Русская готика - Артем Тихомиров

Виктор ударил правым кулаком по рулевому колесу. Эта чертова идиотка, писательница бедовая! Воображает о себе невесть что! Виктор ощутил, как его обжигает гнев. Вспомнил ее взгляд, которым она наградила его в последний момент, перед тем, как машина развернулась в сторону подъездной дорожки.

Ох, это снисхождение! Осознание того, что она выше всей этой возни!

Виктор почувствовал сильной сердцебиение, вынул платок, обтер шею и лоб. Впереди, над городом, собирались тучи; джип гнал прямо в эпицентр грозы.

Наверное, я просто устал. Ничего, это нормально. Отменю все дела на сегодня, никуда они не денутся. Внезапно эта мысль (приехать домой, отключить все каналы связи с внешним миром и лечь спать) показалась такой соблазнительной – спасительной! – что Виктор заулыбался. Это помогло ему на время отключиться от мыслей о жене. Он устал, и его заносит. Надо отдохнуть.

Решено: он поспит часов восемь-девять, а завтра поедет на работу. Наталья справится.

Да или нет? Пожалуй, да. В конце концов у нее нет другого выхода. Между ними давно назревает новый долгий и серьезный разговор, но время для него не пришло. Надо еще чуть-чуть подождать. Пока работы в доме не войдут в нужный ритм и им ничего не будет угрожать.

Виктор зевнул. Как же он устал! До этой минуты он и не подозревал, сколько сил ему пришлось потратить по-настоящему на их семейное дело… И еще этот сторож, подумал Барышев. Странноватый тип, но вроде бы ему можно довериться (рекомендации, хотя и основанные на чистых эмоциях). Всего-то и надо, что обходить территорию; уж с этим-то любой справится. Некому тащить стройматериалы?.. Отлично. Однако подстраховаться не мешает.

Олег. Чисто по-человечески он Виктору не очень понравился. Слишком в себе, словно вынашивает какие-то планы, живет в своем мире… и очень похож на его жену… Вот что именно показалось Барышеву подозрительным. Они похожи; об этом мог судить только тот, кто хорошо знал Наталью, а Виктор, естественно, успел изучить ее за годы брака. Наталья и этот Олег словно два отражения одного и того же предмета.

И имя этому предмету – сумасшествие.

Виктор почесал левый глаз, ощущая, как пульсирует в глазных яблоках кровь. Было чувство, что в его голову вплывает волна теплого воздуха, череп заполняло что-то мягкое, некая субстанция, которую можно было сравнить только с неостывшим киселем. Виктор понял, что перед глазами у него все начинает расплываться. Машина шла на скорости девяносто семь километров в час, и Барышеву пришлось сбросить ее до шестидесяти. Его стали объезжать другие машины. Он прижался к обочине. Руки ослабли, а через секунду то же самое чувство передалось и ногам. Виктор в испуге надавил на тормоза. Колеса с шипением заскользили по мелкому гравию на краю трассы.

Джип замер. На мгновенье его окружило облачко сухой пыли. Небо над дорогой разделилось надвое. Со стороны города надвигались тучи, а позади машины светило солнце и на фоне пронзительной лазури резвились белые облачка. Виктор этого не видел.

Он сидел и смотрел перед собой, открыв рот.

Бригадир долго и нудно рассказывал ей о своих планах на завтра. Что они собираются делать и с чего начнут и чем закончат. Показывал какие-то схемы. Наталья кивала, даже вопросы задавала какие-то, но не могла понять ни слова из услышанного.

Пора было кончать с этим. На сегодня хватит. Как я хочу домой… домой, но не в город… В баню и спать…

Бригада заканчивала сегодняшнюю смену. Напоследок бригадир указал на стройматериалы. Цемент, плитка, брус, накрытый пластиком, чтобы не замочил дождь.

– Скажите тому типу, сторожу, чтобы держал ухо востро. Потом здесь будут станки и прочее. Привезут кран. Если что-то сопрут, пусть пеняет на себя, – сказал толстяк, почесывая лоб под козырьком.

– Вам-то какое дело? – спросила Наталья. – Вам положено расчищать, вот и расчищайте.

– Оно так, конечно, да только дерьма здесь многовато. А внизу вообще воняет как в мусорке.

