Дело для трёх детективов - Лео Брюс

Что касается этой девушки, Энид, я совершенно уверен, она тогда она ничего не знала об этой идее, и не думаю, что она подозревает, что её возлюбленный связан с преступлением. Когда мы задавали ей вопросы, она говорила правду кроме того случая, когда мы спросили, была ли она тем днём с Феллоусом в автомобиле, и эта ложь в ответе была достаточно естественной. Возможно, кто-нибудь ещё, — он поглядел на отца Смита, — имеет основания думать, что она знала всё. Я склонен полагать, что нет.

Что касается Майлза, всё, что он знал, — это аккуратный план небольшого весёленького карнавала...

— Он подразумевает кражу драгоценностей, — вставил сержант Биф, видя моё удивление от использования лордом Саймоном этого странного слова.

— Да, он, возможно, знал даже способ, как всё должно быть проделано. Но он не имел к этому никакого отношения. Только не он. И мистер Майлз занялся самым лучшим и качественным алиби, как вы видите. Он пригласил сержанта покидать дротики с ним на пару.

«А что относительно Столла», — спросите вы. «А что относительно него?» — скажу я, вспоминая Бена Ганна и подобных парней.[53] Столл был гадким вымогателем, но он сожалеет об этом преступлении так же, как и вы, хотя и по другим причинам. Ещё через две недели его бы здесь и след простыл. Старая и опытная птичка, этот Столл. Набрал пёрышек для гнёздышка. Птицы ведь обкладывают гнёзда перьями? Будем надеяться, что да, звучит хорошо. И вот теперь случилось это проклятое убийство, и целая стая кошек стала рыскать вокруг, и он оказался перед невесёлой перспективой. Ну, хорошо, может быть лучше обратиться для иллюстрации к мышам и людям. Баттерфилд, как ты считаешь, мы не слишком ударились в зоологию?

— Фразеология вашей светлости, конечно, приняла практически биологическое направление, — серьёзно согласился Баттерфилд со своего места около двери.

— Теперь викарий. Из уважения к Баттерфилду я не буду говорить, что у него были летучие мыши в голове. Но по сути что-то вроде этого. Он увлекался пуризмом. И когда тем вечером миссис Терстон, совершенно не подозревая в нём ищейку, сказала ему, что очень любит молодого Феллоуса, это заставило его мозг буквально закипеть. Неудивительно, что он вышагивал потом в саду в течение получаса. Если бы он не услышал криков, то, возможно, проходил бы там всю ночь.

— И наконец, Норрис. Нам нет причин сомневаться относительно его довольно простого рассказа. Умеренный приступ истерии, из которого вы пытаетесь извлечь так много, достаточно естественен для парня его типа. Он, должно быть, оказался совершенно сбит с толку, когда его прервали в середине написания одного из его жутко психологически насыщенных романов чем-то вульгарным вроде  убийства, и мы должны искренно ему посочувствовать.

— Ну, вот и всё, джентльмены — картина завершена. Я надеюсь, что месье Пико ещё нанесёт на неё некоторые яркие мазки, и с нетерпением жду его выступления. Тем временем... да, Баттерфилд. Ещё коньяк, я думаю.

ГЛАВА 28

Я предполагал, что один из «мазков», который месье Пико добавит к блестящей реконструкции преступления, проведённой лордом Саймоном, коснётся горничной Энид, к перемещениям которой он выказал такой горячий интерес, продемонстрировав великолепный нюх настоящей ищейки. Но я не мог предположить, что ещё можно было добавить к общей картине. Картина лорда Саймона была столь полна и закончена — не был забыт не один даже самый тривиальный пункт и был объяснён каждый известный факт, — что месье Пико просто было негде разгуляться. Однако маленький человек, казалось, рвался высказаться и был так возбуждён тем, что он собирался нам сообщить, что мы откинулись на своих стульях и приготовились слушать.

— Это, — обратился он к лорду Саймону, — очень интересная теория. Очень изобретательная, mon ami. Я слушал с большим plaisir[54] каждое слово. Однако, к сожалению, она неверна, с самого начала. Джентльмен по имени Стрикленд, такой приветливый и такой спортсмен, как поведал нам  наш добрый Бёф, столь же неповинен в убийстве, как вы или я.

Я не могу даже выразить эффект от этого потрясающего заявления. Лорд Саймон, конечно же, выглядел самым незаинтересованным человеком и невозмутимо потягивал коньяк. Но его слуга, Баттерфилд, был явно потрясён и заметно побледнел. Было очевидно, что никогда прежде не слышал он, чтобы теория его хозяина подвергалась сомнению кем-либо, кроме инспекторов полиции, невежественных зрителей или преступников. То, что такую грубую ошибку совершает знаменитый месье Пико, казалось ему совершенно невероятным. Уильямс и я напряглись, и даже отец Смит проявил некоторый слабый интерес.

