Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны - Б. Липов

Вторая, третья, четвертая просеки — и перед взорами Якова и Владимира Ивановича с Эльвирочкой открылась панорама на монументальное сооружение.

Эльвирочкины беруши сослужили добрую службу — удержали свихнувшегося было черта на месте, не позволив плясать под чужую дудку.

— И часто в Богеме так трезвонят, табуняться? — Полюбопытствовал Ахенэев.

— Да, почитай, каждый год. — Яков рискнул раскупориться, но пробки не убирал, держал наготове. — Хоть и не принято сор из избы выносить, но тебе, босс, откроюсь: есть поговорка — на дармовщинку и уксус сладкий. Вот и нафаршировываются. А походя, набранятся-натешатся и — разбежались. Это в общих чертах.

Раньше, все без исключения собирались на Лысой горе. Шабашили единым чертовым семейством. И пусть ты без роду без племени, но — черт: присаживайся, гуляй, рванина…

А теперь там место для избранных, как у Христа за пазухой. — Яков указал на сооружение, напоминающее огромный прозрачный муравейник, — выделили другую площадь, на виду, в Богеме. Перенесли бесовы игрища. И ритуал, соответственно, изменили… Как начнут кота за хвост тянуть, права качать, да делить пальму первенства: не бог весть какой, но — приз, так блевать тянет… И это изо дня в день, пока официально о закрытии шабаша указание не поступит. И не вздумай раньше свалить: враз охомутают, пришьют антишабашизм. Эдик, как нутром чувствовал, умотал на Альдебаран.

— Дела!.. — Ахенэев покачал головой и решил показать свою осведомленность. — А я то думал, что шабаш — праздник!

— Правильно, босс, думал. Официально, так оно и пишется. Жратвы от пуза, хоть заройся, дым — коромыслом… А на деле, половодье бумаг да камни: сразу не сообразишь, в чей огород пуляют… Потом, задним умом доезжаешь, когда начинает кого-то корежить… Не народные гулянья, а муть фиолетовая, скулы от зевоты сводит. Но это, сам понимаешь, строго между нами…

По сути, наш шабаш — дань веку. Жалкая пародия на земные съезды и конгрессы. Но намечаются перемены. К лучшему… Одним словом — ну их в болото, пусть без нас Ваньку валяют. Причем, в «Прейзподнеш пресс», коль приспичит.

Эльвирочка прервала разглагольствования Якова, затетешкала в мягких лапках локти двух голодных мужиков.

— Ой, мальчики, и правда, пойдемте отсюда. Посидим где-нибудь за укромным столиком, да и Яшенькин день рождения справим.

Черт расплылся в довольной улыбке.

— Умничка. — Он цвел. — Мои мысли читаешь. Целиком и полностью — за! Босс, предложение такой обворожительной, наикрасивейшей девушки нельзя не поддержать. Пошли!?

— Бам-м! Бум-м! — Поплыло над Богемой, но Яков моментально впихнул беруши на место, оградился от бесовских козней.

Фигу с маком мне хотите? Другим устраивайте козью морду, черти!

20

Широченная аллея, которую без ошибки можно было бы назвать и проспектом, и бульваром — до такой степени необычным казалось переплетение скульптурно-растительных композиций — вела к Мегаполису[41]. Впрочем, и сам Мегаполис являл собой нечто среднее между ухищренно-абстрактным зодчеством и архитектурной свалкой. Какое-то хаотичное нагромождение стилей и эпох. Но, приглядевшись, Владимир Иванович и в этом строительном трюкачестве усмотрел определенную систему…

Эльвирочка висла на окаменевших бицепсах Ахенэева и черта и, раздавая все чаще встречающимся личностям в шляпах с повязками и мегафонами пленительные улыбки, без устали чирикала.

Одна из шляп торкнулась к Эльвирочке и спросила:

— Вы тоже участвуете в демонстрации?

— Я в ней каждый вечер участвую. Можете прийти посмотреть. Хотя, — Эльвирочка окинула критическим взглядом затрапезно одетую личность, — навряд ли что из моделей этого сезона Вам подойдет.

— Шутите, Эльвира! Издеваетесь над общественными проблемами? А ведь Ваше место в первых рядах манифестантов! Вся Богема ахнула, узнав, как с Вами несправедливо обошлись, к чему склоняли дельцы от шоу-бизнеса! Вы можете стать символом, знамением, хоругвью, а не отступать от борьбы за справедливость, не демонстрировать вкупе с другими стриптизетками тряпки, в угоду интуристам и прочим боровам. Прошу и призываю — возьмите транспарант и возглавьте демонстрацию! Вдохновите своим примером служителей искусства.

Эльвирочка скептически улыбнулась, вздохнула и, безразличная к призывам шляпы, повела под руку спутников дальше по аллее, навстречу вывернувшейся из-за угла, алчущей скандала толпе.

— Не пойму, о какой несправедливости толковал этот бестактный фразер? — Владимир Иванович попытался заглянуть в глаза замкнувшейся в себе и готовой заплакать девушке. Но она молчала. Яков же не мог ничего объяснить толком по той простой причине, что в мыслях витал в доме чертовой бабушки. Да и резкая перемена в их дружеских отношениях с Ахенэевым: сменить верного, преданного, самоотверженного черта на барышню…

И хотя обида возникла подсознательно, фоном, настроение ухудшилось.

Выплеснувшаяся скопом толпа демонстрантов размахивала флагами и транспарантами с такой неистовостью, что по аллее загулял ветерок.

Дракончик заклокотал ломающимся брехом, выдернул руку Эльвирочки из-под локтя Владимира Ивановича, заскреб лапами, как кот после оправки.

— Отойдем в сторонку, — предложил Ахенэев и шагнул на тротуар. Демонстрация заполнила свободное пространство аллеи. Хлопали полотнища, традиционно захлебывались в мешанине лозунгов и лжи ораторы.

Владимир Иванович переваривал солянку из призывов, воззваний и прочей словесной мишуры.

— Самовыражение — базис самоутверждения!

— Чистое искусство не требует жертв!

— Мы — за общественное признание плагиата, как самостоятельное течение высокой культуры…

— И часто они так «актуально» выступают? — Спросил фантаст у своей спутницы.

— Можно сказать, каждую пятницу закатываются. А остальные дни — подготовка, процедуры, отчетность и, конечно, мемуары… Ой, — Эльвирочка впилась в запястье Ахенэева острыми коготками.

Окруженный ватагой сподвижников, голый, худющий грешник сбросил с ледащего плеча здоровенную тумбу, с усилием установил ее, превратив в пьедестал. Несколько пар рук подтолкнули истомившегося фанатика на импровизированный постамент и он замер.

На тумбе уведомляюще читалось «Голод».

Стихийно вокруг памятника забурлил митинг.

— Володя, родной, не принимай всерьез,… - Эльвирочка презрительно сморщила носик. — Этот дегенерат с год, если не больше, самовыражается. На одной водопроводной водице сидит. Считает, что создал уникальное произведение искусства. Бред сивой кобылы! Да и не он один. Подобных нудистов — сплошь и рядом. А копни подноготную: одни паразиты да приспособленцы.