В мире безмолвия - Жак-Ив Кусто

Франсуа Жирардо, парижский специалист по аппаратуре для подводных съемок, приспособил по нашему заказу аппарат "Роллейфлекс" на штатив излюбленного нами типа с рукоятками. Поскольку имевшиеся источники света были слишком слабы, если учесть их размеры и вес, мы сконструировали специальный рефлектор с восемью небывало мощными лампами, каждая из которых давала пять миллионов люменов. На суше одна лампа светильника позволяла снимать ночью цветные объекты на расстоянии до пятидесяти футов. В темноте морских глубин радиус ее действия ограничивался шестью футами.

Особый переключатель позволял включать одну, две, четыре или все восемь ламп одновременно. Наибольшая мощность достигала сорока миллионов люменов(38). Разве что только атомная бомба способна сосредоточить такой яркий свет на столь малом пространстве. Но и эта наша конструкция обеспечивала достаточную освещенность на расстоянии всего пятнадцати футов. Важным качеством ламп было то, что они выдерживали давление не хуже нас самих. Мы назвали свое изобретение "экспедиционная вспышка" и погрузились с ним в пучину Средиземного моря для цветных съемок.

Меня сопровождали под водой Жан Бельтран и Жак Эрто; они несли в руках рефлекторы, соединенные с камерой тридцатифутовым проводом. Небольшие поплавки приподнимали провода вверх, над полем зрения фотоаппарата, к тому же так. было меньше вероятности, что они зацепятся за скалу. Дюма поплыл вперед до глубины двадцати пяти саженей и выбрал там для съемки подходящий грот. Он должен был сам для масштаба присутствовать на снимке.

И вот вся наша компания добралась до темного закоулка, где яркие ласты Дюма едва виднелись на фоне голубой скалы. Он установил цветную шкалу, по которой нам предстояло судить о качестве снимков. Никто не знал, какое сочетание типа пленки и цвета освещения обеспечит правильное воспроизведение. В области подводной цветной фотографии не было еще выработано никаких правил; это предстояло сделать нам.

Повиснув в воде, Эрто и Бельтран направили свои рефлекторы на Диди, как положено, – один поближе к объекту съемки, другой повыше и подальше, для общего освещения. Я нажал спуск. Последовало мгновенное извержение красок, столь кратковременное, что мы не успели ничего разобрать, и только лежали совершенно ослепленные в темноте, ожидая, когда прекратится свистопляска цветов на сетчатках наших глаз. Немало времени ушло на то, чтобы оправиться от этой страшной вспышки!

Диди переменил место, и мы приготовились к съемке нового кадра. Однако на этот раз лампы отказали. Пришлось возвращаться на поверхность. Там мы установили, что лампы целы, они благополучно перенесли давление около пяти атмосфер. Но гореть они попрежнему не хотели. Уже в лаборатории мы нашли, что вода просочилась в цоколи ламп.

Единственной возможностью спасти наш замысел был переход на водонепроницаемые рефлекторы. Конечно, мы с самого начала подумывали об этом, но потом решили обойтись без них, чтобы не усложнять конструкцию и не терять времени. Голые лампочки выдерживали давление успешно, но раз мы упрятывали их под стекло рефлекторов, возникала необходимость предохранить это стекло за счет внутреннего давления воздуха. Жирардо изготовил из толстого металла два рефлектора с окошками из дюймового стекла и вделанными микроаквалангами.

Два месяца провели мы в холодной весенней воде, снимая морскую фауну и флору. Побывали и на затонувших судах, для того чтобы собрать сведения о покрывавших их организмах. Зная время гибели судна, ученые могут составить себе представление о скорости прироста органического слоя, чего нельзя сделать, если имеешь дело с рифами и скалами, хотя покров на них и достигает порой шести футов.

Температура воды была пятьдесят два градуса по Фаренгейту; наши пальцы, а отчасти и мыслительные способности немели. Так, Эрто забыл однажды включить клапан, пропускающий в рефлектор сжатый воздух. Только он стал приспосабливать свой светильник на глубине с давлением в четыре атмосферы, как стекло лопнуло с оглушительным звоном. . Сначала Эрто отбросило к скале, потом стремительно повлекло вниз, словно он оступился в яму. Уравновешенный воздухом, рефлектор ничего не весил, теперь же его вес сразу достиг тридцати пяти фунтов. Провод оборвался, и Эрто с головокружительной быстротой пошел ко дну.

Мы двинулись следом. Эрто тщетно силился оторвать ото дна тяжелый светильник, который обошелся нам в тысячу пятьсот долларов. Подоспевший Дюма повернул рефлектор отверстием вниз, затем лег около него на грунт и направил внутрь рефлектора пузырьки выдыхаемого воздуха. Скоро этот своеобразный водолазный колокол наполнился воздухом и легко всплыл на поверхность.