– Внизу?

– Кухня и погреб.

– И подвал.

– Да.

– Что в нем? – спросила Наталья.

– Пусто. Сырость, паутина, поганки по углам. Ни хрена. Но воняет жутко. На кой черт он был нужен, не знаю.

Наталья сама пыталась ответить на этот вопрос. Если там ничего нет, что для чего он? Впрочем, сегодняшнее состояние подземелья ни о чем не говорит. В 1918 году большевики могли вывезти все и оттуда. Старую мебель, сундуки с вещами, кухонную утварь, непригодную для использования, картины, даже спрятанные последним хозяином ценности, да мало ли что еще? Но если подвал был всего лишь местом хранения для разного барахла, почему оттуда веет таким страхом? «Просто воображение… Дом простоял очень долго без хозяев, а старые дома имеют свой свойство пугать, каждому известно. Дом с привидениями – это настоящий архетип, – подумала Наталья. Ей вспомнился черный зев туннеля, уходящего во тьму. И запах. Бригадир прав. Что-то было не так. – Пройдет время – и все, надеюсь, забудется». Она мечтала, чтобы все это, наконец, ушло в прошлое… И странные сны, и тревога, и страх, и душевное неспокойствие. Если уж ничего изменить нельзя, то пусть их жизнь в особняке будет нормальной.

По-моему, я слишком много требую. Мне так не повезет.

– Ладно, всего хорошего, – сказал бригадир, глянул на Наталью искоса и забрался в «Газель».

Она не успела спросить, провели его люди свет в подземелье или нет, как машина тронулась с места. Грузовики уехали еще раньше.

Какой кошмар, подумала Наталья. Она вынула сигарету и закурила. Постояла, глядя в ту сторону, где за деревьями скрылась «Газель», а потом повернулась к особняку. Она смотрела прямо ему в «лицо».

три тела, висящие на балке, словно куклы, одеты в нижнее белье… и записка, написанная женщиной… о чем она была? Что получил дом от этой смерти…

– Ну и что ты от меня хочешь? – спросила Наталья вслух.

Налетел ветер, покачнул деревья вокруг дома, зашумел в листве, забесновался. С северо-запада наползали тучи. Жди грозы.

– Ублюдок, – сказала Наталья, вглядываясь в пустые окна. – Ну, что скажешь? Я приду сюда и ночью. Я могу. Не веришь? Что ты мне сделаешь?

Она обернулась, но позади никого не было. По спине побежали мурашки.

Олег стоял на коленях перед ямой, которую выкопал позади своего дома. Вокруг его головы вились тучи комаров. Мерзкие твари лезли в нос, в уши и глаза. Олег провел рукавом по своему взмокшему лбу, понимая, что его мучения только начинаются, и сплюнул в заросли полыни.

(Мама, мне страшно спать…)

Олегу хотелось разрыдаться. Он не понимал, что с ним происходит. Нечто навалилось на него, погнало с чердака, куда он пошел посмотреть на череп; удар в сознание пришел в тот момент, когда Олег прикоснулся в шершавой поверхности лобной кости. Он понял, что все повторяется, эта страшная тяга, зов, вперемежку со злобным постукиванием костей. Надо было срочно принимать меры – и Олег, схватив саперную лопатку, стоявшую вместе с другими инструментами в кладовке, побежал на улицу. Он начал копать рядом с тем местом, где нашел мертвую голову. Олег знал только, что нужно вытащить кости из земли, а там… неважно… Надо копать! Копай и ни о чем не думай! Олег чувствовал свое одиночество и подползающее безумие. С остервенением вонзая лопату в сырую черную землю, выворачивая с корнем сорняки, он вспоминал об отце, вспоминал его большие грубые руки, приносившие столько удовольствия и внушающие такой благоговейный страх; на ум приходили картины из детства, лицо матери, злое и ревнивое, напитанное ненавистью к человеку, который был отцом ее единственного ребенка. Откидывая куски земли в сторону, Олег сжимал зубы, чтобы не закричать (он не мог сказать им, что любит обоих и не желает этого… он не мог, потому что был маленьким, у него не было смелости…) И эти проклятые кости! Будь они прокляты, навсегда! Почему именно он?