уже и опасаться стала их наедине оставлять. У блондина, кажется, настоящий гон начался. Правда, пока все его попытки разбивались о невозмутимое: «А я ничего не замечаю и не понимаю» — самой блаженной.