Воспоминания - Η. О. Лосский

Моя лошадь была навьючена двумя чемоданами и сидеть было на ней очень неловко, растопырив ноги над чемодана ми; к тому же в руках у меня была большая соломенная шляпа О. М. Чеботаревой. Сделав несколько шагов, лошадь испугалась и заупрямилась, проводник подтолкнул ее сзади; она споткнулась и упала. К счастью она не придавила меня, я высвободился из‑под нее, но меня понесло бурным потоком; я цеплялся рукою за камни, но они были скользкие и меня несло водою дальше; еще минута и я низвергнулся бы со скалы, но в это время проводник татарин подхватил меня и помог мне выбраться на берег. Курьезно, что в левой руке у меня оказалась шляпа Чеботаревой, которую я так и не выпустил, барахтаясь на дне под водою.

Два проводника и я перебрались через ручей, взявшись за руки и вместе сопротивляясь стремительному течению воды. Жена моя всех этих приключений не видела, — обе дамы ожидали меня верхом на лошадях за выступом скалы.

Спасителю своему при расставаньи я подарил часы. Русский проводник надел на меня свой кожух, я был мокр с ног до головы, вода лила с меня ручьями. Весело и бодро продолжали мы свой путь. Клухорский перевал становился все живописнее. Начинался спуск на южную сторону Кавказского хребта и мы торопились добраться до зоны, на которой начинают расти кустарники, и где можно найти сухой валежник для костра. Стало смеркаться, южная ночь наступает быстро. Пришлось заночевать прямо на тропе. С одной стороны ее поднималась почти отвесная скала, а с другой мало пологий склон поросший кустарником. Мы разостлали бурки для ночлега, а проводники набрали сухих веток для костра, нащупывая их ногами, потому что стало уже совсем темно. Белье мое в кожаном чемодане оказалось совсем сухим, так что можно было переодеться. Через полчаса мы весело ужинали при свете костра. Легли мы все пятеро рядом; я был на одном из краев ряда. Старик–охотник рассказывал, что на тропе случается встречаться с медведем и, пошучивая, говорил, что не ручается за мою безопасность. Уснули мы крепко, подложив седла под головы, и утром были бодры и здоровы; благодаря чистоте воздуха и почвы девственной природы горных вершин даже насморка не было ни у кого после передряг предыдущего дня.

Вскоре мы очутились среди лесов южного склона; гигантские деревья разных пород, дубы, кедры восхищали нас. Боновые долины и пропасти были одна другой живописнее. Жаль было, что эти красоты природы так мало доступны туристам. К полудню мы добрались до первой небольшой деревни, где жили русские крестьяне. Старик–охотник передал нас своему знакомому, который взялся довезти нас до Це- бельды, и мы распрощались со своими проводниками.

В дальнейший путь мы отправились в крестьянской телеге. Дорога была узкая, не безопасная. Возница наш развлекал нас приятными рассказами о различных приключениях, происходивших на этой дороге. Я сказал ему, руководясь путеводителем по Кавказу, что следовало бы в ближайшем поселке остановиться у вдовы А., потому что у нее проезжие могут получать закуску. «Ничего там нельзя достать», ответил наш возница. «Года три тому назад вдова А. убилась. Ехала по этой дороге в телеге в сумерки. Извозчик и А. задремали и не заметили, что едут по самому краю узкой дороги; колесо соскользнуло в пропасть и оба они убились». Через четверть часа он показал нам и место, где это случилось.

Немного дальше, проезжая мимо какой‑то усадьбы, видневшейся сквозь деревья, возница наш рассказал, что там жил князь Бебутов. В прошлом году ночью на его дом напали разбойники, убили его и ограбили, а дом сожгли.

Перед закатом солнца часов в шесть вечера из придорожных кустов внезапно вышли четыре горца и стали поперек дороги перед нашими лошадьми. «Здравствуй, П., С., М.!», тотчас ж есказал наш кучер, называя их по именам, и горцы тотчас расступились и пропустили нас. «Хотели пограбить», пояснил нам кучер, «да не удалось, потому что я их знаю». Оказывается, если бы они были незнакомы нашему вознице, они ограбили бы нас; но так как кучер знал их, то им пришлось бы не только отнять у нас вещи, но и убить нас; тогда вся полиция была бы поставлена на ноги, и такое преступление им даром не обошлось бы. Защититься против них мы не могли бы. У меня был с собою заряженный браунинг, но из него я никогда не стрелял, и лежал он в чемодане, так что на доставание его надо было затратить четверть часа.

