Идеальная секретарша - Инесса Волкова

– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – Говорит он.

– Нет, – отвечаю я и добавляю, – ты для меня пройденный этап и я, как неважный спортсмен, сошла с дистанции еще до финиша. Понимаешь, дыхание сорвала и теперь сижу на обочине. Однако я просто отдыхаю и спорт бросать из-за неудачного забега не собираюсь. Жду следующего забега.

– Я не люблю, когда ты говоришь какими-то аллегориями. Говори проще. Моя голова не воспринимает.

– Проще? Это означает, что жизнь продолжается. – В моем голосе игривость и насмешливость, от вчерашнего размазанного состояния не осталось и следа.

– Ты не одна?

– Не одна, не одна. Пусть тебя не гложет совесть – у меня все в порядке. Работа есть, деньги – тоже. Есть и мужик. Хороший.

На последней фразе у него дернулась рука, и кофе плеснулось на брюки.

А что еще он хотел? Чтобы я проливала слезы все последующие годы? Нет, уж, хватит. Чего-чего, а слез я пролила на несколько лет вперед. Вслух же я произношу:

– Любить – тяжкий крест, всегда есть вероятность, что тебя отвергнут или предадут. Теперь я только принимаю любовь и эта игра мне нравится больше.

– Ты не врешь? – Говорит он глухо и пытливо смотрит мне в глаза. – Ты действительно никого не любишь?

– Ой, да надоели мне все эти разговоры «любишьнелюбишь». Что, темы другой нет? У меня все в порядке, я тебе уже говорила. И давай закончим эти пошлые разговоры о любви.

– Пошлые? Ты раньше так не считала. – Говорит он с неприятным удивлением.

– Ну что тебе может наговорить провинциалка, какой я была все это время? Мне даже стыдно вспоминать, что я была такой совсем недавно. И к тому же, до смешного экзальтированной. Ну что я могу тебе сказать? Стыжусь. Стыжусь, что посмела тебя любить, любовь – это удел молодых. Стыжусь, что этот процесс длился так продолжительно. Опять же, отношу все это к своей провинциальной безграмотности. А тебе – спасибо за науку. Ты так долго добивался от меня простоты в наших отношениях. Ты, кажется, называл такие отношения партнерскими? Теперь я поняла – партнерские – это как у кроликов. Потрахались под кустом и разбежались – не оглянувшись.

– Я так не говорил. – Бормочет он, не поднимая головы. Я же продолжаю.

– А ты знаешь, это даже хорошо, что мне попался такой замечательный преподаватель, а то ведь климакс на носу, а я ничего бы и не поняла на исходе жизни.

– Ну, тебе далеко до старости, – смягчает он мою нарочитую откровенность, ты вон какая молодая. – Зачем ты так, цинично? Ты никогда не была такой.

Я же не обращаю внимание ни на его комплимент, ни на него самого вообще и, закусив удила, мчусь, не разбирая дороги.

– Да, все приходит с опытом. И цинизм – тоже. Только ты не огорчайся: мой цинизм – это дань учителю. Ты, как мне помнится, всегда морщился от моей провинциальной непосредственности и желал, чтобы я чуточку по-городскому стала циничной. Это качество ты считал чуть ли не обязательным. Ну, что-то вроде капли ослиной мочи в изящном флаконе французских духов. Цинизм ты считал шармом. Ах, какая модная упаковка, какой дизайн, какие линии… а запах, наверно, что-нибудь необыкновенное? Ах, ах и ах… Ну, что это? Чуть-чуть отдает чем-то острым и знакомым? Это кажется… фи… как неожиданно… неэстетично… Впрочем, впрочем… это даже занятно – пикантность интерес вызывает… Вот в твоем представлении, что такое цинизм.

– Нет. Тебе это не идет. Ты такая, как тебе сказать, классическая. Тебе не идет быть циничной. Это не твой стиль. – Опять бормочет он. – Может, я и хотел, чтобы ты была более холодной, в смысле, классической, – торопится он поправить фразу, – но вряд ли, мне хотелось, чтобы ты была такой циничной.

– Вот как?

– Впрочем, ты права, я не очень обращал на это внимание. Да и ты была не такой уж податливой ученицей, ты была чаще всего несгибаемой. Может, это мне и нравилось в тебе. Твоя непохожесть на других притягивала меня. Я даже часто злился, что какая-то самая обыкновенная, непримечательная и не такая уж молодая ба… – он хотел сказать «баба», но осекся и поднял на меня глаза, и продолжил уже тише, – так на меня влияет…

– Ну что об этом теперь говорить, – говорю я ласково, – я рада, что ты от всего этого избавился. Теперь ты свободен от всякого дурного влияния. Счастлив. И забудь обо всем. Да, тебе и нечего вспоминать. Ты же любил не меня, а других женщин, ты постоянно искал с ними встреч. А потом – ты же нашел свою мечту? И о чем теперь говорить? Ведь все хорошо и счастливо закончилось. Так ведь? – Говорю ему и встаю, показывая, что разговор наш – такой замечательный и долгий – закончен, и что мне следует заняться своими делами.

