Лекции по истории Древней Церкви. Том IV - Василий Болотов

Во-1) оно представляет такую непреодолимую метафизическую трудность, что скорее можно скалу пробуравить пальцем, чем конструировать одно Лицо Христа при двух умах, божеском и человеческом. Всякий ум по природе самодержавен, обладает способностью самоопределения (αυτοκίνητον), производит в душе те или другие действия: как же человечество могло существовать во Христе при двух умах, из которых каждый мог определять его до своему, к действиям даже прямо противоположным? Сосуществование двух умов в одном лице, υποκείμενον, только разрушило бы действительное единство этой личности. Сосуществование двух умов в одном лице так же невозможно метафизически, как физически невозможно существование двух тел в одном пространстве.

2) Истинное воплощение при этом было бы не достигнуто: это было бы подлеположением двух умов, божеского и человеческого, как это было во пророках: получился бы только «ένθεος άνθρωπος», и христианство не возвышалось бы ни над иудейством, ни над язычеством. Иногда Аполлинарий называл такое соединение «άνθρωπόθεος» — человекобогом, что представлялось ему столь же чудовищным, как мифические минотавры.

3) Если бы с целым человеком соединился совершенный Бог, то было бы два Сына, один бы был Сын по природе, а другой по усыновлению, было бы и две природы, одна покланяемая, а другая непокланяемая, в одного Сына мы крестились бы, в другого нет. Но если бы мы стали покланяться целому Христу, по божеству и человечеству, то пришли бы к идолопоклонничеству.

4) Вместо Троицы мы пришли бы к четверице.

Итак, из двух совершенных существ целого быть не может.

{стр. 143}

Б) Но при такой постановке вопроса не достигалась бы и цель воплощения.

Во-1) цель воплощения — уничтожение греха и победа над смертию. Для осуществления этого необходимо, чтобы Бог умер, как человек. Но если у Христа две полные природы, то, значит, субъектом страданий и смерти был бы полный человек, и к божеству они не стояли бы ни в каком отношении. А смерть человека, конечно, не могла бы иметь искупительного значения.

2) «Где полный человек, там и грех». Это основывается на оригинальной теории о грехе. Закваска греха, по Аполлинарию, лежит в душе человека, которая не имеет ни ума (άλογος), ни самоопределения (έτεροκίνητον): она всегда определяется другим. Ум державен (αύτοκίνητον), но слаб: он сам аффицируется противоположными хотениями души и сообразно с ними направляет и всю человеческую деятельность. Чтобы победить грех, нужен для человеческой личности ум настолько мощный, чтобы он не поддавался греховным хотениям души. А этого можно достигнуть двумя путями: а) можно, оставив ум, отнять способность его самоопределения, но тогда Бог-творец был бы разрушителем созданной им природы ума; во-вторых, б) можно было бы ум возвысить до неподвижности ума Божеского, но тогда бы был ум обожествленный, и Троица перешла бы в четверицу.

Выход из всех этих христологических и сотериологических (А и Б) затруднений Аполлинарий видит только в своей теории. Существует совершенный Бог во плоти и совершенный человек в духе. Христос принял плоть и душу, но не человеческий ум. С привычной нам точки зрения это означало бы как раз то, чего хотел Аполлинарий избегнуть: Творец разрушает созданную Им человеческую природу, устраняя из нее ум. Но Аполлинарий смотрел под другим углом зрения. Допустим, что природа человека походит на химически сложное образование, напр., воду. С нашей точки зрения выделение из воды кислорода есть разрушение природы воды, так как она после этого перестает быть водою. Аполлинарий видит в этом разделении процесс не противный природе: разрушение природы начиналось бы тогда, если бы химия разложила и водород или кислород на величины еще более элементарные, или отняла {стр. 144} бы от них их специфические признаки (напр., вес). Христос принял тело и душу, но человеческого ума не воспринял. Он был истинным (совершенным) человеком, так как имел одушевленное душою тело и разумную человеческую плоть, хотя разум Его не был разумом человеческим, a вместо духа человеческого был дух божественный. Противоречия природе в этом не может быть: душе по природе своей свойственно всегда управляться чем-либо другим. Следовательно, этим не нарушается естественное состояние души: для нее безразлично, будет ли ею управлять дух человеческий или дух божественный.

В лице Христа Спасителя человеческой душе дан ум непреложный, поэтому Он, естественно, безгрешен. В лице И. Христа, следовательно, нет аскета, нет нравственной борьбы, прогресса; нет в Нем и раздвоения. Он не просто сосуд Божества, но органическое единство человека и Бога.

