Штормовой предел - Шигин Владимир Виленович

Пятнадцатого марта того же года в Пекине была подписана конвенция о согласии китайского императора "предоставить России в арендное пользование Порт-Артур и Талиенван вместе с прилегающим к этим портам водным пространством". Срок аренды устанавливался в 25 лет, на которые под юрисдикцию России отходила вся южная часть Квантунского (Ляодунского) полуострова "…в видах обеспечивания для русских военно-морских сил вполне надежной опоры на побережье Северного Китая".

Морское ведомство рассматривало флот в Тихом океане как фактор, удерживающий Японию от нападения, а не как силу, способную нанести поражение ее флоту. В результате важнейший принцип стратегии, требующий сосредоточения максимальных средств на театре военных действий, оказался в забвении. Решающая роль флота в возможной войне с Японией была очевидна для руководителей Морского министерства задолго до ее начала. Тем не менее планируемый состав Российского флота в Тихом океане даже к 1905 году не обеспечивал хотя бы незначительного превосходства над противником. Само сосредоточение этого флота в водах Дальнего Востока было поставлено в зависимость от сметы на заграничное плавание, а не от политического положения или наличия корабельного состава. Именно поэтому Япония все время опережала Россию в наращивании своих военно-морских сил на Дальнем Востоке. Именно поэтому она и начала подготовку к внезапному удару.

В начале 1904 года вероломным нападением японских миноносцев на Порт-Артур началась Русско-японская война. Прошло еще немного времени, и вице-адмирал Макаров был назначен командующим Тихоокеанской эскадрой. Вместе с собой он забирал в Артур ряд наиболее подготовленных офицеров. Хотел взять и Владимира Николаевича, но этому воспротивился Рожественский.

— Степан Осипович, — просил вице-адмирала, немного заикаясь от волнения, Миклуха, — готов хоть вахтенным начальником на последний миноносец! Я же дальневосточные моря как свои пять пальцев знаю!

— Что я могу сделать, дорогой Владимир Николаевич! — вздыхал Макаров. — Я и сам прекрасно понимаю всю глупость положения. Но что делать, если Рожественский имеет на вас столь большой зуб! Впрочем, по приезде в Артур попытаюсь вызвать вас туда телеграммой! А теперь прощайте, у меня утром поезд. Надеюсь, что свидимся!

Слово свое вице-адмирал сдержал. Сразу же по прибытии в Порт-Артур направил в Санкт-Петербург телеграмму: в связи с напряженным положением в крепости он требовал незамедлительной отправки к нему капитана 1-го ранга Миклухи как наиболее подготовленного офицера для назначения на должность капитана артурского порта. Но вновь вмешался старый недруг Миклухи — контр-адмирал Рожественский. Без особых объяснений он немедленно отправил ответ Макарову. Это была телеграмма № 1559 от 23 мая 1904 года. Содержание ее было весьма лаконично: "Миклуха капитаном порта назначен быть не может". Но Макаров уже не получил ее: на входе в Порт-Артурскую гавань его флагманский броненосец "Петропавловск" подорвался на японской мине и затонул. Вместе с вице-адмиралом Макаровым погибла почти вся команда и командование эскадрой.

А на Балтике полным ходом шло снаряжение на Дальний Восток 2-й Тихоокеанской эскадры. Император назначил на должность ее командующего Рожественского, с присвоением чина вице-адмирала, и предложил включить в состав эскадры и все три броненосца береговой обороны типа "Адмирал Ушаков". Но Рожественский ответил резонно:

— Зачем мне эти самотопы, ведь эскадре предстоит идти через три океана! Что я там с ними делать буду, какие берега охранять?

И затея была оставлена.

Что касается Учебно-артиллерийского отряда, куда входил "Адмирал Ушаков", то на кампанию 1904 года им была поставлена задача подготовить унтер-офицеров и матросов для 2-й Тихоокеанской эскадры. Интенсивные стрельбы увеличили и без того значительный износ 254-миллиметровых орудий. В еще более худшем состоянии оказались 120-миллиметровые скорострельные пушки, на каждую из которых приходилось около 400 выстрелов. Окончив подготовку комендоров, 18 августа учебный отряд прибыл в Кронштадт. Оттуда "Адмирал Ушаков", "Адмирал Сенявин", "Генерал-адмирал Апраксин" перешли на зимовку в Либаву, где спустили вымпелы, поступив в вооруженный резерв.

