Париж 100 лет спустя (Париж в XX веке) - Жюль Верн

Страшный ущерб стихийное бедствие нанесло сельскому хозяйству: погибла большая часть виноградников, каштанов, фиговых, тутовых и оливковых насаждений Прованса. Стволы деревьев внезапно лопались по всей длине! Даже растущие на скалах колючие кустарники и вереск погибали под снегом.

Урожай зерна и сена будущего года был полностью погублен.

Можно представить ужасающие страдания бедняков — несмотря на меры, принятые государством, чтобы облегчить их судьбу. Наука со всеми ее ресурсами оказалась беспомощной перед такой бедой. Ученые укротили молнию, подчинили своей воле время и пространство, обратили на службу каждому человеку самые сокровенные силы природы, поставили преграды наводнениям, покорили атмосферу, но оказались бессильны перед лицом страшного, непобедимого врага — холода.

Общественное милосердие внесло свою лепту, чуть большую, нежели власти, но все же недостаточную; нищета становилась нестерпимой.

Мишель страдал жестоко: цены на топливо взлетели так, что оно стало недоступным, и он не обогревался вовсе.

Вскоре юноша был вынужден свести свое пропитание к строго необходимому минимуму, позволяя себе лишь самые дешевые, самые низкосортные продукты.

В течение нескольких недель он питался бывшим тогда в ходу варевом, называвшимся «картофельный творог»: то была плотная однородная масса из растертого после варки картофеля; но и она стоила восемь солей за фунт.

Бедняга перешел на желудевый хлеб из муки, получаемой из высушенных на солнце и растолченных желудей: его прозвали хлебом недорода.

Но жестокие холода и на него подняли цену до четырех солей за фунт, и это опять было слишком дорого.

В январе, в самый разгар зимы, Мишелю пришлось перейти на хлеб из угля.

Ученые тщательно и с особым вниманием проанализировали состав каменного угля, он оказался настоящим философским камнем: из него получают алмазы, свет, теплоту, минеральные масла и множество других веществ, образующих в различных сочетаниях семьсот органических соединений. Уголь также содержит в большом количестве водород и углерод, два элемента, питающих злаки, не говоря уже об эссенциях, сообщающих вкус и аромат самым лакомым фруктам.

С помощью извлекаемых из угля водорода и углерода некий д-р Фрэнкленд изготовлял хлеб, который продавали по два сантима за фунт.

Признаемся: следовало быть уж очень капризным, чтобы умереть с голоду, — теперь наука такого не допускала.

Потому Мишель и не умер, но что это была за жизнь!

Между тем при всей его дешевизне хлеб из угля все же чего-то стоил, а когда нет буквально никакой возможности заработать, обнаруживаешь, что два сантима содержатся во франке в весьма ограниченном числе.

У Мишеля в конце концов осталась только одна монета. Он некоторое время ее разглядывал, а затем рассмеялся зловещим смехом. От холода ему казалось, что голову сдавливает железный обруч, его рассудок начал поддаваться.

— По два сантима за фунт, — рассуждал он сам с собой, — и по одному фунту в день, я могу протянуть на хлебе из угля еще около двух месяцев. Но поскольку я еще ни разу ничего не дарил моей маленькой Люси, на мою последнюю монету в двадцать солей я куплю ей мой первый букет цветов.

И, будто охваченный безумием, несчастный спустился на улицу.

Термометр показывал двадцать градусов ниже нуля.

Глава XVI

Демон электричества

Мишель проходил молчаливыми улицами; снег смягчал звук шагов редких прохожих, экипажи не ездили, было темно.

— Который может быть час? — подумал юноша.

— Шесть часов, — ответили ему часы больницы Сен-Луи.

— Вот часы, чье единственное предназначение — измерять страдания, — заключил Мишель.

Он продолжал свой путь, движимый навязчивой идеей, мечтая о Люси; иногда юноше не удавалось удержать в своем воспаленном воображении ее образ: он старался помимо воли. Мишель был голоден, даже не подозревая об этом. Привычка.

В морозном, обжигающем воздухе небо блистало бесподобной красотой, взгляд терялся в бесконечности великолепных созвездии. Не отдавая себе в том отчета, Мишель созерцал встававшие на восточном горизонте три звезды, образующие пояс великолепного Ориона.

От улицы Приют красавиц до Печной[74] путь неблизкий. Надо пересечь почти весь старый Париж. Мишель пошел самой короткой дорогой, он направился сначала на улицу Храмового Предместья, спустился по ней до пересечения с улицей Водокачки, затем по прямой, улицей Тюрбиго, вышел к Центральному рынку.

Оттуда за несколько минут он добрался до Пале Руаяль, в чьи галереи он вошел через пышный портал в конце улицы Вивьен.

Сад внутри был печальным и пустынным; его целиком покрывал гигантский белый ковер, на котором не виднелось ни пятнышка, ни тени.

— Жалко топтать его, — вздохнул Мишель. Он даже не замечал, как продрог.

В конце галереи Валуа юноша обнаружил ярко освещенный цветочный магазин. Он поспешил зайти туда и очутился в настоящем зимнем саду. Редкие растения, зеленеющие кустарники, букеты свежераспустившихся цветов, чего там только не было.

Внешний вид горемыки настораживал: директор заведения не мог понять, что делает здесь, в богатом цветнике, так бедно одетый молодой человек. Контраст был вопиющим, и Мишель сразу его почувствовал.

— Что вам угодно? — спросил недружелюбный голос.

— Сколько вы можете дать мне цветов на двадцать солей?

— На двадцать солей? — вскричал торговец тоном высшего презрения. — В декабре месяце!

— Хотя бы один цветок, — промолвил Мишель.

— Ладно, подадим ему милостыню! — сказал себе торговец.

И он протянул молодому человеку букет полуувядших фиалок. Но двадцать солей взял.

Мишель вышел. Потратив последние деньги, он испытывал странное чувство, полное иронии по отношению к самому себе.

— Вот я и без единого соля, — воскликнул он, улыбаясь одними губами, в то время как взгляд его оставался суровым. — Ладно! Зато моя маленькая Люси будет довольна. Какой красивый букет!

Он подносил к лицу горстку завядших цветов и упивался их отсутствующим ароматом.

— Она будет так счастлива — фиалки посреди жестокой зимы! Вперед!

Юноша добрался до набережной, пересек Сену по Королевскому мосту, углубился в квартал Инвалидов и Военного училища (этот квартал свое название сохранил) и спустя два часа после того, как покинул улицу Приют красавиц, оказался на Печной.

Сердце его билось учащенно, он не ощущал ни холода, ни усталости.