Кровавый чернозем - Фридрих Незнанский

Уходил Денис от Маруси со смешанным чувством. С одной стороны, он добыл какие-то сведения. С другой стороны, Маруся ему понравилась, и очень неприятно, что пришлось так на нее давить. Она была неплохим человеком. Непонятно, правда, зачем с таким подонком связалась, но у женщин это как-то по-другому устроено. Они на то, подонок он или нет, внимания не обращают. Им важно, как ты непосредственно к ним относишься. Скажи только пару добрых слов — и готово дело, записали тебя в хорошие люди, несмотря ни на что. А то, что ты подлости строишь на каждом шагу, это у тебя просто натура такая сложная. Хотя, может, в этом их достоинство, женщин. Полюбите нас, так сказать, черненьких, а беленьких и всяк полюбит…

Денис, подумав, позвонил в «Глорию» и вызвал себе на подмогу Демидыча — надо было проследить за домом. Стало быть, Пузырь большой собственник и мелкий домашний тиран. Бросил женщину, но для каких-то надобностей при себе держит, бережет про запас. А может, и ему тоже хочется, чтобы кто-то у него был. Ну, это его проблемы. Тут-то мы тебя и поймаем, подумал Денис.

Дальнейшее было уже легче легкого. Встретить этого «засланца» Валентина, проследить за ним по всем правилам, куда он пойдет, — ведь будет же он о результатах наблюдения докладывать Пузырю рано или поздно… В крайнем случае спровоцируем. Приду к Марусе с вином и букетом, подумал Денис. Вот смеху будет… А там выйдем на след, отыщем квартирку, на которой Пузырь прячется, устроим засаду объединенными силами и накроем всю шайку. Очень даже просто… Проще пареной репы. Денис сладко потянулся. Дело продвигалось к финалу. И лопнет тогда надувшийся мыльный Пузырь, подумал он. Лопнет.

Глава тринадцатая

Узкая проселочная дорога, петляя, вела к дому Сергеевых. Скользя по весенней деревенской грязи и чертыхаясь, Ковригин подходил к ничем не примечательному строению пятидесятилетней давности.

«Черт, нужно было резиновые сапоги обуть, решил пофорсить, вот тебе и результат», — ругал сам себя Ковригин, отряхивая с ботинок налипшую на них грязь.

Дом Сергеевых стоял на окраине. Небольшой, светло-коричневый, давно не крашенный, с покосившейся дверью, он производил впечатление заброшенного, покинутого хозяевами дома. Если бы не цветы на подоконниках, можно было бы подумать, что в доме уже давно никто не живет.

Зеленый облезлый забор, казалось, вот-вот готов был рухнуть. Калитка закрывалась на веревочку, цепляющуюся с внутренней стороны забора за ржавый длинный загнутый гвоздь. Неловкое движение Ковригина, и калитка едва не отвалилась — оказывается, она держалась только на одной петле, Ковригин вовремя успел придержать калитку: не получилось, решил оставить, как есть, зацепив веревкой за гвоздь, прошел к дому по узкой асфальтированной дорожке, стуча ботинками об асфальт, стряхивая с них комья грязи.

Во дворе никого не было. На веревке, протянутой вдоль двора, висело давно высохшее белье, застиранные простыни, штопаные носки.

«Ишь, бедными прикидываются», — оглядывая жилище, раздраженно подумал Василий. Поймал себя на раздражении, задумался… Собственно, для раздражения у него не было никаких оснований: старые люди, вполне возможно, живущие на одну пенсию, могли быть на самом деле бедными и не иметь ни малейшего представления о том, чем на самом деле занимается их сын.

«Не верю, что не знают, — прокомментировал для себя эту мысль привыкший спорить сам с собой Ковригин, — наверняка прикидываются, тоже мне конспираторы».

Ковригин постучал в дверь. Никто не отозвался.

«Ну и хорошо, — Ковригин опустился на лавочку около двери, — есть время для размышлений».

Размышлять Ковригин любил, это придавало ему значимости в собственных глазах, превращая в философа, иногда в детектива. Поскольку впечатлений от деревенской жизни было немного, а ум у Ковригина был острый, живой, нуждающийся в постоянном притоке свежих ярких событий, размышления и фантазии — вот все, что ему оставалось. Впечатлений, конечно, было много, но все они, как правило, были садоводческого или огороднического порядка. И как ни старался переключить Ковригин всего себя целиком на деревенскую жизнь, не получалось. Снова и снова происходили события, которые по значимости оказывались важнее, интереснее и насыщеннее его простой фермерской жизни. И теперь Василий Васильевич даже был рад тому, что в его жизни снова происходило что-то, заставляющее его душу, его ум работать.

