Забудь дорогу назад - Сергей Зверев

– Ты чего жужжишь, как Карлсон? – Неужели это я сказал?

Анюта недоверчиво мотнула головой, сглотнула, уставилась на меня, как на незнакомца, предложившего ей заняться извращенным сексом.

– Я думала, это ты жужжишь…

С этого момента, видимо, и началось. Звон в ушах сделался настойчивым, вибрировал, дрожал. Налетел ветер – настолько внезапный, что Анюта села. Я шагнул к ней, поискал взглядом Коровича. Корович пятился, словно кто-то толкал его в грудь. Момент тишины, как момент истины – и снова порыв ветра. Затряслись деревья, а звон в ушах сделался абсолютно невыносимым! До мозга доставал – словно кто-то ковырялся в мозгу вязальной спицей. Анюта застонала, заткнула уши.

– Ты видел, Михаил Андреевич? – выстрелил пальцем Корович. – Там кто-то прячется…

Я проследил за направлением его пальца. Груда камней слегка изменила форму – потекла, словно пластилин на солнце. Чушь. Я взял автомат на изготовку, совершил пробежку. Ноги как-то плохо отрывались от земли, словно земля была магнитом, а ноги – из железа.

– Здесь нет никого, Николай Федорович…

– Дьявол, что происходит?

– Мы идиоты… – стучала зубами Анюта. – Старушка ведь что-то говорила…

Шапки хвои шелестели над головой. Опустились низко-низко, шуршали, будто наущение проводили. Будь я проклят, но различались отдельные слова, смысл которых оставался за кадром. Кажется, в эту минуту я начал понимать, что такое необъяснимый мистический ужас. Страх без причины – признак дурачины… Деревья раскачивались от порывов ветра, в разрывах между кронами было видно, как пропала голубизна, откуда ни возьмись, набежали тучи, загромоздили небо. Я очнулся, стоя на коленях. Голова гудела, трещала и рвалась. Рядом, беспомощно опустив руки, сидела Анюта – ее лицо то вздувалось, то становилось тонким, обостренным, покрываясь при этом синими пятнами. Корович превращался во что-то размытое, совершающее смазанные колебания. Голова рвалась на осколки – словно меня без скафандра и батискафа сбросили на дно океана. Потекли видения, проявился образ бывшей жены Натальи. Она была такая выпуклая, настоящая, по пояс обнаженная. Кружила вокруг меня, хватаясь рукой за стволы деревьев, улыбалась, и я даже чувствовал запах ее любимых духов – самый настоящий терпкий цветочный запах… А потом Наталья превратилась в Павла Викторовича Булдыгина – сущий скелет, кожа да кости, он подошел ко мне, гремя костями, обнюхал, заглянул в глаза, положил руку на плечо – не рука, а сплошные жилы. «Не ходи туда, Мишка, хреново там, не ходи…» Или мне не знать голос Павла Викторовича – бывшего коллеги по военной прокуратуре и товарища по несчастью? Он взял меня за воротник, приблизился вплотную. Потек сладковатый запах разложения. Что за бред? Меня уверяли, что Булдыгин жив и прекрасно себя чувствует, если не принимать во внимание депрессию и небольшие отклонения в психике…

Я собрал остатки воли, выгнал всех посторонних из головы. Но злые духи продолжали развлекаться. Окружающая реальность превращалась во что-то относительное. Блекли краски – исчезало зеленое, бурое, коричневое, все делалось серым, неинтересным. Альберт Эйнштейн показывал язык. Деревья вдруг куда-то поплыли, сделались волнистыми, земля под ногами – кочковатой. Возникло ощущение, что я начинаю от нее отрываться… Я пытался добраться до Анюты, но она была жидкой, вытекала из рук. Бледнел ее образ, растворялся в дрожащем мареве. Я затряс головой, как припадочный. Вернулась реальность – ненадолго. Анюта корчилась в траве, стонала, Корович вертелся, как на иголках, бешено отдувался, махал руками вокруг лица, словно отгонял стаю ос.

– Веревка… – проскрипел я. – Где веревка? Мы должны привязаться друг к другу…

Я уже забыл, что скрученная веревка висела у меня на поясе! Изрыгая гнусные матерки, я навалился на Анюту, чтобы не пропала раньше времени, обвил веревку вокруг ее талии, сдавил так, что она охнула. Ничего, переживет, много столетий дамы ходили в корсетах, и не такие нагрузки выдерживали… Я судорожно резал веревку, примотал конец к своему запястью, сверху привязал второй обрывок, бросил свободный конец Коровичу.

– Держи, Николай Федорович, привяжись, да живо…

Корович еще не оторвался от реальности. Возился, кряхтел, потом зачем-то тряс рукой.

