Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

   — Почему ты хочешь подчеркнуть, что значишь в государстве больше, чем я?

   — А чем я хочу подчеркнуть, позволь спросить, присночтимый?

   — Ты уже спросил! Без позволения... Но запомни: спрашивать буду я, а ты отвечай!..

Михаил увидел, как подались вперёд Василий и Самватий, сразу положившие кулаки на рукояти мечей, и понял, что смерть Варды близка.

   — Почему ты поставил свою палатку на холме выше моей? — снова повёл допрос василевс.

   — Присночтимый, я поставил её, когда твоей ещё здесь не было. Когда ты находился далеко от театра боевых действий.

   — Хочешь сказать, что воюешь только ты один... — Михаил нарочно провоцировал Варду.

   — Нет, нет! Я не хотел этого сказать... Это не так!

Тогда движением глаз император дал знак Василию, что минута расправы над заносчивым министром наступила. Македонянин едва заметно кивнул Самватию. Тот вышел из палатки и совершил крестное знамение. Этим он заранее предуведомил убийц. Те сразу перебили свиту Варды и ворвались в палатку. Кесарь понял всё и, чувствуя, что погиб, бросился к ногам Михаила, моля его о спасении. Но Василий обнажил меч; по этому знаку заговорщики бросились на несчастного кесаря. Убийцы остервенели до того, что не могли оторваться от трупа, покрытого кровью, так что впоследствии едва могли собрать несколько бесформенных кусков, которые были похоронены в том самом Гастрийском монастыре, откуда была прислана расшитая золотыми куропатками накидка...

Летописцы, пристрастные к Македонской династии, сделали всё, чтобы оправдать Василия в убийстве Варды, и приложили все старания, чтобы показать, что он не играл никакой роли в этом событии. Но правда совершенно не соответствует этому.

По официальной версии, очевидно придуманной, чтобы простить это гнусное убийство, выходило, будто заговорщики после долгих колебаний вынуждены были это сделать, чтобы спасти императора, жизни которого грозила опасность. Но это не могло обмануть никого. Разумеется, патриарху Фотию ничего не оставалось, как поздравить императора с избавлением от столь якобы очевидной угрозы его жизни, но народ, более правдивый и любивший Варду, кричал василевсу по дороге, когда тот ехал назад:

   — Хорошее ты совершил дельце, царь! Ты, убивший своего родственника и проливший кровь своих близких! Горе тебе!

Василий одержал верх. Через несколько недель после этого император, не имевший детей, усыновил Македонянина и возвёл его в сан магистра, а позднее сделал соправителем.

В Троицын день 866 года народ с удивлением увидел, что в Святой Софии воздвигают два трона, и любопытные были крайне заинтригованы, зная, что имеется только один василевс. Скоро всё объяснилось. В положенный час императорская процессия вошла в базилику; во главе шёл Михаил Третий в полном парадном облачении; Василий следовал за ним, неся меч обер-камергера. Твёрдым шагом император приблизился к иконостасу и поднялся на верхние ступеньки, Василий остановился несколько ниже; ещё ниже поместились императорский секретарь, протасикрит, вожди партий, представлявших простой народ. И тогда, в присутствии двора и собравшейся толпы, императорский секретарь прочёл царский указ. «Варда-кесарь, — говорилось в этом документе, — составил заговор с целью убить меня и для этого увлёк меня из столицы. И если бы не добрые советы Василия и Самватия, я теперь не находился бы в живых. Но он пал жертвой своих прегрешений. Итак, я повелеваю, чтобы Василий, паракимонен[92] и мой верный слуга, охраняющий мою царственность, избавивший меня от моего врага и любящий меня, стал отныне блюстителем и правителем моей империи и чтобы все величали его императором».

Василий, потрясённый, прослезился при этом чтении, которое, конечно, не могло его удивить. И Михаил передал свою собственную корону патриарху, который благословил её и возложил на голову Василия, в то время как препозиты[93] облачали его в красную одежду дивитиссий и обували в красные башмаки — кампагии.

И народ воскликнул по церемониалу:

   — Многая лета императорам Михаилу и Василию!

После долгих изнурительных дорожных мытарств в Венецию по пути в Рим прибыло посольство из Византии во главе с Константином и Мефодием. Только там Антигон узнал, что отца изрубили на куски, словно капусту, в походной палатке василевса.