«Итак, давай по порядку», — сказал сам себе Ковригин, устраиваясь на лавке поудобнее и принимаясь за свое любимое дело — размышлять.

«Первое, что мы имеем: родители Пузыря оказались моими односельчанами, и это хорошо. Хорошо потому, что теперь я смогу многое еще узнать. Если, конечно, Иван Николаевич и Анна Ивановна Сергеевы не окажутся соучастниками дел, которые творит их сын, — Ковригин тут же отбросил эту мысль как невероятную. — Пожилые люди, зачем им все это?»

Размышляя таким образом, Ковригин продолжал наблюдать: дом не обнаруживал никаких признаков жизни, казалось, все замерло или затаилось, даже сухие листья на деревьях не шелохнулись.

«Странно, где вся скотина? Неужели у них нет ни коровы, ни коз, ни даже кур?»

Решив проверить свои мысли, Ковригин обошел дом, попав таким образом во внутренний двор.

Во внутреннем дворе, который выполнял скорее функцию палисадника, тоже никого не оказалось. Ковригин заглянул в курятник. Одинокая курица, увидев незнакомого человека, громко запричитала, оповещая своих затерявшихся где-то в глубине двора собратьев о непрошеном визитере. По направлению отдаленного кудахтанья Ковригин понял, что куры на огороде.

«Пошла вон!» — ругнулся на нее Ковригин. Курица явно нарушала его желание теперь уже остаться незамеченным и подробным образом заняться исследованием того, что окружало этот дом.

«Не хватало еще, чтобы хозяева обнаружили меня в палисаднике», — представил себе ситуацию Ковригин.

Ситуация, на его взгляд, могла выглядеть следующим образом.

За широким стволом дерева мог вполне спрятаться человек…

Треск веток за спиной Ковригина заставил его обернуться. Ненаблюдательному взгляду могло показаться, что никого нет, да и не было, но Ковригину показалось, что за широким стволом дерева что-то мелькнуло.

— Та-ак, кто это еще? — на ходу соображал Ковригин. В следующую секунду он уже стоял за деревом, держа в руках покрасневшее мальчишеское ухо.

— Та-ак, кто это еще? — повторил Ковригин придуманную им самим фразу и, стараясь сдержать улыбку, нахмурился.

Ухо, которое сжимал Ковригин, принадлежало мальчишке лет восьми, по его хитрой и одновременно жалкой улыбке можно было предположить, что мальчишка здесь неспроста…

— Пусти, дядя, — заныл мальчишка, и Ковригин ослабил ухо, но не отпустил его.

— Ты кто? — строго спросил Ковригин.

— Дед Пихто, — вырвался мальчишка и буквально взвыл в следующий момент, потому что цепкие пальцы Ковригина снова схватили его за ухо и сжали еще с большей силой.

— Ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю? — задал скорее самому себе вопрос Ковригин, соображая, что он сделает с мальчишкой и вообще, стоит ли с ним что-либо делать.

— Нет, не знаю, — заскулил мальчишка. — Я ничего, я просто испугался…

— Чего ты испугался? — растерялся Ковригин.

— Тебя… Отпусти, больно…

— Давай по порядку, — сказал Ковригин. — Кто ты и что здесь делаешь? Быстро отвечаешь на два вопроса, и я тебя отпускаю, идет?

— Честно? — прищурился мальчишка.

— Честно, — Ковригин и в самом деле решил отпустить его.

— Лешка, я к дядь Коле, на джипе покататься хотел, — выпалил мальчишка и, отпущенный Ковригиным, тут же скрылся за углом сергеевского дома.

— На джипе? — растерянно повторил вслед ему Ковригин.

Это меняло дело. Теперь, когда он уже собрался уйти, не дождавшись хозяев и поняв, что искать ему, собственно говоря, нечего, ситуация изменилась.

«Надо было мальчишку не отпускать, — спохватился Ковригин, — он наверняка многое мог бы рассказать…»

Но от Лешки не было и следа, оставалось самому заняться поисками либо хозяев, либо следов джипа.

Ковригин снова обошел дом, теперь с другой стороны. Широкий непаханый огород с одиноко растущим на нем грушевым деревом да пасущиеся на огороде куры — вроде бы ничто не вызывало никаких подозрений. Ковригин снова прошелся по палисаднику, зачем-то заглянул в колодец: никого, разумеется. Оставалось три неисследованных объекта: погреб, сарай и дом. Ковригин решил начать с погреба.

Каменные ступени разной высоты вели вниз, туда, где царили мрак и холод. Огромные бочки, на которые он натыкался в темноте, казались еще больше. Пятилитровые баллоны с торчащими из них трубками вперемешку с какими-то бутылками, мешками, деревянными емкостями разного объема — все это наталкивало на выводы, совсем не те, которые сейчас интересовали Ковригина.