Клуб заграничных мужей - Мария Жукова-Гладкова

Мне хотелось смеяться в голос. Кто поверит в этот детский лепет на лужайке? Но ведь для парней главное, чтобы от них отстали. Вот и несут ахинею. Всем понятно, что гранату они не сами кидали, а поди докажи, с какими намерениями они в самом деле потащились в тот двор среди ночи.

Но одно радовало: официальные органы в самом деле должны серьезно заинтересоваться фирмами и фирмочками Евгения Андреевича и компании.

А что нужно мне? Я глубоко задумалась, расправляясь со вторым эскалопом. В самом начале мы с Веркой хотели, чтобы на нас не навесили убийство двух парней в загородном доме и нас не замучила отдача. Поэтому и стали разбираться.

Но теперь…

Дело обрастало все новыми и новыми подробностями и, можно сказать, вышло на международный уровень.

Мы имеем некую секту (иначе я их назвать не могу, сами пусть именуют себя как угодно), которая вовлекает в свои ряды только женщин. Большая часть (если не все) активно трудятся на многочисленных предприятиях, принадлежащих этой компашке, принося прибыль хозяевам. Некоторых дамочек отправляют в США, выдавая замуж за иностранцев.

На предприятиях теток явно нещадно эксплуатируют. Перед отъездом в США требуют отписать на «фирму» свое имущество – как сделала Ольга, родственница Марины Васильевны. Более того, моя соседка по палате сказала, что, насколько было известно Ольге, это делали и другие, выехавшие в США, но воспринимали нормально – как плату за организацию брака с иностранцем. У «фирмы» уже благодаря этим двум видам деятельности образуется весьма неплохой доход.

Но что дальше?

С какого-то боку тут медицина. Если я правильно поняла, секта вербует нездоровых женщин. Так проще? Они более подвержены влиянию? Предположим, наша средняя женщина, не очень молодая, одинокая, получающая не такую уж большую зарплату, вдруг узнает, что у нее рак. Эта болезнь воспринимается нашими людьми как неизлечимая. Приговор вызывает панический ужас, а шесть процентов, только узнав диагноз, вообще отказываются от лечения. Читала я где-то эту статистику. Более того, подавляющее большинство (около семидесяти пяти процентов – то есть три четвертых) больных идут к врачу, когда болезнь уже запущена. Ну не верят люди нашей медицине, да и в последнее время врачи уж больно стали деньги драть. Сколько народу ходит без зубов, потому что не могут себе позволить их вставить, сколько лишаются способности видеть, потому что даже при бесплатной операции нужно, например, в случае катаракты выкладывать деньги за хрусталик, ну и за лекарства, естественно. Не жалко заплатить (если средства, конечно, вообще есть), если уверен, что тебе в самом деле помогут. Но ведь, к сожалению, иногда случается, что у тебя просто выкачивают деньги и ничего не делают.

А тут – все бесплатно. В нашей стране я в благотворительность не верю. На Западе она существует и порой принимает абсурдные формы. Но там общества защиты животных и помощи людям, попавшим в любую кризисную ситуацию, и все прочие реально действуют. Мне лично приходилось слышать от многих иностранных бизнесменов, что они, по крайней мере, час в неделю работают с бывшими наркоманами (просто беседуют и поддерживают морально, не говоря уже о материальной помощи всяким благотворительным организациям), их жены проводят по нескольку часов в раковых или геронтологических центрах и считают это своим долгом перед обществом. На Западе крупному бизнесмену, да и среднему или мелкому, стыдно не участвовать в благотворительных акциях.

Но если что-то в нашей стране вдруг делается бесплатно, то вряд ли от чистого сердца. Например, слово «фонд» всегда вызывает у меня настороженность. Помнится, слышала выступления одного политика в защиту некоей, скажем так, лавочки, вернее, ее руководителей и отцов-основателей. «Я их знаю, – с пеной у рта верещал политик. – Честнейшие люди!» Но там, где речь идет об огромных суммах и всяческих благах со льготами, я не стала бы употреблять слово «честность». Кстати, один из руководителей того самого фонда после того, как организация кинула тысячи простых людей, доверивших им свои деньги, до сих пор в бегах, остальные – в местах, давно по ним плакавших.

А если кого-то от чего-то у нас лечат бесплатно (пусть даже американцы в самом деле выделяют деньги из своих благотворительных фондов, во что вполне могу поверить), причем, по всей вероятности, дорогими лекарствами, тестируют на дорогостоящем оборудовании, организуют выезд в США… Значит, это кому-нибудь нужно. Из наших.

