Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

Почему же, бога ради, она не уехала?

Окружающие считают его человеком смелым, но Джозеф не был уверен, что у него достанет мужества отослать Сидони, когда она здесь, рядом. Оказывается, он ужасный трус. После всех сегодняшних усилий устраниться теперь ему все же придется сказать ей «прощай» в лицо. Перспектива пустить пулю в лоб с каждой минутой становилась все привлекательнее.

– Сидони, – повторил он настойчивее.

Глаза ее приоткрылись, и она сонно воззрилась на него. На миг он утонул в карих глубинах и почувствовал, что ужасно счастлив видеть ее, а все остальное – к черту!

Сидони спросонья не сразу сообразила, где она, но услышала, как Джозеф произнес ее имя, и один лишь звук его голоса наполнил ее бурной радостью.

Она смотрела на него, потрясенная, завороженная нескрываемой радостью у него на лице. А потом он выпрямился и отступил назад. Суровая холодность сковала его черты, и он стал совсем не похож на того мужчину, который только что улыбался ей, как своему самому дорогому человеку.

Ах, как бы ей хотелось быть его самым дорогим человеком!

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил он.

Сбитая с толку и одеревеневшая на своем неудобном ложе, Сидони попыталась сесть. Миссис Бивен, должно быть, накрыла ее, пока она спала. Но все равно было жутко холодно. Она прижала к себе толстую ткань и вспомнила, как прошлой ночью Джозеф отдал ей свой плащ, чтоб защитить от бури.

– Уже поздно? – сипло спросила она.

– За полночь. – Он продолжал хмуриться. – Ответь мне.

Ей не пришло в голову солгать, чтобы спасти свою гордость. Какой смысл? Он все равно скоро узнает, что она прекратила всякую оборону. Сидони отвела с лица спутанные пряди. Должно быть, она похожа на пугало.

– Я жду тебя.

Он сделал нетерпеливый жест. Рубин зловеще сверкнул в свете свечи.

– Нет, я имею в виду, почему ты все еще в замке? Я думал, ты давно уехала.

Она вздрогнула. Он казался раздраженным. Крошечное зерно уверенности, что он не мог отвернуться от нее так резко, сморщилось. Она не настолько глупа, чтобы ожидать признания в вечной любви, но этот раздраженный незнакомец заставил ее съежиться.

– Я подумала…

Он прервал ее еще одним гневным взмахом руки.

– Это безумие. Расписки Роберты у тебя. Я ожидал, что ты заберешь свое бесценное целомудрие и убежишь без оглядки.

Она вспыхнула, остатки сна окончательно развеялись. Да поможет ей бог, она совершила ужасную ошибку.

– Я подумала… – Голос ее сорвался, и она начала сначала: – Подумала, ты отдал расписки Роберты, чтобы я сама решила, чему быть между нами.

Рот его сжался.

– Именно поэтому я и отдал их тебе. Ты была свободна положить конец этому безобразию.

Его грубость граничила с враждебностью. Она знает его всего несколько дней, и его слова не должны были причинить ей такую боль. Она отринула гордость как бесполезную роскошь, когда решила бросить ему вызов, но теперь гордость не позволяла ей плакать перед ним.

– Мне следует уехать? – проговорила она дрожащим голосом.

– Именно. – Он отступил назад, словно ее присутствие оскорбляло его. – Но сегодня уже поздно.

Она поднялась на нетвердых ногах, чувствуя дурноту, жалея, что осталась, что пренебрегла недвусмысленным намеком и не уехала нынешним утром.

– Прости.

Он нахмурился. Неужели та улыбка, когда он только увидел ее, ей почудилась?

– За что ты просишь прощения? – В словах его звучала горечь, хотя она не понимала почему. – Я один во всем виноват.

– Прошлой ночью я вела себя как идиотка.

– Оставь, Сидони. – Голос его был усталым. Усталым и раздраженным всем этим. – Иди в постель.

Но она не пошевелилась, сама не зная почему. Хотя нет, она знала: из-за улыбки. И из-за того пронзительного воспоминания о выражении его лица в зеркале, когда он считал, что подверг ее опасности.

Что ж, сейчас он неплохо потрудился, изображая безразличие. Прошлой ночью он не был безразличным, и она ни за что не поверит, что он мог измениться за один день. Она расправила плечи и поглядела ему прямо в глаза.

– Почему ты отдал мне расписки Роберты?

Послышался типично мужской рык раздражения и отчаяния, но она отчего-то ни капельки не боялась его гнева.

– Бога ради, Сидони!

– Джозеф…

Она резко осеклась, когда он схватил ее за руку и потащил в библиотеку. К счастью, там горел огонь в камине. В холле царил такой холод, что ей мерещились привидения, подслушивающие их. Как только они вошли, Джозеф отпустил ее. Как провинившаяся школьница Сидони стояла, дрожа, на турецком ковре перед столом.

Но потом вздернула подбородок. Пусть он хочет, чтобы она уехала. Пусть находит ее присутствие нежелательным. Если что-то из этого правда, то – черт побери! – пусть прямо скажет ей об этом.

– Почему ты отдал мне расписки Роберты? – вновь спросила она непреклонным тоном.

– Чтобы ты уехала. – Он говорил не менее непреклонно. Кулаки его сжимались и разжимались – Джозеф негодовал.

Сидони собрала волю в кулак. Она знала, что это будет нелегко.

– А почему ты хочешь, чтобы я уехала?

– А почему ты хочешь остаться? Прошлой ночью ты готова была бежать куда глаза глядят.

Она вспыхнула.

– Ты знаешь, почему я убежала.

Он вздохнул и отвернулся, но она успела заметить вспышку безысходного отчаяния у него на лице. Нет, он совсем не такой непробиваемый, каким хочет казаться. Хрупкий лепесток надежды развернулся к свету и придал ей сил.

– Я знаю, что напугал тебя своим напором.

Чувство вины тяжелым камнем легло ей на душу. Почему, ну почему она была такой глупой?!

– Я убегала не от тебя.

Он бросил на нее недоверчивый взгляд.

– Выглядело именно так.

– То, что произошло… напугало меня. Я убегала от себя.

Она ждала какого-нибудь намека на понимание, но он молча прошел к окну и широко раздвинул портьеры, открывая залитые лунным светом скалы.

– Это бессмысленно.

– Нет, не бессмысленно.

– Сидони, послушай меня. – Джозеф вновь стал усталым, печальным и непробиваемым. – Иди в постель. Утром бери мою карету и поезжай куда хочешь, мне все равно – куда. Не знаю, чего ты надеялась достичь этим противостоянием, но то, что было между нами, закончено.

Теперь она была рада, что он не смотрит на нее. Она подозревала, что лицо выдавало ее отчаяние. Голос, которым она задала свой вопрос, был сиплым и неровным:

– Как оно могло закончиться, если еще не начиналось?

Джозеф вперил невидящий взгляд в окно, недоумевая, куда его занесло. Как странно, что снаружи сегодня царила спокойная красота, тогда как в душе его свирепствовала буря. Надо было ускакать куда глаза глядят и не возвращаться.