– Готово, Михаил…

«Ремиссия» была недолгой. Дьявольский хохот вгрызся в барабанные перепонки! Я задергался, как марионетка на веревочках. Сам, своими руками привязал себя к двум демонам! Подлинные демоны – исчадия ада с пламенным взором. Они ходили вокруг меня, как тореадоры вокруг быка, дергали за веревку. А я облезал от страха. Не описать испытанное в эти минуты чувство. Но и спутники мои испытывали примерно то же. И вокруг них прогуливались, лезли в душу демоны…

– Михаил, сваливаем отсюда, возвращаемся…

Какая своевременная, черт возьми, мысль! Мы побежали обратно. Не знаю, как другие, а я мгновенно уткнулся в непроницаемый барьер и повалился на землю. Тянущая боль сдавила запястье. Я поднимался, рычал, как голодный лев, пытался идти, но снова падал. Словно ворочался в гигантском мыльном пузыре, стенки которого не лопались. Шел вперед, испытывал сопротивление, выпрямлялась сжатая пружина, и меня уносило обратно. И еще это чувство невесомости – а скорее даже не невесомости, а постоянно меняющейся силы тяжести, ты становишься пушинкой, не можешь бежать, не можешь набрать достаточно инерции…

– Не получается… – хрипел я. – Быстро разворачиваемся и бежим куда-нибудь…

Мы путались в веревках. Какой дурак так завязал?! Мы с Коровичем тянули, надрывая жилы, этот воз – у Анюты подкосились ноги, она упала, мы тащили ее, как волокушу. А деревья продолжали шевелиться, тянули к нам ветки, кололи лица, камни меняли очертания, ползли за нами, неистовствовал ветер. И хохотали духи…

И внезапно все кончилось! Мы упали в траву и несколько минут лежали, боясь пошевелиться. Потом завозились, приподнялись, уставились друг на друга со страхом. Видок у нас, конечно, был адский. Кожу стянуло судорогой. Анюта беспрестанно икала, держалась за живот. Лицо Коровича превратилось в посмертную маску. И куда все исчезло? Ни ветра, ни туч. В благоговейном молчании вздымались стены ущелья. Деревья не шевелились, птицы не пели… А ведь действительно, обнаружил я, как отошли от деревни, не видели ни одной птички. Куда все делись – дятлы, клесты, лесные голуби?

– Надеюсь, все в своем уме? – осторожно спросил я.

– Не знаю, – ощупывая голову, пробормотал Корович. – Смотря что ты понимаешь под своим умом.

– Ну и попали… – неоригинально заметила Анюта. – Луговой, я увидела твою настоящую сущность – ты был инкубом, посланником потусторонних сил, хотел забрать меня в ад. В принципе, я давно это подозревала…

– Вы оба были хороши… – проворчал Корович. – Не поверите, такая тоска и безысходность в душе…

– Стоп, – перебил я. – Не будем делиться ощущениями. Феномен, с которым мы столкнулись…

– Геомагнитная зона, – криво усмехнулся Корович. – У тебя одно объяснение. А я бы назвал это как-то по-другому…

– Мы вышли, слава тебе, Господи… – благодарно смотрела в небо Анюта. – Конечно, зачем искать объяснения, все равно не найдем…

– Не хотелось бы вас огорчать, – заметил я, – но мы столкнулись с чем-то более серьезным, чем повышенная магнитная активность. Ущелье не закончилось – много ли мы прошли? Подозреваю, все страсти еще впереди. Объяснение такое – аномальные зоны… или как их там назвать… следуют одна за другой, есть такие участки, где они не пересекаются, – на одном из подобных пятачков мы сейчас и лежим. Шаг влево, шаг вправо, и все начнется снова. Мы будем сходить с ума, нам будет мерещиться всякая всячина, нас будут донимать призраки и демоны. Хорошо еще, если мы не свернем друг другу шеи…

– Или не пропадем к едреней фене, – убитым голосом сказал Корович. – Помните, старушка говорила, что в Айгараче пропадали люди…

Анюта плакала, бормотала сквозь слезы, что она не хочет пропасть, она и так уже пропала, сколько можно издеваться над несчастной девушкой? Кричала, что никуда отсюда не пойдет, будет лежать, пока не прирастет к земле. Это лучше, чем пережить заново весь этот ужас. Мы с Коровичем мрачно переглядывались. Мы думали об одном и том же. Назад пути нет. Нужно идти вперед, а лучше бежать – не думать ни о чем, не поддаваться панике. Поодиночке не пропадем, пока мы связаны одной веревкой…

Мы поднимались, как в атаку на фашистский дзот. Мы даже что-то кричали, таща Анюту под локти. Она упорно не желала шевелить ногами – пришлось надавать ей тумаков, только после этого она побежала. Женщина была уверена, что все вернется, и не ошиблась… Мы попали в какой-то ураганный вихрь. Голова разбухла, руки и ноги куда-то отвалились, я не мог собрать их в кучу, катался по земле, тщетно выискивая точку опоры. Скреб траву, куда-то полз, поднимался, тащил за собой, как бурлак на Волге, эту неподъемную «баржу», издающую плач и матерщину. А бывало, что у меня кончались силы, и тогда меня тащили. В голове происходило что-то необратимое. Несколько раз я терял ориентацию в пространстве – вместо тайги и далеких круч я обозревал морскую волну. Она накатывалась на отлогий песчаный пляж. Видел зеленые лужайки, заросшие гладиолусами, белокаменный особняк, а вокруг особняка – провалиться мне на этом месте! – каких-то людей в белых одеждах… Картинки менялись, как в калейдоскопе, тряслись, вспыхивали, таяли. Выросла пещера, обрамленная чахлыми кустами, я уже шагнул в нее, уже картинка загрузилась в сознание, обросла объемом, я даже чувствовал характерный запах плесени, но меня вырвали из пещеры, и снова все завертелось…