Беременна по ошибке - Ксения Богда

Мама возвращается с запотевшим пузатым графином и протягивает папе. Садится рядом со мной, уже готовая к дальнейшему представлению.

Отец разливает жидкость по рюмкам и поднимает.

– Ну, за знакомство.

Я уже хочу куда-нибудь ретироваться и не слушать, как папа ведет допрос. Именно после такого священнодейства он причислил Игоря к слабакам и после единственной встречи держался от него на расстоянии.

– За него.

Ярослав опрокидывает рюмку и даже не морщится. А у меня во рту разливается железный привкус. Я попробовала её один раз, и хватило на всю оставшуюся жизнь. Больше не хочется даже в сторону этого зелья смотреть.

– Ну, теперь рассказывай. Почему так долго скрывались? Как вообще познакомились?

Я давлюсь соком и выпучиваю глаза на Ярослава. Как ему показать, что родители не в курсе?

– Что? Тебе плохо?

Хорошо, что Ярослав сам обращает внимание и хмурится, глядя на мои попытки жестами под столом показать, что родители не в курсе нашего заточения.

– Эм, – видимо, мои жестикуляции все же поняты правильно, – познакомились. Так она в моей предвыборной кампании была. Ну и потом как-то так закрутилось, завертелось.

– А что так долго собирался к нам? Почему сразу не явился?

Вот тут уже я прихожу на выручку Гаврилову.

– Это моя инициатива, пап. Я не хотела вас шокировать так сразу. Видела же, как ты относишься ко всем этим политическим разборкам. А там часто Ярослав мелькал.

Сочиняю первую правдоподобную версию. Папа, кажется, проглатывает наживку и снова разливает по рюмкам настойку.

– Ну и какие у вас планы на мою дочь?

В этот раз я уже сдерживаюсь, потому что понимаю, что такие вопросы за этот вечер прозвучат не раз.

– Ну, мы пока это не обсуждали, и я предпочитаю для начала все же услышать её мнение. Без обид, Александр Борисович.

– Ла-а-а-а-адно. Вот, знаешь, в период моей молодости, когда я за Иринкой ухаживал, сначала к родителям являлись, а не детей заделывали.

Яр хмыкает и опускает взгляд.

– Каюсь, Александр Борисович, мой промах.

– Женат был?

Меня передергивает от этого вопроса. И хочу, и боюсь увидеть реакцию родителей.

– Был. Не пацан все же.

– Че разошлись?

– Пап…

Пытаюсь урезонить отца, но кто б меня слушал. Отец сверлит взглядом Гаврилова, но тот держится стойко.

– Были причины. Уже три с половиной года прошло. Дело прошлое.

Папа только кивает. Остаток вечера проходит весело и без каверзных вопросов. Ощущаю, как глаза начинают слипаться, безудержно тянет завернуться в одеяло и упасть на кровать.

–Доча, ты уже носом клюешь. Давай чеши спать. А мы пока с Ярославом ещё пообщаемся. На наши, мужские, темы. Мать, ты тоже давай иди.

Я провожаю маму до гостевой комнаты, а сама плетусь в нашу. В голове на удивление пусто. Не хочется засорять мысли ненужным мусором. Пусть папа пообщается с Ярославом и сам сделает выводы, а я дико устала. Спина ноет, ноги гудят – вот она, вся прелесть беременности.

Сбрасываю уже изрядно поднадоевшие лосины и тунику и переодеваюсь в пижаму. Теплую, уютную. Погружаюсь в тепло одеяла, облегченно выдыхаю. Перед глазами возникает образ Ярослава. Сердце сладко замирает в груди. Прекрасно понимаю, что именно такого мужчину мечтала видеть рядом. И судьба мне его послала. Да, вот в такой изощренной форме, но в итоге мы преодолели все. И сейчас я понимаю, как никогда, что там он делал все, чтобы я вышла с минимальными потерями. А злость слишком долго застилала мне разум.

В сонме размышлений уплываю в сон. Будит меня какой-то непонятный грохот, и я подскакиваю с бешено колотящимся сердцем.

– Не пугайся, солнце, это всего лишь я, – слышу заплетающуюся речь Гаврилова и хмыкаю, – правда, слегка пьяный.

– Уверен, что слегка?

Яр замолкает. Меня даже пугает внезапная тишина, но потом слышу его приближающиеся шаги.

– Ну, не совсем. Если честно, не знаю, сколько мы выпили. Папа у тебя мировой. Но я давно таким пьяным не был. Извини.

– Переживу. Только не храпи под ухо, а то отправлю в беседку.

Ярослав хохочет и устраивается сзади, тут же притягивает меня к себе.

– Я постараюсь. Но в беседку не пойду. Там холодно и одиноко. А мне с тобой нравится.

– М-м-м-м…

Между нами снова встает тишина. Уже думаю, что Гаврилов просто уснул, но тут моей шеи касаются его губы. Этот нежный поцелуй захватывает меня в чувственный плен.

– Прости за сегодня, солнце. Я так накосячил.

Он довольно проворно для своего состояния спускается поцелуями к животу и прижимается лбом к месту, где спят наши малыши.

– И вы меня простите, крошки.

– Все хорошо.

Запускаю пальцы в его взъерошенные волосы. Поражаюсь их мягкости и податливости. В горле скапливается комок, и я с трудом проталкиваю сквозь него слюну.

– Нет, не хорошо. Я же понимаю, что я косячу, Уль. Я стараюсь, но, как всегда, все порчу.

– Ты ничего не портишь, Яр.

И я правда так думаю. Не просто его успокаиваю. Но от его слов что-то внутри надламывается. Столько грусти и печали в голосе. В моих глазах закипают слезы. С трудом различаю в темноте его силуэт и вздрагиваю. Он кажется таким ранимым сейчас. Будто что-то внутри него безвозвратно умирает.

– Мне вообще кажется, что я давно уже в тебя влип по полной. Чуть ли не с первой встречи, но боюсь все просрать. Я не переживу.

– Яр…

Тяну его наверх, встречаюсь с ним глазами. В них плещется страх.

– С чего вдруг такие мысли? С чего бы тебе что-то терять?

– Я же понимаю, что не о таком ты мечтала. Ты меня презираешь за то, что я впутал тебя во все это.

Сердце сжимается до размеров горошины. Дыхание застревает внутри. Не знаю, что сказать. Что сказать именно сейчас.

– Не презираю, поверь.

– Я не хочу вас потерять. Вы слишком дороги мне, солнце. Я просто, – он замолкает, словно на что-то решаясь, —я уже потерял одного своего ребенка.

После этих слов у меня темнеет в глазах. Ярослав скатывается с меня и утыкается взглядом в потолок. Кожей ощущаю его боль. Боюсь спросить, но и без внимания оставить эту фразу не могу. Только Ярослав словно читает мои мысли…

– Мы прожили с Мариной семь лет. Пока жизнь свою наладили, пока я поднялся на ноги. После интерната было непросто. Никто меня всерьез не воспринимал, везде только тычки были. А у меня мания возникла, – тяжелый вдох, он сжимает пальцы вокруг моего запястья, – доказать, что я не просто никому ненужный сирота.