Журналист: Назад в СССР (СИ) - Веха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом месте Воронов умолк, видимо, решив передохнуть.
Мы с шефом переглянулись. Только сейчас, увлеченный рассказом путешественника во времени, я увидел в руках Сотникова блокнот писателя.
Воротынов тем временем медленно шагал по палате, заложив руки за спину и периодически кивая в такт каким-то собственным мыслям.
Шеф вынул из кармана давешний пакетик с флешкой и продемонстрировал его хозяину.
— Владлен Борисович, хочу еще раз вас спросить. Это ваше?
Воронов вздохнул и кивнул. Вид у него при этом был самый что ни на есть обреченный, словно он только что решился нырнуть в пылающее жерло вулкана.
— Как вы это назвали?
— Это флешка… — тихо пробормотал писатель.
— Но вы же сказали, что та сила, которая вас якобы переносит в будущее и обратно, не пропускает никаких вещей и предметов оттуда?
Писатель снова кивнул.
— Но выходит, что эту штуку она… эта сила… все-таки пропустила?
— Выходит, что так, — согласился Воронов.
— Почему? — быстро спросил Воротынов, все еще продолжая как заведенный мерять больничную палату шагами.
Воронов долго молчал, а затем, наконец, выдавил из себя:
— Видимо, что-то изменилось…
— Что именно? — так же быстро уточнил особист.
— Я не знаю в точности… — промямлил Воронов. Затем поднял голову на Воротынова и прошептал:
— Всё… всё изменилось.
После чего закрыл лицо руками и умолк.
Тем временем я буквально пожирал его глазами. Судя по тому, что случилось с ним и со мной, этот человек, по всей видимости, говорил правду. Но это же невероятно! И что тогда получается, этот Воронов — мой товарищ по несчастью?
— Вы позволите, Максим Юрьевич, — услышал я со стороны голос шефа.
— Разумеется, — ответил особист.
Сотников поднялся со стула, подошел к сидевшему без движения на кровати Воронову и протянул ему раскрытый блокнот.
— Это ваш блокнот, Владлен Борисович?
Писатель бросил взгляд на исписанный листок и кивнул.
— Мой…
— То есть это писали вы?
— Я, я писал, — уже тверже ответил Воронов.
— В таком случае постарайтесь вспомнить, Владлен Борисович, где и когда вы это писали, — мягко попросил его Сотников.
Воронов медленно перечитал про себя написанное. Затем поднял взор на моего шефа.
— Писал я, это мой почерк. Но где и когда — не могу вспомнить, извините…
И он снова уставился в блокнот. А я…
Я в это мгновение увидел, что с краю блокнота выглядывает краешек какой-то бумажки, по цвету — из этого же блокнота. Воротынов не мог этого видеть, потому что к этому времени он вновь занял свое, видимо, уже полюбившееся ему место у окна. Поэтому стоявший к нем спиною Сотников загораживал от особиста Воронова и то, что тот сейчас держал в руках. А я, сидевший сбоку, отчетливо видел уголок бумажки, лежавшей сейчас в раскрытом блокноте. И писатель, очевидно, смотрел именно на нее!
Глава 17
Тайна Сотникова
— Ну, хорошо, — кивнул Сотников. — Допустим, что это так, и вы действительно не помните, при каких обстоятельствах сделали эту запись.
С этими словами он забрал блокнот у Воронова и осторожно поместил его обратно в нагрудный карман своего пиджака.
— Но эта запись вам хотя бы понятна? Вы понимаете, о чем писали? Понимаете ее смысл?
Писатель некоторое время тупо смотрел на Сотникова, а потом вдруг взорвался:
— Конечно, понимаю! Ведь это я писал, я!! И поэтому я понимаю тут каждое слово! И каждую букву! И цифру!
После чего указал пальцем на грудь Сотникова, очевидно имею в виду лежащий у шефа в кармане собственный писательский блокнот.
Мне эта его эскапада показалась весьма странной. Что-то вывело его из себя, что-то в этом блокноте чуть не взорвало его сознание изнутри. Не тот ли листочек, вложенный в блокнот, который я заметил совершенно случайно?
Тут было о чем подумать.
Но еще более странным мне показалось то, что сразу после этого эпизода с блокнотом Воронов как-то мгновенно сник, успокоился и надолго замолчал. Он словно замкнулся в себе, сидя в своей постели, и теперь лишь взирал на нас насупленным взглядом.
Он либо действительно устал, либо у него была какая-то другая причина закончить этот разговор, потому что когда заговорил вновь, он вдруг понёс какую-то несусветную чушь, что у меня натурально уши завяли. Писатель начал плаксиво твердить, что находится в опасности, что за ним следят неизвестные люди, и он даже видел их во дворе изолятора из окна своей палаты. Якобы две каких-то темных личности совсем недавно прятались внизу, в скверике, поминутно поглядывая именно на его окно. И что он, Воронов, их страшно боится и теперь просит, чтобы к дверям его палаты непременно приставили вооруженную охрану.
Он был так напуган и возбужден, что всё его тело стало мелко сотрясаться, как от сильного озноба или припадка лихорадки.
Воротынов, не долго думая, вызвал врачей, и те стали колдовать над пациентом. Очень скоро нас попросили выйти и недвусмысленно дали понять, что всякие разговоры на сегодня закончены. По-моему писатель явно нуждался в хорошей дозе успокоительной инъекции.
Мы с Сотниковым вышли из больницы и остановились возле его машины.
— Куда тебя подбросить? — спросил шеф.
— Пожалуй, что домой, — ответил я.
— Ты не бери в голову всё, что он тут наговорил.
Сотников приглашающим жестом распахнул передо мной дверь автомобиля.
— Не беру, — кивнул я, поудобнее усаживаясь на переднем сидении. — Его рассказ очень напоминает «Человека-невидимку» Герберта Уэллса. Помните, эпизоды, как тот прятался по ночам в магазинах?
— Ну, Воронов все-таки автор детективов, а не писатель-фантаст, — ответил шеф, заводя мотор.
— Одно другому не помеха, — возразил я. — Я в детстве перечитал уйму фантастики с сюжетами прямо из детективных романов.
— То есть, ты хочешь сказать, что не поверил ни единому его слову?
Во взгляде Сотникова читалось откровенное недоверие.
— А я, признаться, думал, что тебя всерьез увлечет его история, — заметил он. — Когда еще, как не в юности увлекаться всеми этими машинами времени, летающими тарелками, пришельцами. Он нам сегодня рассказал удивительнейшие вещи, этот Воронов. И его история выглядит если и не достоверно, то, во всяком случае, вполне логично. Ты заметил, всё у него звучит как-то вполне буднично, без роялей в кусах, чудесных превращений и прочих спецэффектов. Где он не знает или не понимает, Воронов честно признается: не знаю, не понимаю, не могу объяснить. Это, если хочешь знать, подкупает. А у тебя, друг мой Александр, он по-моему