«Вот почему меня услали... Иначе я со своими солдатами не дал бы содеять это мерзкое дело, организованное Василием. И чтобы ещё теснее скрепить свой союз с Василием, Михаил отдал ему в жёны свою любовницу Евдокию Ингерину, в которую были влюблены почти все патриции императорского двора... Что греха таить, и я в мыслях не раз желал эту красивую распутницу, представляя её в обольстительной наготе рядом со мной на ложе. Больше того, хотел бы обладать её прекрасным телом в любое время дня и ночи. Завидую василевсу, который может это делать, когда захочет!» — раздумывал Антигон.

Здоровые силы брали верх над его печальными раздумьями, а воспоминания о телесной красоте куртизанки будили в нём животные инстинкты, и тогда он вместе с русским язычником Доброславом, с которым сдружился, отправлялся в очередной венецианский бордель, представляя всякий раз Евдокию в качестве его обитательницы. Евдокия служила и в борделе. Но вначале она занималась уличной проституцией в предместье Галата.

Издавна это предместье Константинополя было главным центром проституции, потому что там сосредоточивалась вся заграничная торговля. Долгое время Византия была единственным государством на Востоке с постоянными большими городами (Константинополь, Фессалоники, Антиохия) и культурой, производившей на чужие народности громадное впечатление. Многочисленные колонии иностранцев доставляли сюда значительную клиентуру проституции. И, конечно, работорговля. Византия в этом отношении была на Востоке своеобразным узловым пунктом для публичных женщин, а на Западе — ив этом Антигону с Доброславом пришлось воочию убедиться — соответствующее место занимала Венеция, где торговля человеческим мясом (по выражению историков того времени) велась в обширных размерах уже с VIII столетия. Во времена папы Захария (741—752 годы) многие венецианские торговцы приезжали в Рим и на остров Крит, устраивали ярмарки и покупали массу женщин, чтобы сбывать их в Африку сарацинам. Против этого безуспешно издавались законы.

Венецианцы и византийцы издавна соперничали между собой в этой выгодной торговле.

Евдокию один византийский купец хитростью увёз из Константинополя в Венецию и там продал в бордель. Так она сразу превратилась из вольной проститутки на Востоке в бордельную на Западе. Здесь уже существовало большое число городов, носивших названия Коломб, Коломбет, Коломбье, происходящие от латинского columbarium — голубятни. Таково было прозвище домов служанок в имениях знатных вельмож. В VI и VII веках эти имения считались настоящими борделями, где служанки проституировались сами или их проституировали господа.

Периодом расцвета таких домов в имениях, виллах и усадьбах вельмож считается IX столетие, как это видно из указа короля Лотаря в 876 году, того самого короля, из-за прелестей жены которого потеряли голову духовные чины Латеранского дворца и сам папа Николай Первый.

В те времена сами отцы церкви устраивали в женских монастырях бордели и имели от этого немалый доход.

Есть сведения о том, что Евдокия Ингерина, раскаявшись, ушла в монастырь, но настоятельница, зная о её прошлом и видя обольстительную красоту, часто отдавала Евдокию на ночь знатным гостям и духовным лицам, от коих зависело благополучие монастыря.

Потом Ингерину забрал к себе венецианский вельможа; натешившись, продал её снова в Византию регионарху, а уже у того Михаил Третий, увидев Евдокию, нагло отобрал её и поместил у себя во дворце, сделав первой любовницей. Её судьба была похожа на судьбы тех женщин из низов, достигших больших высот благодаря своим неотразимым женским прелестям, хитрости, изворотливости и способности сводить с ума венценосных особ ненасытными ласками. Как и распутная Феодора, ставшая в VI веке женой византийского императора Юстиниана Первого, Евдокия Ингерина в IX веке тоже сделалась императрицей.

Если продолжить сравнения, то примечательна судьба Клеопатры. Будучи царицей Египта, она кончила тем, что превратилась в обыкновенную куртизанку, тогда как Феодора и Евдокия, заурядные куртизанки, сумели возвыситься до царского престола...

Евдокия и Феодора принадлежат к тем историческим фигурам, при писании которых действительность настолько тесно переплетается с легендой, что отделить одну от другой не представляется теперь возможным, несмотря на все старания учёных. Если о Евдокии Ингерине известно очень мало, то о Феодоре почти всё. И так как их судьбы схожи, то позволительно рассмотреть историю возвышения одной из них — Феодоры, поучительную во всех отношениях не только для того времени.