В октябре-ноябре из Либавы ушла основная часть кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры. Надежды на успех "боярина Зиновия и дружины его" основывались на уверенности в выдающихся личных качествах командующего эскадрой, вероятных потерях и износе кораблей японского флота, а также возможном усилении эскадры покупкой кораблей в Аргентине и Чили. Владимир Николаевич на корабли 2-й эскадры и не просился. Служить вместе с Рожественским для него было немыслимо…

А перед самым отходом 2-й эскадры Владимир Николаевич и Ульяна Антоновна стали свидетелями дикого случая в Либавском кургаузе. Из воспоминаний начальника штаба Либавской крепости полковника Ф.П. Рерберга: "…местный отдел Российского общества Красного креста устроил грандиозный бал в пользу раненых. Бал был устроен в здании Либавского кургауза. В самый разгар бала, во время передышки в танцах кадрили, старший офицер транспорта "Анадырь", лейтенант Муравьев, танцевавший с голубоглазой белокурой красоткой — баронессой Крюденер, сидел и разговаривал со своей дамой. В это время старший офицер транспорта "Иртыш" — лейтенант Шмидт, бывший на другом конце зала, медленно перешел через зал, подошел вплотную к лейтенанту Муравьеву и, не говоря ни слова, закатил ему пощечину. Баронесса Крюденер вскрикнула и упала в обморок; к ней бросилось несколько человек из близ сидевших, а лейтенанты сцепились в мертвой схватке и, нанося друг другу удары, свалились на пол, продолжая драться. Из-под них, как из-под грызущихся собак, летели бумажки, конфети, окурки… Картина была отвратительная. Первым кинулся к дерущимся 178-го пехотного Венденского полка штабс-капитан Зенов; его примеру последовали другие офицеры, которые силою растащили дерущихся. Тотчас они были арестованы и отправлены в Порт. Когда их вывели в прихожую, большие окна кристального стекла которой выходили на Кургаузский проспект, где стояли в очереди сотни извозчиков, то лейтенант Шмидт схватил тяжелый желтый стул и запустил им в стекла. После этого бал прекратился, так как большинство мамаш, опасаясь повторения подобных фокусов, начали спешно увозить своих дочерей. Скандал был большой: мундир морского офицера был опозорен перед всем Либавским обществом, перед лакеями, перед извозчиками! Кто же из жителей города мог знать, что, в лице Шмидта и Муравьева, они видели не морских офицеров, а печальные отбросы нашего флота? Дело это мне было хорошо известно потому, что на основании статьи 317-й военно-судебного устава дознание производилось не офицерами флота, на чем настаивали морские власти, а офицерами комендантского отделения вверенного мне штаба. Когда дознание было вполне закончено, оно было препровождено командиру порта. Насколько помнится, эти господа были арестованы до дня выхода эскадры их Либавы, дабы они не сбежали со своих кораблей. Главный морской штаб и на этот раз прислал решение вопроса, для сих выродков весьма нежелательное: было приказано взять их обязательно в поход, а по окончании войны уволить как негодных".

Не знаю, как вам, читатель, а мне больше всего понравился в данной истории желтый стул, запущенный в витрину, так сказать, прощальный аккорд… Что касается зачинщика пьяной драки, то им был не кто иной, как ставший в скором будущем знаменитым на всю Россию "буревестник революции" Петр Петрович Шмидт.

Об инциденте, разумеется, стало известно командующему эскадрой — вице-адмиралу Рожественскому. Немедленно последовал приказ: арестовать лейтенанта Шмидта в его каюте с приставлением часового. Впрочем, будущему "буревестнику" все было нипочем! За день до отхода из Либавы срок ареста истек, и Шмидт сразу же помчался в город. А буквально за час до отплытия извозчик привез его в гавань смертельно упившимся. Командир транспорта "Иртыш" был вынужден отправить своего старшего офицера проспаться, и тот смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь спустя сутки.