– Да, все так и есть. Все счастливо закончилось. – Говорит он очень тихо и со вздохом встает, чтобы уйти. – А я могу тебе звонить?

– Звони. Я телефон даже ради тебя отключить не могу.

Он неприятно удивлен, но ничего не говорит больше. Мы расстаемся. После его ухода я наливаю полную рюмку коньяка и залпом выпиваю. Потом вторую и третью. Все. Я сняла с себя стресс, расслабилась, но работать сегодня уже не смогу – я просто пьяна. И мне очень жаль этот день. Потерянный день…

Впрочем, потом я все-таки поплакала, да и какая же женщина без слез…

О чем же плакала я? Не о нем. О своем прошлом.

Клементия опять удивилась своей слезе, медленно катящейся по щеке…

Глава 41

АННА, пятница, вечер, 26 сентября

Анне показалось, что в дверь заскреблись. Она подошла к двери и прислушалась. На той стороне сделали тоже самое. Это кто-то совершенно посторонний, подумала Анна, свои бы не вели себя так осторожно. Свои, усмехнулась Анна, когда же это они стали своими? Она отошла от двери и села на раскладушку, надо будет – откроют сами, как закрыли, так и откроют. За дверью замерли. Потом опять заскреблись. Анна подошла и тихо спросила: «Кто?» За дверью помолчали и тихий женский голос спросил: «Вы можете открыть?» Анна не ответила. Потом чуть-чуть заскрипели паркетные половицы и стало тихо. Прошло еще несколько минут и с той стороны двери опять послышалась возня – дверь тихо открылась.

– Тихо. Не включайте свет.

– Здесь его и нет, – также тихо ответила Анна и посторонилась, пропуская женщину вперед.

– Чего ж здесь так тесно? – С удивлением спросила она.

– Так это же не гостиница. – Ответила Анна и прошла в соседнее помещение – солярий, увлекая за собой неожиданную гостью. Но только Анна потянулась к выключателю, как ее остановили. – Не включайте, я сейчас уйду, а поговорить мы можем и в темноте. Меня зовут Клементия, но для всех остальных, – она махнула рукой в сторону двери, – Наташа.

– Вы жена Вадима? – Задала вопрос Анна, совершенно уверенная в этом.

– Нет. Я работаю у «комиссара». – Торопливо сообщила девушка шопотом.

– У кого?

– Комиссар – это Максим. Максим Рудин. Вы же знакомы с ним, это он меня сюда заслал. Вы ведь Анна?

Анна не стала отвечать и отошла от двери в глубь комнаты.

– А что там за помещение – рядом?

– Душевая комната, туалет…

– А эта дверь?

– Это всего лишь выход на площадку, но дверь закрывается на ключ только с той стороны, так что я никак не смогу отсюда выйти, но сам хозяин заходил именно отсюда.

– Но вы не сказали, каким же образом прошли вы?

– Это оставим на потом, а пока – не надо вам спать ложиться. Я сейчас ненадолго уйду, а потом опять приду, а вы – ждите.

– Что ждать?

– Нас. В частности, меня. Я зайду к вам, когда все заснут. Здесь есть собаки? А то у меня аллергия на собачью шерсть. – Девушка неопределено хмыкнула.

– Не заметила, но могут быть и собаки. Да-да, я слышала вечером их лай. Да здесь и охранники, как собаки. Учуют любого.

– Я здесь вполне легально. Не вполне, но они так, по крайней мере, думают. Я приехала как новая прислуга, хоть хозяин об этом не догадывается. Он их меняет каждый месяц, так что все, надеюсь, будет в порядке. – Она прошла к стеклянной стенке и посмотрела на веранду.

– А вы сможете спрыгнуть отсюда? Это примерно второй, но очень высокий этаж. Правда, там есть уступы. Но вы ведь не альпинистка?

– Не альпинистка, но уже прыгала не так давно. И тоже с высокого второго. – Произнесла она, удивляясь такому совпадению. – Только вряд ли такая возможность представится, – она усмехнулась. – Это не дом, а бастион. Здесь даже оконное стекло, – она махнула рукой в сторону раздвижной стенки, – армированное. Его просто каблуком не вышибешь.

– Какое-какое?

– С металлической нитью.

– Зачем же? Это не так уж и красиво, а хозяин видать по всему – эстет.

– Потому и поставил, что эстет. К тому же, осторожный сверх меры. Кстати, я днем смотрела – сверкает это стекло золотом. Такое ставят для прочности – его просто так не вышибешь, и для безопасности – осколки мелкие – не порежешься.

– Черт с ним, с его стеклом. Разбить можно все, если захотеть. Можно вон тем шезлонгом треснуть.

– Шезлонг пластмассовый – расколется.