На волка слава… - Фелисьен Марсо

ГЛАВА XXVII

Однажды я гулял вот так по бульвару Тампль и ни о чем не думал. Я позволил себе расслабиться. Остановился на переходе, так как было большое движение. Женщина, которая была рядом со мною, делала мне знак. Головой. Нет, нет. Как если бы я у нее просил что — то. Нет, нет. Но любезно, глядя на меня снисходительным взглядом. Я посмотрел на нее. Она была не очень молода, маленькая, с красным носом, или точнее, с красными прожилками на носу.

Мы перешли на другую сторону.

— Нет, нет, — говорит она. — Вы теряете время, месье.

Я был ошеломлен.

— Вы думаете, я вас не видела?

С понимающей милой улыбкой.

— Вы уже во второй раз преследуете меня.

— Я?

— Я заметила это. Женщина всегда замечает такие вещи.

Она говорила это непринужденно, и в ее манерах даже чувствовалось какое-то благородство. На ней было черное пальто с воротником, не знаю уж из чего, и сетка для продуктов, такая же, как у Ортанс, черная, с кольцами.

— Я привыкла уже, еще бы…

Я теперь молчал. Мы шли рядом.

— А тут еще мясник, вот только что. Он сказал «Ах! Вот и госпожа Лубес, я оставил вам самый нежный кусочек, госпожа Лубес». Ведь здесь все ясно, разве не так? Я заметила, какой взгляд бросила на него его жена.

Кто-то на тротуаре поздоровался с ней. Она ответила ему, опустив глаза.

— Это мой консьерж. И он тоже…

Она покачала головой.

— Бедный парень. Он, наверное, очень страдает. Видеть меня вот так, каждый день. И без всякой надежды.

— Еще бы.

Я ничего не понимал. Она между тем продолжала:

— А я не могу, понимаете. У меня долг перед моим мужем.

— Вашим мужем?

— Он бросил меня. Три года назад. Но он вернется ко мне, — сказала она убежденно. — Это какая-нибудь молодая вертихвостка совратила его. Он тут не виноват. Но когда-нибудь он поймет.

Повернувшись ко мне и слегка покраснев, она ласковым тоном добавила:

— Я не могу запретить вам надеяться, но вы же видите.

Она остановилась.

— Вот я и пришла.

Я продолжил свой путь. Я был так удивлен, что заговорил сам с собой:

— Надо же! Ну и номер!

Обычно над людьми, которые разговаривают сами с собой, смеются. А почему, собственно? Какая разница, с другими говорить или с собой?

Но на неделе я все-таки зашел к этой Лубес. Без какой-либо определенной причины. Все тот же бык толкал меня в спину. Была женщина, и я шел к ней. Как в реку.

— Госпожа Лубес?

Я колебался. Я говорил себе: история с консьержем, кто знает. Но консьерж даже не поднял носа.

— Второй этаж, дверь налево.

Звоню. Она открывает.

— Вы?

Затем с гурманским выражением на лице:

— А вы предприимчивы.

Очень тесный коридор, где нельзя было разминуться, не коснувшись друг друга.

— Могу я вам доверять?

Я добродушно киваю головой. Садимся. Беседуем. У нее было очень уютно. Немного в арабском стиле.

— И консьерж позволил вам подняться?

— Ну да.

— Вы, наверное, хитрый. Очень хитрый, это сразу видно. Часто консьерж не разрешает людям подниматься. Я так предполагаю. Ревность, не правда ли?

Еще несколько реплик. Потом вдруг ни с того, ни с сего:

— А теперь вам нужно уходить.

— У вас дела?

— Дело не в этом.

Вид обеспокоенный, пальцы одной руки то сплетаются с пальцами другой руки, то высвобождаются.

— Но это же опасно. Бывают такие моменты…

Вздох.

— Ведь разве всегда удается совладать с собой?

Вопрос в ряду других, такой же, как и все остальные.

— А теперь уходите.

Ладно. И я пошел. Как я уже говорил, я, может быть, имею массу других недостатков, но вот в чем меня нельзя обвинить, так это в любви к спорам. А, черт! Я забыл свою шляпу. Возвращаюсь.

— Вы вернулись?

— За шляпой.

И я показал пальцем в ту сторону, где она лежала:

— Моя шляпа.

Госпожа Лубес смотрела на меня, открыв рот, с видом ничего не понимающего человека.

— Ваша шляпа?

— И что? Не брюки же.

Через несколько дней я зашел к ней снова.

— Вы? Безумец!

Я? Садимся.

— Вам, наверное, кажется глупым, не правда ли, безрассудным, чтобы женщина так ждала своего мужа?

— О, разные случаи бывают в жизни, — сказал я вежливо.

— Но он ко мне вернется.

Она смотрела куда-то вдаль.

— Когда-нибудь он войдет в эту дверь.

Черт побери, как будто у нее было несколько дверей!

— Я буду сидеть вот на этом месте. Как сейчас. Он упадет на колени.

— Ну да, — сказал я.

— Он положит голову мне на колени.

Честное слово… Так вот! Честное слово, я встал. Она наконец посмотрела в мою сторону. И тут я стал на колени. Я ничего не выдумываю. И я положил голову ей на колени. Почему? ПРОСТО ТАК. Может быть, потому, что это был единственный способ выйти из небытия, в которое погружали меня ее видения. Или чтобы посмотреть, что из этого получится.

