Белая западинка. Судьба степного орла - Гавриил Колесников

— Пиши, — успокаивал друга Коля. — Рыбачить мы все равно : не перестанем.

Новости о грецком орехе нарастали лавиной. Мы узнали, что ореховое дерево живёт очень долго — лет двести! Вообразить такой долгий срок жизни по нашему тогдашнему разумению было просто невозможно… Двести лет! А вот что с годами увеличивается крона деревьев, а значит, и урожай орехов — это мы легко сообразили.

Что такое витамины, теперь каждый знает. Один раз к нам в детский сад привезли откуда‑то два ящика мандаринов. Воспитательница Мария Антоновна очень обрадовалась и все говорила: «Ешьте,, дети, это витамины!» Но, когда Наташка сообщила, что в грецком орехе витаминов в пятьдесят раз больше, чем в мандарине, Коля кратко сказал:

— Садись! Придумала!

Наташка пожаловалась Пал Палычу, и он подтвердил: да, в пятьдесят раз! Колька прикусил язык и больше ни в чем не сомневался.

Ореховая роща в нашем лесничестве занимала два гектара. Кто-то вычитал в книжке, что роща взрослых деревьев приносит с каждого гектара до четырёх тысяч килограммов орехов. Значит, когда-нибудь и мы соберём в нашей роще восемь тонн грецких орехов. Подумать только — восемь тонн орехов! Что делать‑то с ними станем?!

СТЕПАНОВЫ КУМОВЬЯ

В тот год стояла ласковая, тёплая осень. Только в самом конце октября приближение зимы дало о себе знать холодной волной, пахнувшей с запада. На стыке тепла и холода прогремела над степью могучая поздняя гроза с обильным ливнем. А потом ещё на несколько дней вернулось тепло, и до ноябрьских праздников продержалась прозрачная и мягкая погода… В глубину пронизанного солнцем лесного озера упали и застыли белые облака, посветлевшее синее небо, зеленые кроны высоких, прямоствольных дубов. Весь мир, словно любуясь собой, опрокинулся и притих живым отражением в лесном зеркале. И это ясное и чистое отражение удивляло тем более, что озерцо‑то было совсем мелкое. Мы знали его глубину! А вот сумело оно вместить в своё лоно всю огромную высоту распростёршейся над ним осени.

Деревья желтели туго и неохотно отдавали ветру свою листву. Помню, что в лесу тогда было очень красиво и тихо. Не знаю, может быть, необычность этой осени подействовала или что другое, но мне особенно запомнился и полюбился наш степной лес именно в том, теперь уже далёком октябре.

Белоствольные берёзы, ещё только кое–где тронутые желтизной, стояли не шелохнувшись, будто дремали. Эти лесные скромницы: оказались совсем неприхотливыми и легко породнились со степью.

Александр Васильевич Зеленцов ещё давно посадил в своём лесу двумя длинными рядами присланные ему по почте друзьями–северянами рябиновые былинки с корешками. Как и берёзки, они охотно прижились в наших местах, разрослись и сейчас сверкали в лучах нежаркого осеннего солнца нарядными кистями оранжевых ягод.

А между берёзовой рощей и рядами рябин, на просторном песчаном кряже, густо зеленели длинными хвоинами сосенки, кудрявились мелкими мягкими иголками молоденькие лиственницы.

Ну, и конечно, царь нашего степного леса дуб величаво высился над всем обширным пространством заказника.

Покойно и привольно «жилось здесь под охраной людей всякому степному и лесному зверью.

В субботу после уроков мы с Пал Палычем отправились в лес. Занимались привычным осенним делом — собирали семена деревьев для питомника. Уже под вечер с довольно увесистой ношей за плечами подходили мы к лесному кордону.

То и дело на глаза нам попадались зайцы. Видимо, расплодилось их здесь богато. Рыжевато–серые пушистые зверьки зачем‑то выбегали на дорогу, на миг останавливались, но сейчас же скрывались в лесной чащобе, не рискуя приблизиться, чтобы поближе познакомиться с нами.

— В общем‑то, непуганый заяц у Александра Васильевича, — заметил Пал Палыч. — На «экспорт» его разводит.

— За границу нашего зайца вывозят? — удивился Вася.

— Ну, не то чтобы за границу, — улыбнулся Пал Палыч, — а на Алтае, на Тамбовщине степного русака охотно берут и привечают. Александр Васильевич со своими егерями их сотнями ловит и выгодно продаёт для расселения в других местах.

— Коммерсант! —ухмыльнулся Николай.

С наступлением вечерней прохлады в лесу становилось все оживлённее; звери выходили из своих дневных убежищ на кормёжку. В зарослях молодого сосняка на минуту показалась высокая комолая лосиха. Она спокойно глянула на людей и с лёгким шумом скрылась в густой зелени.