Христос — μία φύσις, μία ύπόστασις, μία ενέργεια, έν πρόσωπον, όλος Θεός, όλος άνθρωπος, αυτός όλος Θεός. Никак нельзя говорить О Нем, как о двух лицах, или как о двух естествах: но Он — одна природа Бога Слова воплощенная, μία φύσις τού Θεού Λόγου σεσαρκωμένη, покланяемая вместе с плотию единым поклонением. Мы имеем дело с одною природою, сложною, смешанною, σύνθετος, σύγκρατος. «О, новая вера! о, божественное смешение: Бог и плоть составили (άπετέλεσε) одну природу!» восклицает Аполлинарий в восторге от такого вывода.

Таким образом Аполлинарий вводит в свое учение о Лице Христа понятие смешения (μίξις). Но он протестует против всех, кто хочет видеть в его учении мысль, будто бы божество претворяется в человечество или человечество в божество, так, чтобы они стали единосущны. Железо, проникаемое огнем, превращается в жидкое состояние, но и при этом действии железо остается железом, а огонь огнем. Точно то же видим и в человеке: душа и тело совершенно различны между собою, но при соединении в одно органическое целое та и другая сохраняют свои отличительные свойства. Так и в Лице И. Христа божество и человечество составляют в Нем одну природу, но они пребывают, и не сливаются (διαμένοντα καί ού συγχεόμενα), и не переходят друг в друга. Христос таким образом является и иносущным, и единосущным в отношении к человечеству. Поскольку он есть Бог, Логос, Он ино{стр. 145}сущен человечеству, а поскольку Он плоть, Он нам единосущен. Этот двойственный характер природы в И. Христе заявляет себя на протяжении всей Его земной жизни: Он рождается, алчет в пустыне, искушается от диавола — обнаружение человеческой природы; Он отгоняет диавола, принимает служение ангелов, насыщает народ в пустыне — проявление божества. Как человек, Он предлагает вопрос об умершем Лазаре: «где положили его?» Как Бог, Он восклицает: «Лазарь! иди вон!» Во Христе человечество было покровом, под которым хранилось сокровище — Его божество.

Конечно, сам Аполлинарий не допускал и мысли о страдании Божества, которую приписывали ему его противники. Правда, он выражается о Лице Спасителя, что «Бог пострадал», но это выражение у Него надо понимать не буквально. Божество страдало добровольно, не по необходимости, не по принуждению своей природы, а по последованию своей природы (в силу обратного действия на Него того факта, что Он — μία φύσις с страдающим телом). Когда мы слышим Павла, говорящего о Христе пострадавшем, мы понимаем это не μερικώς (т. е. не так, чтобы только и исключительно одна сторона Христа страдала, а для другой это было совсем безразлично) и не считаем Божество подлежащим страданию: одной сложной природе приписывается и бесстрастие Божества, и страдание человечества. Мы исповедуем страдание Господа по плоти. Здесь для Аполлинария шла речь, следовательно, об άντιμεθίστασις ονομάτων, по которой и возможен этот обмен определений; иначе, при разделении природ, сшедшего с небес приходилось бы называть лишь Сыном Божиим, а никак не Сыном человеческим, и рожденное от жены — только Сыном человеческим, а никак не Сыном Божиим.

Против системы Аполлинария противники его делали различные возражения. 1) Указывали, что человечество Христа не есть истинное человечество. Христос человекоподобен, а не человек, и так как душа и тело без ума есть не только у человека, но и у животных, то воплощение Логоса по системе Аполлинария не представляет даже ручательства за Его действительное вочеловечение, за то, что он воспринял душу действительно человека, а не какого-нибудь животного.

{стр. 146}

Но Аполлинарий предвидел это возражение и хотел обратить его в честь и славу своей системы. Действительно, Христос не есть человек, но есть «как человек» (ουκ άνθρωπος, άλλ’ ώς άνθρωπος), ибо Он не единосущен человеку по главной стороне человека — по духу, уму. Поэтому Аполлинарий дает очень точные надписания своим сочинениям, напр.: «доказательство о божественном воплощении по подобию человека». Здесь доказывается, что Христос воспринял плоть, т. е. «человековидное сложение» (προσληψις σαρκός), a возвышение к Божеству полного эмпирического человека (άνάληψις όλου ανθρώπου) совершается лишь в путях верующих. Но приняв возражение, как свой собственный тезис, Аполлинарий хотел оправдать его и учением Св. Писания (апостол Павел говорит о Христе, что Он образом обретеся якоже человек), и философии (природа всякого смешения в том и состоит, что смешиваемые элементы не остаются в смешении в своей целости, но только отчасти, ουκ εξ ολοκλήρου, άλλά μερικώς). И во Христе не целый человек и целый Бог, a смешение и того и другого, подобно тому, как и в природе физической синий цвет, напр., есть смешение белого и черного.