Белое снадобье - Зиновий Юрьев

Арт молча курил, откинувшись на стуле. Что от него хочет этот странный болтливый человек, так не похожий на всех тех, с кем ему приходилось когда-либо встречаться? Ведь ему как будто ничего от него не надо. Он, Арт, уже сыгранная пешка. Это верно. Сбитая, съеденная пешка, небрежно брошенная на стол рядом с доской. На доске остались фигуры. Крупные, солидные фигуры, вроде Валенти. Не чета какой-то паршивой пешке…

— Вы мне так и не ответили, Арт. Вам приходилось выбивать из кого-нибудь деньги силой?

— А как же, — пожал плечами Арт, — если бы не страх, люди не стали бы платить ростовщику такие проценты. Тут ведь расписок нет, в суд не обратишься. Главное — страх. Должник должен знать, что, если не отдаст в срок, ему будет плохо, очень плохо.

— И насколько же плохо? — Арт раздражал Марквуда и одновременно возбуждал в нём какое-то едкое любопытство. Умом он понимал и его жестокость, и безразличие к чужим страданиям. Он не только понимал, но и объяснил бы эти качества куда красноречивее и элегантнее, чем сам Арт. Но то умом. В сердце же у него до сих пор оставался какой-то детский участочек, который не потерял способности удивляться и мерить всё на свой аршин, не подвластный логике головы. И этому детскому участку всё казалось, что если поговорить с человеком как следует, ну искренне, тепло, не спеша, ну как человек с человеком, ну как когда-то разговаривали люди, то и такой, как Арт, вдруг прозреет, увидит, что причинял боль и страдания ближним, — и раскается.

— Насколько же плохо бывает людям, которые не хотят возвращать акуле-ростовщику ссуды? — повторил Марквуд свой вопрос.

«Что за странные вопросы, — думал Арт Фрисби. — Что он хочет от меня?» Он сам не заметил, как начал говорить. Может быть, потому, что голос был не его, а кого-то другого, потому что вдруг снова распахнулась та дверь, и из бездонного, плотного и сырого мрака пахнуло холодной пустотой, ничем, отчаянием. Он говорил как человек в трансе, как загипнотизированный. Слова выползали из него сами по себе, потому что мозг был парализован ужасом, таившимся за бездонной, бесконечной дверью.

— Я работал тогда у Папочки уже года полтора, наверное. Он дал мне адрес одного типа, который на две недели задерживал возврат ссуды. Я быстро нашёл нужный дом. Огромный, в полквартала шестиэтажный старый дом, набитый людьми и крысами.

Когда-то в подъездах работали лифты. Но они давно стали.

Когда я подходил к дому, попадавшиеся мне навстречу либо подобострастно кланялись, либо старались отойти в сторону. Меня многие знали, а стало быть, и боялись, потому что я был человек Папочки. Папочка же был господом богом. Всесильным, непонятным и грозным. От него исходила благодать. Он был единственным человеком, который мог дать деньги и белое снадобье, а о чём ещё может мечтать человек в джунглях? Он мог и пристроить человека к хорошему делу. Реже — на работу, чаще — в одну из многочисленных банд, которые орудовали в самих джунглях; нападали на машины на дорогах и даже атаковали по ночам ОП.

Я поднимался по лестнице, и даже кошки замирали при виде меня, и мне нравилось, что я внушаю страх — самое, пожалуй, распространённое чувство в джунглях.

Звонок не работал. Я постучал в дверь. Наверное, стук мой был хозяйским, смелым, потому что дверь сразу открылась, и я даже не вскинул руки вверх традиционным приветствием гостя. Да я и не был гостем.

Хозяин подобострастно кланялся мне, глядя заискивающе в лицо, и что-то говорил, говорил и говорил. Должно быть, он считал, что поток слов — единственная преграда между ним и мною. В углу стояла женщина, в ужасе глядела на меня и держала за руку мальчугана лет пяти. Но я их вспомнил лишь позднее, когда вышел из квартиры. Тогда я не видел их. Точнее, я видел их глазами, но они не проявлялись в моём сознании. Я видел только человека. Скорее, правую его руку. Вернее, пустой рукав. Такой же, какой был у моего отца. У моего отца, который приходил по вечерам пьяным и рассказывал мне, как он устроится на работу водителем грузовика, и вывезет нас из джунглей, и поселит в маленьком уютном ОП, в маленьком уютном домике. И вокруг будет настоящая зелёная травка, которую можно пощупать и на которой можно сидеть.

Человек всё говорил и говорил. А слова были жалкими и пустыми, как шелуха, как слова моего отца. И как когда-то, у меня на мгновение сжалось сердце. От стыда ли, жалости — не знаю. Я подошёл к однорукому и ударил его по лицу. Не очень сильно. Всего несколько раз. Я был очень зол на однорукого, потому что он был слаб и жалок. Я бил своего отца, потому что презирал его и ненавидел за слабость. Но это ведь не был мой отец. Мой отец упал с лестницы, а этот выбросился той же ночью из окна. Так что мне всё только казалось. Общего у них не было ничего. Разве только то, что у обоих не было руки, был сын, и оба покончили с собой. Или случайно упали, потому что хотели упасть.

Папочка пожурил меня, но беззлобно. Тут, сказал он, подход нужно иметь. Что он перекинулся — это дело его. Но должок-то плакал, дитя природы. Так он называл меня тогда — дитя природы.

Арт замолчал. Проклятая дверь всё не закрывалась. Раньше она захлопывалась быстрее, и мир потихоньку возвращался в наезженную колею, которая так привычна, что её и не замечаешь. А сейчас всё вдруг теряет смысл, все ставится под сомнение, словно ко всему прикреплён знак вопроса: на что надеяться ему, когда ничего не хочется, ничего не нужно, всё призрачно и нереально, а реален лишь промозглый холод из чёрной двери? Боже, дай силы хоть ненавидеть. Ведь остаются ещё в мире Тэд Валенти и капитан Доул.

— Мистер Марквуд, я хотел бы поговорить с Валенти с глазу на глаз. Я никогда никого ни о чём не просил.

— Я вижу, что у вас характерец не из лёгких. Но это невозможно, Арт.

— Но я же вас прошу…

— Не знаю, Арт. Я подумаю. Может, что-нибудь и придёт в голову.

Но придумал не он. План созрел у машины, когда Марквуд изложил ей просьбу Арта Фрисби. Марквуд должен записать на плёнку любой свой телефонный разговор с Джо Коломбо. Машина проанализирует звуки его голоса, высоту, тембр, особенности произношения и постарается синтезировать этот голос для телефонного звонка. От имени Джо Коломбо. Звонок Тэду Валенти, чтобы он немедленно явился в счётный корпус в комнату Марквуда и помог ему в проведении допроса Арта Фрисби, который сообщает интересные вещи о Руфусе Гровере.

Через час Арт Фрисби уже сидел в знакомой комнате, опутанный датчиками. Марквуд нервно курил. То, что сейчас происходило, могло стоить ему жизни. Вряд ли старый Коломбо придёт в восторг, если узнает, что кто-то или что-то умеет подделывать его голос и что без его разрешения собирается допрашивать его ближайшего помощника. И вместе с тем Марквуд отметил про себя, что мысль о смерти не так ужасает его, как раньше.