— Вот как отвечает дикое зверьё человеку на его доброе отношение — доверием, — сказал Пал Палыч, провожая взглядом лосиху… — И ведь самое пугливое льнёт к людям. Помните, в знойную бескормицу (сайгаки к нам на хутор из калмыцкой степи забрели? А уж на что пугливы.

— А вот зайцы ни в какую бескормицу не придут к человеку. Да, Пал Палыч? — Вася остановился, стараясь разглядеть хотя бы одного из поминутно мелькавших в кустах русаков.

— Веками, Вася, их запугивали охотники. Вот они и теперь не особенно доверяют человеку. Хотя, как знать! Дедушки Мазаи не перевелись ещё на свете…

Ночевали мы в сарае, на сеновале, в душистом люцерновом сене. Внизу, под нашими полатями, стояла кормушка для Орлика — породистого холёного коня Буденновского завода.

В лесу мы крепко наработались. Забравшись на сеновал, зарылись в сено и сейчас же уснули.

Перед утром стало совсем прохладно. Октябрь давал себя знать ночными заморозками. Холодок и разбудил нас. Но Пал Палыч, видно, уже давно не спал. Он приложил палец к губам и жестом пригласил нас посмотреть на что‑то интересное внизу.

Мы свесили головы и едва не ахнуЛи от удивления. Рядом с Орликом мирно кормился целый выводок зайцев. Ни они на Орлика, ни Орлик на них не обращали никакого внимания. Рассыпанного на полу сарая овса и сена с лихвой хватало и на зайцев. Привычно и без опаски они подбирали стебельки люцерны, подхватывали своей заячьей губой зёрна овса.

Уже совсем рассвело, когда в сарай зашёл наш добрый приятель конюх Степан. Старый он был уже и тогда. Старый и очень мирный. Наверное, потому и зайцы его не боялись. Скорее всего, они считали дядю Стёпу такой же частью природы, как и Орлик, и дерево в лесу, и камень на дороге—чем‑то таким, что вреда им не сделает.

А мы, свесившись с полатей и не поднимая шума, ждали, что же будет дальше.

— О, косые обжоры! Все пасётесь. Совсем вы моего коня объели. Ну, марш до лесу! — беззлобно разговаривал Степан с ушастыми гостями.

Зайцы неохотно отрывались от своего дела. Они торопливо дожёвывали аппетитные травинки, но все‑таки понимали, что час их кончился и пора отправляться восвояси. Один за другим русаки прошмыгнули в распахнутую настежь дверь и ускакали, как напутствовал их Степан, «до лесу».

— Здрасьте, дядя Стёпа, — заговорил наконец Коля. — А Вася говорит, зайцы трусливые. Чего же они вас не боятся?

— А чо им меня бояться. Мы с ними сызмальства вместе в лесу живём. Кумовья!

— Кумовья! —подмигнул нам Николай.

— А как ты думаешь! Породнились. Вот и не боятся, раз мы родичи.

Искоса поглядывая на дядю Стёпу и едва сдерживая смех, Коля громким шёпотом поделился с нами неожиданным открытием:

— Дядя‑то Стёпа сам на зайца похож. Вы смотрите, смотрите!

И в самом деле: развязанные, но вздёрнутые кверху уши его шапки–ушанки чем‑то напоминали заячьи. И от этого сам дядя Стёпа стал похож на большого зайца. Но это сходство его нимало не тревожило. Уверенно и сноровисто готовил он своего Орлика к дневной работе.

— Давай, брат, запрягайся. Сено пойдём возить. Небось, любишь сенцо‑то? Да и зайчишек угостишь, дружков‑то своих косых.

Орлик вскинул голову и энергично стряхнул ночную дрёму всей своей золотисто–рыжей шкурой.

— Балуй! — ласково прикрикнул на коня дядя Стёпа и похлопал его по сытому чистому крупу.

В лесу начиналось рабочее утро. Погожих дней оставалось немного. Отдохнуть можно будет и зимой…

В ЗИМНЕМ ЛЕСУ

Зимний лес только кажется безжизненным и безмолвным. На самом деле и зимой он живёт большой и трудной жизнью, полной своих маленьких трагедий и радостей…

Я часто думаю, как сложились бы наши характеры, если бы не Пал Палыч. Ведь вполне могло случиться, что нашим классным руководителем могла стать Маргарита Арнольдовна — наша историчка. Девчонкой её вывезли из блокадного Ленинграда в наши степи. Родители её умерли с голоду. После войны Маргарите Арнольдовне тяжело было возвращаться на родину, и она навсегда поселилась у нас, стала нашей учительницей. По–своему она тоже любила нас и всегда страшно боялась, что мы простудимся, сломаем ногу, заблудимся в лесу или что нас съедят волки.

— Дети! Маныч ещё холодный. Ради бога, не купайтесь.

— Не ходите по тёмным балкам… Мало ли что!

— Не дальше дубравы. Заблудитесь. Наплачутся матери.