Переночевали мы в именьице приятелей нашего кучера, молокан (как и наш возница), переселенцев из Белоруссии, а на следующий день к закату солнца были в местечке Це- бельда. Без труда мы нашли отца молодого армянина, встреченного нами в начале пути, и передали ему записку сына. Он был очень рад и предложил нам переночевать у себя. Дом его оказался богато и комфортабельно обставленным. Нас угостили вкусным ужином и каждому отвели по комнате с прекрасною кроватью и мраморным умывальником. Утром нам пришлось встать очень рано, чтобы ехать в дилижансе в Сухум. Хозяин дома встал, чтобы проводить нас и дал нам по чашке замечательного турецкого кофе. Тут мы узнали чудодейственную силу этого напитка. До самого Сухума, куда дилижанс пришел к полудню, мы чувствовали себя вполне бодрыми и вовсе не были голодны.

Приключения, испытанные нами во время увлекательной поездки по Военно–Сухумской дороге, имели неожиданное продолжение зимою. Однажды уже в ноябре мы с женою были в театре и вернулись домой поздно, когда уже все в доме спали. В столовой для нас был приготовлен чай. У моего прибора лежало на белоснежной скатерти письмо в сером отвратительно грязном конверте. Оказалось, что это письмо с Кавказа из санатории для прокаженных, написанное татарином–проводником. Он сообщал, что давно уже болен проказою, и раньше он бывал в лепрзоории, а теперь болезнь его обострилась и он просит меня узнать, нет ли новых лекарств против проказы.

Мы вспомнили, что цвет лица у него был буро–коричневый и что он как‑то странно волочил ногу, закутанную тряпкою. Считая проказу очень заразительною болезнью, мы записали его адрес, а самое письмо осторожно отнесли в печь и сожгли его. При спуске по обледенелым скалам, при посадке на лошадь нам случалось подавать руку своему проводнику; мы считали, что шансов заразиться было очень много. В каком‑то словаре я прочитал, что по мнению некоторых ученых инкубационный период проказы бывает до тридцати лет. Поэтому меня не успокаивали три месяца, протекшие со времени поездки по Кавказу.

У знакомых врачей я начал наводить справки о лечении проказы. Между тем, дня через два у меня появилось красное пятно в сгибе локтевого сустава левой руки. У меня иногда бывал обыкновенный лишай, и я в два, три дня обы кновенно вылечивал его зеленым мылом. К этому же лечению прибегнул я и в данном случае, только мазал руку энергичнее, под влиянием тревожной мысли, что болезнь моя не лишай, а проказа. Через два дня состояние руки значительно ухудшилось, начало обнаруживаться что‑то вроде язвы. Я пришел к убеждению, что это — проказа, и считал себя обреченным до конца жизни находиться в лепрозории, будучи отрезанным от семьи, университета и общества.

Фантазия моя, по обыкновению, разыгралась до крайности; я сообщил жене, какие книги мне нужно будет доставлять в лепрозорий, какие работы я намерен выполнить там. Узнав, что в Петербурге живет главный специалист по проказе и деятель по борьбе с нею в России доктор Петерсон, я отправился к нему. Взглянув на мою руку, он посмеялся надо мною, сказал, что у меня обыкновенный лишаи и что плачевное состояние моей руки объясняется слишком энергичным употреблением зеленого мыла, которое, если бы я продолжал усиленно втирать его, могло бы разъесть мне руку до кости. Он прописал мне какую‑то мазь, и рука через несколько дней выздоровела. В наказание за мнительность он записал меня членом учрежденного им общества борьбы с проказою.

С тех пор ко мне раз в год являлся посыльный для получения членского взноса в пять рублей. Проводнику я послал сообщение о новых лекарствах с указанием, однако, что особенно чудодейственных результатов от употребления их ожидать нельзя.

В 1912 г. мы с женою отправились летом из Машука во Владикавказ с целью на этот раз совершить переезд через хребет по Военно–Осетинской дороге в Кутаис. Путь этот можно было совершить с начала и до конца в повозке; однако предприятие это нам не удалось. Несколько дней перед нашей поездкой лили проливные дожди. Реки разлились и нам пришлось, проезжая по степи вблизи Ардона, временами ехать по шоссе, затопленному разливом на метр и выше, так что приходилось поднимать ноги и ставить их на козлы, чтобы не вымокнуть. Когда мы поднялись в горы и доехали до урочища св. Николая, находящегося на значительной высоте, оказалось, что после дождей на дальнейшем пути в нескольких местах произошли обвалы и проехать весь путь в нашей повозке нельзя; нужно было бы часть дороги проделать на вьючных лошадях. Хуже всего было то, что у меня сильно поднялась температура; я заболел ангиною.