Вор (ЛП) - Меган Тернер

Она помахала лейтенанту, который привел нас, и потребовала объяснений. Неспособный расслышать ее сквозь болтовню окружавших нас людей, он извиняющимся жестом пожал плечами. Она подняла ладонь и, приподняв бровь, обвела взглядом комнату. Зал погрузился в тишину.

Солдаты встали вокруг халдея с Софосом, а я поспешно вышел вперед. Увидев нас, царица опустила руку.

— О, — сказала она раздраженным тоном совершенного понимания. — Это ты, Евгенидес.

Я посмотрел на свои покрытые пылью ноги. Я страшно устал и чувствовал себя, словно облако, которое в любой момент может сдуть с неба. Мне даже не хватило сил почувствовать досаду на королеву и ее ярых защитников, которые устроили представление для всего двора Эддиса. И все же я никогда еще не был так счастлив услышать свое имя.

Халдей, я заметил, не был удивлен приветствием. Это немного разозлило меня, потому что я очень надеялся полюбоваться на его отвисшую челюсть. Пришлось удовлетвориться удивлением Софоса — он продемонстрировал его самым трогательным способом — и надеяться, что халдей знает не все мои секреты.

— Вниз по ступеням, — пошептал я Софосу и подтолкнул его вперед.

Пока он помогал мне, люди по обе стороны лестницы отодвинулись еще дальше, не уверенные, что раздражение царицы против меня не обратится и против них заодно. Напрасно они беспокоились. Я исчез несколько месяцев назад без ее разрешения, но она и некоторые из министров, наверное, догадались, по какой причине, так что если она и сердилась на меня, то только потому, что волновалась.

Здоровой рукой я начал теребить узел ремешка на затылке, чтобы освободить шнурок и то, что было к нему привязано. Это был второй ремешок, более короткий, из тех двух, что дал мне Пол на берегу Арактуса. Одной рукой я не смог развязать его полностью, и несколько прядей моих волос выпали из косы, когда я вытаскивал его наружу. Я быстро оглянулся на халдея и наконец порадовался его разинутому в изумлении рту.

— Ген, — пробормотал он себе под нос. — Ты гад.

Я положил Дар Хамиадеса в протянутую ладонь королевы. Он был спрятан в моей косе с тех пор, как я заплел ее после первого боя в Елеонском море. Как только я увидел несущихся к нам всадников, я направил свою лошадь вплотную к халдею, перочинным ножиком перерезал шнурок у него на шее и украл камень во второй раз. Нападение слишком отвлекло его, и я знал, что он поверит, будто шнур был перерезан мечом, и камень упал в воду.

Камень, качавшийся в кожаной петле, выглядел как обыкновенная речная галька, но никто в зале не усомнился в его подлинности. Руны, вырезанные Гефестией, проплыли мимо моих глаз. Сапфир в камне сфокусировал свет, и голубые буквы блеснули в воздухе.

Я заготовил целую речь. Я репетировал ее, спускаясь с гор в Сунис, снова и снова повторял в царской тюрьме, но сейчас не мог вспомнить ничего, кроме того, что очень устал. Я нес Дар Хамиатеса моей царице, и только это поддерживало мои силы от самой Аттолии до подножия гор. В тот момент, когда я выпустил камень из пальцев, тьма навалилась на меня, и я упал на пол, ничего не успев сказать.

Я проспал очень долго, боги не тревожили меня, и проснулся я в своей собственной кровати. Я погладил пальцами мягкие простыни. Они были не хуже тех, что продаются в лавках Суниса вдоль Священного пути, потому что лучшее белье, продаваемое в Сунисе, ткут в Эддисе, между прочим. Спинки моей кровати были украшены резьбой, изображающей еловый лес в Священных Горах, а повернув голову, я увидел Священные Горы воочию. Они поднимались со всех сторон, защищая меня своими надежными спинами.

Я вспомнил историю о том, как Гефестия создала долины в горах для своего избранного народа, и подумал, что это правда. Увидев богов своими глазами, я все же сомневался в некоторых легендах. Я не мог сказать, были ли боги воплощением окружавших нас рек и гор, или сами черпали в них источник своего могущества.

Они обладали большей властью, чем любой смертный, эта власть была достаточно могущественна, чтобы изменить лицо земли, но я не хотел становиться свидетелем этих изменений, я лишь надеялся, что они услышат мои молитвы издалека, примут мои подношения, но не сделают меня орудием исполнения своих замыслов. Дар Хамиатеса оказался скорее тяжким бременем, чем благословением, и я был рад освободиться от него.