— Вы?

Ее руки у меня в волосах. Колени ее дрожали. Ее юбка пахла супом. Не какой-нибудь прогорклой едой, нет. От нее исходил настоящий запах супа. Вовсе не неприятный. В запахе супа есть какое-то бесконечное умиротворение.

Время от времени я возвращался к ней.

— Вы не знаете, — говорила она. — Теперь та же история с бакалейщиком.

Такая уж мания была у этой женщины.

— Осторожно. Я чего доброго начну ревновать.

— Безумец!

Я клал голову ей на колени. Она говорила:

— Он так любил меня. Я часто видела, как он целует мое белье.

Ее белье! Как же! Она, словно невзначай, оставляла где-нибудь в кресле свою комбинацию. И вот я, пока она готовила мне кофе, целовал ее, эту комбинацию, стараясь шуметь. Она оборачивалась.

— Безумец!

Это было ее любимое слово.

— Или он приносил мне цветы.

На следующий день я приносил ей фиалки.

— Ты не должен столько пить, — предупреждала она.

Это она говорила мне, человеку, который вообще никогда не пил. Но если судить по тому, что она мне рассказывала о нем, ее муженек действительно хорошенько поддавал.

— Ты должен быть поосторожнее с госпожой Роллан.

— Какой госпожой Роллан?

— Я же вижу, как она крутится вокруг тебя. Женщины всегда замечают эти вещи.

Иногда я говорил себе: это просто невозможно, она какая-то Жанна д'Арк. НО МНЕ ЭТО БЫЛО ИНТЕРЕСНО. Иногда мы в конце концов залезали в постель. Но не часто. С Розой — два раза в неделю, время от времени — с Ортанс, так что я не слишком настаивал. Чаще всего дело ограничивалось головой на коленях или прилегающих формах. И я возвращался. Связь, как говорят люди. Вот еще одно из тех слов, которые создают путаницу. Связь? Тогда как я видел ее, госпожу Лубес, всего каких-нибудь два раза в месяц. А то и реже. Но каждый раз она встречала меня так, будто я ушел от нее только вчера.

— Безумец!

И это тоже становилось планетой, яйцом, миром, вселенной, эта арабская комната, в тишине которой вещи, ВЕЩИ увековечивались.

ГЛАВА XXVIII

Не говоря уже о том, что с некоторых пор я начал иногда подбирать и проституток. Конечно, это не столь уж важная деталь, но я думаю, что для полноты картины упомянуть о ней стоит. Очень долго, как я уже писал, у меня и в мыслях не было иметь что-либо с проститутками. Почему? А кто его знает. Так получилось. Публичные дома, например. Даже теперь, в моем возрасте, я так еще ни разу и не зашел в публичный дом. Будете смеяться? Система. Очень МНОГО мужчин ни разу не были в публичных домах. Точно говорю. Я специально спрашивал. Да и вы сами, может быть, смеющиеся сейчас. Вы просто находитесь внутри системы. Вы вот, например, уже побывали в киностудии? У ясновидящей? Нет? Так это то же самое, что не побывать никогда в борделе. Это нисколько не более странно. А имели ли вы уже дело с бандажистом? С ихтиологом? Тогда почему вы должны НЕПРЕМЕННО иметь дело с проститутками? Таков мир. Постоянная болтовня. Без размышлений.

Я как раз недавно подумал об этом, слушая господина Раффара. Он ходил в театр. Совсем один. Жена его была не совсем здорова.

— Я возвращался по бульвару, — рассказывал он. — И что вы думаете, мой дорогой, меня окликнули не один раз и не два, а ДЕСЯТЬ раз со мной заговаривали.

Ну и хвастун. С ума можно сойти, чего только люди не изобретают, чтобы потешить свое тщеславие. То, что профессиональная проститутка, которой все равно, одноногие они или хромые, подзовет их, именно их, а не приятеля, уже наполняет им сердца гордостью. А ведь к тому же это еще и неправда. Опять система. Может быть, это и правда, что они приставали к Раффару, но только он забыл добавить, что постарался добиться этого. Решил, что раз вырвался в театр один, без жены, то нужно одеться как можно элегантнее. А вот меня в течение многих лет никто не окликал. Может быть, только раза два или три, да и то не очень настойчиво. Потом, с некоторых пор, они действительно начали заговаривать со мной. Но почему? А потому, что я начал бродить. Профессиональный инстинкт — это ведь не выдумки, он существует. Эти женщины за десять метров чувствуют, что человек слоняется без дела. Незанятый мужчина. Который оказался здесь, на такой-то улице, без цели и без причины, и, значит, может остановиться. Возможный клиент. В противном случае… В противном случае ничего не происходит. Сделайте опыт: пройдите через весь мой квартал. А ведь у него репутация не из лучших. Но только пройдите его, не фланируя, не шаря глазами по сторонам, словно высматривая кого-то. Пройдите с таким видом, будто у вас есть определенная цель. И никто не будет к вам приставать, будьте спокойны. Ну, может быть, разочек. Это говорю вам я, уж поверьте мне, проститутки в девяти случаях из десяти заговаривают с теми, кто этого желает. А с другими — нет.