Трижды повторялся с нами тот же самый инцидент, и это в такой холодной воде!

Желая пополнить свои знания об освещенности моря, я решил попробовать нырнуть ночью. Если ныряльщик без скафандра скажет мне, что не испытывал никакого страха перед ночным погружением, я ему не поверю. Есть водолазы, которые с одинаковым успехом могут работать и днем и ночью, потому что привыкли к почти полной темноте в мутной воде гаваней и рек, но я, скажу прямо, чувствовал себя не очень-то бодро.

Я выбрал хорошо знакомое мне место с каменистым дном на глубине двадцати пяти футов. Была ясная безлунная летняя ночь с яркими звездами. Мириады светящихся морских организмов перемигивались с небесными огоньками, а когда я окунул маску в воду, ноктилюки(39) засветились еще ярче, мерцая, словно светлячки. Оказавшись под своей лодкой, я увидел над собой переливавшийся серебром свод.

Я медленно погрузился в подводный Млечный Путь. Но вот я очутился на дне с лежавшими на нем уродливыми глыбами, и очарование рассеялось. Кругом на недалеком расстоянии проступали смутные очертания скал. Мое воображение пыталось проникнуть в окружающую тьму, в невидимые расщелины, где плыли, извиваясь, кровожадные ночные охотники, угри и мурены в поисках , добычи. Разыгравшаяся фантазия побудила меня поспешно зажечь электрический фонарь.

Ослепительный конус света пронизал воду, заставив померкнуть все огоньки на своем пути. На скале загорелся круг кремового цвета. Зато все, что было за пределами луча, окуталось еще более густым мраком. Я уже не видел скал кругом. Мне казалось, что меня со всех сторон подстерегают чудовища. Я завертелся юлой, светя фонарем во все стороны. Кончилось тем, что я совершенно растерялся и утратил ориентировку.

Собравшись с духом, я снова выключил фонарь. В полной темноте я осторожно поплыл над камнями, то и дело оглядываясь назад. Глаза привыкли к мраку, и мне снова стали чудиться всякие страсти. Вот шевельнулась какая-то тень, взмутила светящиеся облачка и унеслась, словно комета, – какая-нибудь удивленная рыба, разбуженная моим вторжением. За ней последовали другие.

Понемногу я совладал со своими страхами и оказался даже в состоянии порадоваться тому, что это не тропическое море с его изобилием акул. Под конец я чувствовал себя совсем хорошо, кажется… Никаких ценных наблюдений это погружение не дало.

В другой раз я нырял при полной луне. Белый свет причудливо мерцал на подводных скалах. Донный ландшафт был виден почти как днем, но теперь тут царило совсем другое настроение. Камни выросли до невообразимых размеров; мне виделись на них призрачные лица и фигуры. Искры ноктилюков почти угасли; лишь немногие организмы светились достаточно ярко для того, чтобы их было видно при луне. Рыбы исчезли. Когда над горизонтом поднимается луна, рыбаки знают, что сети вернутся пустыми.

ЭПИЛОГ

"И почему это вас так тянет в море?" – спрашивают нас часто практичные люди. Джорджа Меллори спросили как-то, почему ему так хочется влезть на Эверест. Он ответил: "Потому что он существует!" Этот ответ годится и для нас. Нам не дают покоя огромные толщи океанов, ожидающие своего изучения. Тот слой на суше, в котором сосредоточена основная масса наземной флоры и фауны, чрезвычайно мал – меньше , человеческого роста. Жизненный простор океанов с их средней глубиной в двенадцать тысяч футов больше чем в тысячу раз превышает объем населенной наземной сферы.

Я рассказал, как мы начали нырять просто из неодолимого любопытства, а потом увлеклись физиологией и техникой ныряния и постепенно пришли к аквалангу. Теперь нас влекут в глубины еще и проблемы океанографии. Мы стараемся открыть вход в колоссальную гидросферу, ибо предчувствуем близость эры морей.

Издревле находились отдельные смельчаки, пытавшиеся проникнуть в глубины. Сэр Роберт Дэвис установил, что каждая эпоха расцвета в истории человека рождала, в частности, проекты подводных дыхательных аппаратов, которые чаще всего исходили из задач свободного передвижения. Ассирийские барельефы рисуют нам не осуществимые на деле погружения под воду с запасом воздуха в мехах. Несколько проектов – увы, неприменимых – разработал Леонардо да Винчи. Наделенные богатым воображением ремесленники времен Елизаветы ломали головы над кожаными водолазными костюмами. Они потерпели неудачу потому, что тогда исследование морей не было экономической необходимостью, какой было на суше, скажем, появление паровоза Стефенсона или летательного аппарата братьев Райт.