Некоторое время я лежал и любовался видом из окна, прежде чем наконец заметил, что в библиотеке, отделенной от моей комнаты открытой дверью, кто-то тихо разговаривает. Я повернул голову, чтобы лучше слышать. Халдей говорил с царицей. Я слышал также, как он обращается к какому-то министру, и подумал, что, вероятно, военный министр присутствует тоже.

— Мы сознательно использовали в письме к вам самые туманные формулировки, чтобы заставить Гена прийти к выводу, будто располагаем камнем. Когда он не смог найти ни его самого, ни любого упоминания о Даре среди моих документов, я понял, что он постарается раструбить о себе по всему Сунису, как о самом лучшем воре. Приступая к делу, он упомянул, что его мать была эддисийкой, чтобы объяснить свой акцент и темные волосы, а затем начал хвастаться своей способностью украсть что угодно, надеясь обратить на себя мое внимание. Он мог только надеяться, что я проглочу его приманку, потому что нуждаюсь в опытном и малоизвестном в Сунисе воре, на исчезновение которого никто в городе не обратит внимания. Он не мог знать, что человек перед которым он хвастался в винном погребке, на самом деле мой шпион.

Я вспомнил, как чуть не рассмеялся вслух, когда халдей хвастался своей предусмотрительностью на берегу около храма. Должно быть, это боги свели нас вместе.

— Я не знаю, как он собирался выбраться из тюрьмы, — продолжал халдей. — Кажется, весь этот отчаянный план был построен в расчете на мое вмешательство.

Я мастер отчаянных планов, подумал я. С моим богатым практическим опытом я просто считал безрассудство частью профессионального риска. Рано или поздно, моя камера с цепями понадобилась бы для кого-то поважнее, для министра финансов, например, и меня перевели бы в камеру попроще. В конце концов, мне бы подвернулся шанс сбежать, если я к тому времени не умер бы от какой-нибудь болезни.

— Он не мог узнать о местонахождении камня из бумаг в моем кабинете, — рассказывал халдей. — Я был достаточно осторожен и уничтожил все записи. Но он мог последовать за нами и украсть Дар, как только он будет найден.

Военный министр фыркнул.

— Нет, если бы ему пришлось следовать за вами на коне, — сказал он.

Царица рассмеялась, а я покраснел. Я терпеть не мог лошадей. Что стало одной из причин, по которой я не пожелал служить в армии, как надеялся мой отец. Наверное, халдей услышал мои мысли:

— У него достаточно других умений, которыми можно гордиться, — возразил он.

Правильно, я, например, украл Дар Хамиатеса не раз, а дважды. Кто еще в истории сумел проделать это? Но халдей решил вспомнить о моем бое с царскими гвардейцами у подножия горы. Это мастерство я ценил не очень высоко. Если бы я был таким же неумехой с мечом, как в седле, отец не настаивал бы на военной карьере и не противился бы передаче мне должности Царского Вора.

Халдей подробно описал мой бой с солдатами, и в его изложении событий я выглядел действительно эффектно. Военный министр фыркнул. Халдей не согласился признать это высокой оценкой и сухо сказал:

— Он говорил, что отец мечтал сделать из него солдата. Я был бы счастлив сообщить его отцу, что он вправе гордиться своим сыном.

Я подавил смешок в наступившей тишине. Халдей, должно быть, еще не совсем освоился при дворе Эддиса. Он должен был знать, что военный министр был женат на дочери Вора предыдущего царя. Он разговаривал с моим отцом. Халдей мог бы узнать меня при нашей первой встрече в Сунисе, но мы с ним так и не встретились раньше. Когда он приезжал с предложением от царя, я как раз дулся на весь свет в своей комнате.

В то время, как халдей, осознав свою ошибку, пытался извиниться, отец пошел взглянуть на меня.

— Кажется, я слышал, как ты хихикаешь в рукав, — сказал он.

Одна моя рука была слишком туго перебинтована, но я выпростал из-под одеяла другую, чтобы показать, что у меня нет никакого рукава, да и самой рубашки тоже.

— Я зайду позже.

Прежде, чем исчезнуть в дверях, он кивнул. Я знал, что это единственный знак благодарности за всю проделанную мной тяжелую работу. Он всегда был немногословен.

После нескольких лет, потраченных в бесплодных усилиях отговорить меня от приобретения никому не нужных навыков, однажды вечером он пришел в мою комнату, чтобы рассказать, почему царица Эддиса решила рассмотреть брачное предложения царя Суниса, и по каким причинам ее Совет, включая его самого, призывал ее согласиться. Он оставил на столе стопку золотых монет и ушел.