Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

И если бы Император Николай II обладал, как Государь, более положительными качествами, нежели Он обладает, то действительно желания местных людей, вероятно, надолго остались бы «напрасными мечтаниями». Очень может быть, что если бы Он, как Государь, удачно женился, т. е. женился на умной и нормальной женщине, то Его недостатки могли бы в значительной степени уравновеситься качествами Его жены.

К сожалению, и этого не случилось. Он женился на хорошей женщине, но на женщине совсем ненормальной и забравшей Его в руки, что было не трудно при Его безвольности.

Таким образом, Императрица не только не уравновесила Его недостатки, но, напротив того, в значительной степени их усугубила, и Ее ненормальность начала отражаться в ненормальности некоторых действий Ее Августейшего супруга. Вследствие такого положения вещей с первых же годов царствования Императора Николая II начались шатания то в одну, то в другую сторону и проявления различных авантюр. В общем же направление было не в смысле прогресса, а в сторону регресса; не в сторону начал царствования Императора Александра II, а в сторону начал царствования Императора Александра III, начал, выдвинутых убийством Императора Александра II и смутою, от которых Император Александр III сам в последние годы начал постепенно отходить.

Такое положение вещей подрывало престиж власти, усилило деятельность революционно-анархических элементов, которые не встречали дружного и искреннего отпора в благоразумных и имущих классах населения. Все как бы жили под давлением убеждения или идеи: «Так жить дольше нельзя, нужно что-то переменить, нужно обуздать „бюрократию“. А что такое „бюрократия“? Не что иное, как неограниченное правление, как неограниченный Император, неограниченный выборными общественными элементами. Отсюда до конституции не один шаг, а один вершок. Этот вершок и ускользнул, когда Император, склонный к советникам с заднего крыльца, втянулся в японскую войну и легкомысленно подверг жизнь сотен тысяч своих подданных и благосостояние Империи уничтожению, а престиж Империи позорному умалению.

Явился акт 17 октября 1905 года. Этот акт, конечно, не был добровольный в том смысле, что Николай II никогда не согласился бы осуществить „напрасные мечтания“, если Он не видел, что в данный момент у Него нет другого выхода, обещающего успокоение. Этот выход мною Ему был указан, и под влиянием силы не только русского, но мирового общественного мнения Он заставил меня и принять бразды правления. Должен сказать, что как ни несоблазнителен был выход 17 октября для Императора и особливо для всей дворцовой клики и той части дворян, которая издавна состояла нахлебником достояния народа, Николай II исполнил бы данные 17 октября обещания, если бы культурные классы населения выказали благоразумие и сразу отрезали бы от себя революционные хвосты. Но этого не случилось; культурные классы населения оказались не на высоте положения, которое, впрочем, приобретается большим политическим и государственным опытом.

17 октября дало повод культурным либеральным классам населения предъявить крайние требования, до которых можно доходить лишь постепенно, приспосабливая к ним государственную жизнь, двигающуюся преемственно, иначе водворяется хаотическое состояние. Крайние левые революционные партии продолжали анархические выпады и бесчинства. Это с прекращением войны вызвало создание правых революционных партий, которые нашли оплот в дворцовых сферах и, в конце концов, у самого Императора. Сначала эта поддержка была тайная или, вернее, не демонстративная, а с моим уходом сделалась явною, ничем не стесняющейся. Постепенно начали на поверхность влияния и власти выходить деятели „чего изволите“, а особенно всякого рода политические хулиганы вроде Дубровина, Пуришкевича и прочая братия.

Первое время после 17 октября Его Величество меня слушал, затем, по мере того как смута начала успокаиваться и страх перед внезапной революцией начал проходить, Государь начал избегать меня слушать, хитрить, принимать различные действия помимо меня и даже в секрете от меня.

Его Величество не хотел, чтобы министром внутренних дел был Дурново, так как Дурново в то время либеральничал и соперничал с Треповым, когда они оба были товарищами у Булыгина: Трепов по полиции почти диктатор, а Дурново в загоне по управлению почтами и телеграфами и в качестве умного человека.

Когда же Его Величество увидел, что хотя Дурново был назначен по моему желанию, но он готов для своей карьеры подставлять мне ножки или вообще отречься от меня и сблизиться с Треповым, то Государь уже начал меньше стесняться моими мнениями. Уже 31 января Его Величество на одном из моих докладов изволил написать:

«По Моему мнению, роль председателя совета министров должна ограничиваться объединением деятельности министров, а вся исполнительная работа должна оставаться на обязанности подлежащих министров», а так как исполнительная часть может производиться непосредственно по докладам Государю или непосредственным указаниям Государя, то этим путем главу правительства во всех случаях, когда желали обойти несговорчивого премьера, оставляли в стороне и делали желаемое помимо его.

Стремление обходить меня при моей несговорчивости все усиливалось по мере успокоения, но все-таки боялись со мною расстаться, боялись государственного банкротства и отсутствия войск в Империи. Я с своей стороны чувствовал, что при таких условиях я оставаться на посту полуноминального главы правительства не могу.

Как-то раз я виделся с Треповым и передал ему, что должен буду просить Его Величество освободить меня, на что Трепов через несколько дней мне передал, что Государь на это никак не согласится. С тою же целью я виделся с Великим Князем Николаем Николаевичем, и на заявление мое, что я желаю, чтобы Государь меня освободил, так как я готов отвечать перед Россией за свои действия, но не желаю отвечать за действия, совершаемые помимо меня, Великий Князь отмолчался. Я говорил с Треповым и Великим Князем Николаем Николаевичем потому, что в это время это были два лица, наиболее доверенные у Его Величества. Наконец, на ту же тему я несколько раз заводил разговор с Государем, и Его Величество или ускользал от этой беседы, или давал мне понять, что еще есть важные дела, которые я должен сделать, и прежде всего совершить заем, дабы спасти наши финансы. Когда мне удалось перевести значительную часть войск в Империю и тем усилить правительство и совершить колоссальный заем, то ввиду крайне ненормального положения, в которое я был поставлен, я решил официально просить Государя освободить меня.

Ранее того я передал о моем решении некоторым из моих коллег, и в том числе морскому министру Бирилеву. Бирилев на другой день приходил меня отговаривать, причем для меня было ясно, что, впрочем, он не скрывал, что он имел такое поручение от Императрицы, благоволением которой он пользовался в то время. Но мое положение сделалось невыносимым и при всей преданности моей Государю я решился положить этому положению конец.

В беседе с Бирилевым по этому предмету я ему, между прочим, сказал:

Я от своей линии не отступлю,