Ради квартир? Возможно. Но у всех ли есть квартиры? Или в США отправляют только тех, у кого можно что-то взять? Для эксплуатации на своих предприятиях? Сомнительно. У нас безработица, на пошив постельного белья, как мне кажется, и так без труда можно найти народ.

Но что делать мне? Ведь я же не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины. Афганец поможет из корыстных соображений – он хочет получать дань, но мораль с нравственностью у него отсутствуют по определению. Начать с визита к Евгению Андреевичу? Удовлетворит он мое женское любопытство?

Я допила чай, поблагодарила буфетчицу и отправилась в кабинет Рубена Саркисовича, чтобы выяснить, где разместили моего нового знакомого.

Доктор Авакян сидел за компьютером с огромным монитором и что-то напряженно изучал.

– Ланочка, любовь моя! – воскликнул врач при виде моей особы и тут же вскочил с огромного кресла, в котором с трудом помещался. Авакян за те годы, что я с ним знакома, раздобрел раза в два. Жизнь, наверное, хорошая, да и покушать он любит, причем хорошо и обильно.

Рубен, как и обычно, расцеловал меня и потискал, потом пригляделся.

– Бледненькая ты, радость моя, – заметил он. – Позагорать бы надо. Чего не уехала никуда на майские? Отдохнула бы…

«И никуда не вляпалась», – добавила я про себя и тут же решила взять быка за рога – уточнить, где находится вчерашний пациент и как себя чувствует.

Авакян как-то странно на меня посмотрел, потом отвел к диванчику (обычно используемому в кабинете с другими целями в компании с действующими медсестрами, но я медсестра бывшая, так что мы там просто сидели). Рубен молчал какое-то время, потом резко стал серьезным.

– Лана, может, ты успокоишься, а? Вдвоем с Веркой? Ведь не ровен час… Помню я, какой ее сюда привезли в ноябре… А ты сама? Ну, уворачивалась пока. А дальше? Ведь удача – штука изменчивая. Что тебе нужно? Бабки? Тебе их что, мало?

– Нет, – сказала я. – Хватает, – правда, тут же добавила: – Но ведь их никогда много не бывает.

Рубен Саркисович хмыкнул, потом прямо спросил, что мы с Веркой намерены делать с дискетой. Если бы не мое умение «держать лицо», которое я активно тренировала, можно сказать, в боевых условиях весь прошлый год, то я бы себя выдала. Но этого не случилось, вместо этого я с самым невинным видом поинтересовалась у Рубена, что он сам думает.

– Ты притворяешься или в самом деле по башке сильно дали? – излишне резко спросил Авакян.

Я скромно опустила глаза к полу, судорожно соображая. Что там за информация? Откуда Верка взяла дискету? Или это и есть те самые «материалы», которые упоминали и Афганец, и Евгений Андреевич? Но каким образом они попали к Верке? И какого рожна она отдала ее Авакяну, если уж сперла? Мне не могла, что ли? Ну, дрянь подружка…

Авакян тем временем вскочил с диванчика и принялся выписывать круги по комнате, с гордостью неся впереди свой огромный живот. Свет ламп дневного света, вмонтированных в потолок, отражался на его блестящей лысине.

Из его воплей я поняла, что на злосчастной дискете собрана информация о двух препаратах, о существовании которых Рубен Саркисович никогда не слышал и которые не включены ни в какие отечественные справочники, а поэтому, скорее всего, Минздравом не разрешены. На дискете формулы, технология изготовления, дозировка, побочные эффекты. Авакяна особо возмутили побочные эффекты. В семидесяти пяти процентах случаев наблюдались психические отклонения, причем самые разнообразные. Была бы его воля, он из-за этих побочных эффектов никогда бы не выпустил препараты на рынок.

– Но, судя по тому, что вы прочитали, лекарства помогают? – уточнила я, врываясь в поток его речи.

Рубен Саркисович прекратил свой бег по комнате, вытер лысину носовым платком, постоял на середине, затем снова опустился на диванчик.

– Судя по тому, что там написано, – он кивнул на компьютер, – опухоли рассасываются. «Злокачественные и доброкачественные новообразования». Те, при которых обычно делают радикальное иссечение. Но побочные эффекты… Крыша едет, Лана! Я не говорю об аллергических реакциях! Они у всех наблюдались! У всех! Ну, в смысле, судя по тому, что там написано… А психушка для семидесяти пяти процентов – это нормально? Что лучше: нормальная башка и опухоль, которую можно вырезать, или психушка без опухоли? Вот ты бы лично что выбрала?

– Психушки не надо, – ровным тоном ответила я.