Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо

жалованье 60 000 мараведи в год, а Хуан де Картахена был назначен генеральным инспектором с содержанием 70 000 мараведи на время всего путешествия, в ходе которого он должен был «исполнять обязанности надзора в соответствии с инструкциями, выданными ему лично королем». Картахена и Мендоса были зависимы от епископа Фонсеки, его креатурами, с точки зрения Магеллана. Их выдвинуло Каса-де-Контратасьон. В экспедиции им следовало держать под наблюдением двух португальцев. Картахена должен был к тому же командовать одним из судов, после того как свой выбор сделают Магеллан и Фалейру. Наличие у Картахены собственноручных инструкций короля никак не могло добавить Магеллану и Фалейру уверенности в себе, как и тот факт, что жалованье новых назначенцев значительно превосходило капитанское, которым изначально положили 30 000 мараведи в год, а затем увеличили сумму до 50 000 – возможно, чтобы как-то устранить столь явное неравенство.

6 апреля были назначены новые люди Фонсеки: Гаспар де Кесада стал капитаном четвертого корабля с годовым жалованьем 48 000 мараведи – должно быть, Магеллан не мог не воспринять это иначе как намеренное оскорбление. В последний день того же месяца счетоводом экспедиции стал Антонио де Кока, «который должен вести учет всего, что содержится на корабле, и сообщать об этом казначею». Его жалованье должно было составить 50 000 мараведи в год[312]. 19 апреля еще один кандидат Фонсеки, Гонсало Гомес де Эспиноса, 32 лет от роду, был назначен офицером экспедиции, хотя и не получил корабль под свое командование. Эспиноса поплывет на том же корабле, что и Магеллан, и станет ему близким и верным товарищем, но Кока останется на стороне Фонсеки и сделается подозрительным и, как покажут дальнейшие события, враждебным.

Тем временем, словно бы желая подсластить горечь, которую могли вызвать все эти назначения, король решил оказать чрезвычайное доверие Фалейру и Магеллану, возведя каждого в звание рыцаря ордена Сантьяго. К ним стали обращаться как к таковым начиная с 19 апреля. Реакция Магеллана до нас не дошла, но о его удовлетворении можно косвенно судить по его прошению, чтобы король даровал всем капитанам и офицерам рыцарское звание в случае успеха экспедиции[313]. Наконец-то он получил то, к чему готовился при португальском дворе и чего должен был страстно вожделеть при своем круге чтения. Рыцарство пришло к нему в изгнании из рук чужеземного короля и являлось, с точки зрения бывших сограждан, не знаком отличия, а каиновой печатью. Можно было считать его и утешением, ведь контроль за предприятием ускользал из рук Магеллана.

Дарование рыцарства сопровождалось пожалованием 125 000 мараведи. Однако Магеллан не успел получить деньги до отъезда из Испании, так что он попросил короля отдать их в обитель Нуэстра-Сеньора-де-ла-Виктория в Триане в пожизненное владение с возвращением его наследникам после его смерти «в связи с огромным почтением, которое я питаю к этому монастырю» (por la mucha devoción que yo tengo al monasterio)[314]. Монастырь сыграл огромную роль во время последних дней Магеллана в Испании: здесь он накануне отплытия получил королевский штандарт, здесь все моряки флотилии слушали последнюю мессу на родной земле.

Наконец, в контракте подчеркивалось, что Магеллану и Фалейру необходимо уважать границы испанской зоны мореплавания и не вторгаться в португальскую: «Вам надо во время указанной экспедиции понимать, что вы не должны проводить исследования или предпринимать еще что-либо в пределах демаркационных линий и границ зоны светлейшего короля Португалии, моего дражайшего и возлюбленного кузена и брата-монарха, не делать ничего ему во вред, но оставаться внутри границ, выделенных нам»[315].

В общем-то, этот фрагмент проливает свет на подлинные цели всего путешествия, потому что Молуккские острова находились «внутри границ, выделенных Португалии». Но даже если бы испанские требования были справедливы, а острова лежали там, где их помещали испанские космографы, экспедиция все равно была бы обречена на провал по иным причинам, возникшим на протяжении следующих месяцев.

Дело выглядело решенным. Но предстояла еще самая сложная часть: нужно было собрать, экипировать и укомплектовать флотилию. Условия соглашения короля с Магелланом неоднократно менялись по мере изменения обстоятельств.

Расходы были поразительны; неизвестно, понимали ли сразу королевские чиновники необходимость партнерства с частным сектором, но затраты росли как на дрожжах, в то время как чиновники Каса-де-Контратасьон то ли из благоразумия, то ли по злому умыслу изо всех сил стремились держать Магеллана на голодном пайке. Средства появлялись медленно и с большим трудом, как при химическом титровании; приоритетами государственные служащие явно считали экономию, а не спешку. Например, 24 сентября 1518 года они выделили на расходы Магеллана и Фалейру мизерную сумму 5000 мараведи, что заставило обоих всего через месяц умолять короля дать больше денег, в особенности на товары, поскольку «такой незначительной суммы не хватит на приобретение полного груза специй»[316]. Частично экономия была связана с тем, что экспедиция Магеллана была далеко не единственной, требовавшей денег. Как сообщал своему королю португальский агент Себастьян Алвареш, три корабля должны были отправиться к западному побережью Центральной Америки с конечной целью попасть в Китай, а Кристобаль де Аро работал над организацией коммерческой экспедиции на четырех судах для поддержки путешествия Магеллана или следования за ней.

Сложно точно оценить размер издержек на снаряжение флота, поскольку в Каса-де-Контратасьон не слишком хорошо вели бухгалтерию, но изначальные расчеты, в том числе расходы на товары, которые так и не были взяты на борт не то по небрежению, не то из-за перевеса, составляли 8,5 миллиона мараведи[317]. Пугающая сумма: весь годовой доход короны, вероятно, не превышал 520 миллионов. При этом сюда не вошли многие издержки, понесенные позже: дополнительные выплаты, пенсии, долги, затраты на бухучет, расследования, судебные иски. Из денег, пошедших на экспедицию Магеллана, корона выделила почти 6,5 миллиона; почти все остальное дал Кристобаль де Аро – он вложил больше полутора миллионов в виде товаров, которые нужно было обменять на специи, или дешевых подарков для встреченных коренных жителей, которые нужно было предлагать им за хорошее поведение или в благодарность за поддержку или поставку провизии (например, тесть Магеллана приобрел в этом качестве 20 000 колокольчиков для соколиной охоты). На 1000 мараведи было куплено гребней, экспедиция везла 600 пар ножниц, тысячу маленьких зеркалец, 500 фунтов цветных бус и «четыреста ножей самого худшего качества, какое только может быть в Германии»[318]. Аро потратил множество времени и денег на попытки вернуть свои вложения после завершения экспедиции. Выплаты по счету он получил в 1537 году, за три года до смерти. Офицеры и матросы имели право взять с собой личные товары для обмена в количестве, соответствующем их рангу, и тем самым попытаться увеличить свои доходы (однако Магеллан ограничил их свободу пользования своим имуществом).

Соотношение государственных и частных инвестиций было исключительным для той поры: корона покрыла более 77 % затрат. Уместно