— Но не бойтесь, — продолжал иностранный детектив, — я, Амер Пико, покажу вам всё. Всё. Вы готовы? Allez . . . hoop![55]

— Я уже говорил вам, не так ли, что, когда мозг бессилен, следует обратиться к сердцу. Это не было никаким преступлением рассудка, хотя из-за простоты его было трудно раскрыть, но преступлением страсти. Вы удивлены, не так ли? А bien, мои друзья, меня тоже поджидали сюрпризы в этом деле.

Давайте рассмотрим уклад этого дома перед печальным событием. У нас есть приветливый доктор Терстон, английский джентльмен, который, как и многие из ваших английских джентльменов, не видит дальше своего носа. У нас есть мадам Терстон — очень любезная, очень добродушная и, нужно признать, немного глуповатая. У нас есть дворецкий, Столл, то, что вы называете по-английски «хитрой лисой», да? И очень компетентная повариха. Затем у нас есть молодой человек, Феллоус, который знает, каково это — побывать в тюрьме, и Энид — девушка смешанной крови и с довольно неудачной наследственностью. Voila — действующие лица.

Теперь, что же происходит? Имеется вечный треугольник, n'est-ce pa? Мадам Терстон имеет склонность к молодому шофёру, который, в свою очередь, любит Энид, и та очарована им. И здесь у нас корень всей проблемы. Друзья мои, остерегайтесь этого маленького треугольника. Он опасен!

Всё покрыто тайной. Добрый доктор ничего не должен знать — вообще ничего. Мадам Терстон может предпринять поездку в автомобиле, чтобы поболтать с молодым человеком, которого она обожает, но это должно быть тайной. Энид может знать всё, поскольку её возлюбленный уверяет её, что у неё нет причин в нём сомневаться, но она не должна позволить мадам Терстон заподозрить, что девушка о чём-то догадывается. И когда дворецкий, Столл, крадёт столь роковое и инкриминирующее письмо мадам Терстон шофёру и использует его, чтобы шантажировать леди, сама она не должна ничего говорить об этом Феллоусу, чтобы он не набросился на дворецкого, — иначе всё откроется и всё закончится. Вы видите, какие тут были тайны?

Помимо хитрого Столла ещё два человека с подозрением относятся к мадам и её шофёру —  повариха и викарий. Но повариха вполне довольна своим положением и считает, что это не её дело. Тем не менее, как она нам сказала, были вещи, которые она не одобряла. А викарий… он не уверен до конца. Он любит шпионить, наш добрый викарий, и надеется узнать больше.

Тем временем, в доме всё идёт своим чередом. Под покровом рутинных дел мадам Терстон скрывает свою любовь и муки от того, что её шантажируют. Энид скрывает огонь своей ревности, который продолжает гореть несмотря на все уверения её возлюбленного. Шофёр скрывает от леди средних лет, которая любит его по-настоящему, свою любовь к девушке. Шантажист скрывает свои действия от всех, за исключением мадам Терстон. И все скрывают всё от доктора Терстона. Voila — атмосфера! У всех есть тайны. Но дом продолжает жить, как любой другой.

А почему так? Потому что, мои друзья, имеются деньги. У слуг уже сейчас есть хорошее жалование —  исключительно хорошее. И есть завещание, которое однажды сделает всех богатыми. И за деньги можно вытерпеть многое. Таким образом, всё катится по наезженной колее, и приближается время фатального уик-энда, в который эти проблемы достигают кульминации.

Теперь все приближаются к тому, что называют критической точкой. Но сильнее всего шофёр. Три года он работает здесь и всё ещё не женат на Энид. Он хочет купить небольшую гостиницу. У него есть немного отложенных денег, но недостаточно. Энид хочет уйти вместе с ним. Но они не в состоянии это сделать! Если они покинут это место, они могут и не найти другого, где будут вместе. Когда мы любим, мы — рабы. Они должны оставаться здесь и работать: он должен вести себя галантно с мадам, а она должна сдерживать свои муки ревности. И, кажется, никакого выхода нет.

 Но есть завещание. Разве мы забыли, что есть завещание — небольшая уловка, которую мадам Терстон применила, чтобы удержать слуг? Voila — появляется  шанс! Если бы мадам внезапно умерла, скажем, от рака или туберкулёза, всё разрешилось бы, всё было бы в порядке. Они станут богатыми, они смогут купить небольшую гостиницу, у Энид больше не будет поводов для ревности, и Феллоусу больше не придётся мыть автомобиль. Если только… но к чему мечтать? Мадам здорова. Мадам может прожить ещё тридцать лет. К чему мечтать?