Комплекс Наполеона - Марина Серова

Как-то раз Точилин не выдержал и накостылял Губанову по шее в укромном уголке детского дома. Потом было разбирательство между детьми, кто из детей избил Сережу — нянечка Варвара Михайловна заметила у ребенка синяки. Но все обошлось.

Однако после Нового года все пошло по новой. Губанов постоянно напоминал Точилину о своем присутствии и выражал желание поработать наводчиком еще раз. Точилин с Еременко уже было решились возобновить дела, как вдруг объявился отец Сережки. Охраннику Точилину он совсем не понравился — какой-то весь «правильный», солидный. А тут еще Губанов подлил масла в огонь — по-видимому, дура Сокольникова намекнула ему о том, что он вскоре, как и его друг Антон, сможет уйти из детского дома к родителям и что весь детский дом вздохнет наконец с облегчением. Сказала она это, конечно, в порыве раздражения после очередной выходки Губанова, но… Короче говоря, после этого Сережка окончательно воспрял и потребовал от Точилина тысячу рублей. В противном случае он пригрозил после выхода из детского дома рассказать все тем, кто придет его отсюда забирать. Точилин удивлялся, откуда в этом маленьком шкете такая злость и жизненная цепкость. Но факт оставался фактом, и Точилин на свой страх и риск решил избавиться от Сережи. Он буквально ненавидел маленького шкета. С Антоном Корольковым все было проще — Точилин просто строго-настрого запретил ему обсуждать что-либо по поводу их дел с Сережкой с кем бы то ни было. И Антон, мальчишка хоть и нервный, но гораздо более осторожный и трусливый, Точилина прекрасно понял.

Губанов же своим поведением просто подписал себе приговор. Удобный случай представился в один из вечеров. Точилин, помимо своих криминальных похождений, не брезговал и амурными. Одинокие перезрелые женщины польстились на него, парня моложе их лет на десять. И Олег с удовольствием ответил на эти позывы женской плоти. У него у самого не было ни жены, ни подруги. А тут сразу две, пускай и старше, но зато делали все, что он ни попросит. Да и деньжат подкидывали из спонсорской помощи — по крайней мере, Аделаида Анатольевна. С ней Точилин связался в основном по этой причине. А Лерка Сокольникова, как женщина, нравилась Олегу больше, и с ней он крутил любовь более охотно.

Точилин видел, как Губанов бесится и отказывается засыпать, измучив бедную Варвару Михайловну. Эту нянечку, воплощение заботы о детях, Точилин в глубине души ненавидел. Наверное, потому, что она была ему непонятна. Ему было непонятно, как можно было так нянчиться с этими противными, порой очень жестокими, надоедливыми, шкодливыми детьми! Которые ругались матом, а некоторые из них во время своих отлучек в город нюхали клей…

Сыграли свою роль и две рюмки водки, которые он выпил вместе с Аделаидой и Валерией. Вообще-то Точилин не очень налегал на алкоголь, он лишь составлял компанию двум одиноким женщинам, для которых этот самый алкоголь и он сам, Олег Точилин, были отрадой в этой жизни в данный жизненный период.

А когда Никишину послали за водкой, а Ада махнула рукой — мол, пускай ни ворота, ни дверь не закрывает, Точилин понял — настал самый удобный момент. Кто угодно мог зайти в детдом, под подозрение легко попадала та же Никишина, которая не первый раз воевала с Губановым и который очень ей досаждал (как, впрочем, и остальным воспитателям и нянечкам). Точилин поднялся и вышел как бы в туалет. Пьяные Ада и Валерия включили в кабинете музыку и начали говорить о чем-то своем, женском.

В коридоре не было никого. Остальные дети спали. В больничной палате были Губанов и Никифоров. Но Андрей спал. Губанов же лежал и баловался, болтая в воздухе руками и ногами.

— Ты чего, дядя Олег? — спросил он, увидев Точилина на пороге.

— Тихо ты, — приложил пальцы к губам охранник. — Деньги тебе принес, как договаривались, чтобы никто не видел.

— А! — просиял Сережка.

— Сейчас отдам, — сказал Точилин и тихонько приблизился к кровати Губанова. — Этот спит, что ли? — спросил он, показывая на Никифорова.

— Спит, — с неприязнью отозвался Губанов. — Нажрался своих колес и спит. Перед этим меня два раза стукнул, козел!

— Ну, это ничего, ты вырастешь — и тоже его стукнешь! — Точилин присел на кровать к Губанову.

Потом вдруг он резким движеним выхватил из-под головы мальчика подушку и, прежде чем тот успел вскрикнуть, закрыл его лицо и начал душить. Все кончилось через три минуты. Убедившись, что Сережка больше не дышит, Точилин осторожно закрыл за собой дверь и пошел обратно, в кабинет директрисы… 

ЭПИЛОГ

Вот и закончилось очередное дело в моей жизни… Дело, надо сказать, одно из самых тягостных, поскольку было связано со смертью ребенка. Тем не менее закончилось оно более или менее благополучно.

Владислав Губанов, которому довелось пережить еще одно потрясение в виде не очень-то красивого поступка своей нынешней супруги, все-таки успокоился и не стал ломать дров. И хоть его отношениям с Ириной предстоял еще период восстановления, все же я была уверена, что они сумеют сохранить семью.

Антонина Губанова, к счастью, нашла в себе силы сдержать слово и обратилась в наркологическую клинику. В данный момент она проходила курс лечения, и я от души надеялась, что он будет успешным.

Варвара Михайловна Никишина уволилась из детского дома, причем забрала с собой и своего сына, с которым воссоединиться ей пришлось так поздно. Но лучше поздно, чем никогда, — в этой избитой и знакомой всем фразе все же есть смысл. Ей разрешили это сделать в отделе образования после того, как узнали о скандале в детском доме. У всех на устах была история с убитым мальчиком, с кучей разборок и проверок, так что усыновление подростка прошло мимоходом — никто не возражал, не до того было, чтобы разбираться в отношениях Никишина — Никифоров досконально.

Анатолий Головлев просто пропал из поля зрения после своего появления в суде. Ни я, ни Антонина Губанова не знали, где он и что с ним. Впрочем, меня-то это вообще практически не трогало, да и для Антонины так было лучше. Правда, через несколько дней от него пришло письмо на ее адрес, в котором Головлев сообщал, что уехал на Север к двоюродному брату, который обещал устроить его там на работу. Добавлял он также, что наконец-то нашел применение своим золотым рукам и, как только он сколотит приличное состояние, тут же приедет за Антониной и заберет ее с собой. Все это рассказала мне сама Антонина, когда я — добрая душа — зашла к ней в больницу, чтобы навестить. Скептически хмыкнув в душе, я не стала разочаровывать женщину и только мысленно пожелала, чтобы они с Анатолием больше не встречались. Да и по ее виду мне стало ясно, что она этого не хочет. Так что я просто пожелала ей скорейшего выздоровления и оставила женщину на попечение врачей.

Чья судьба волновала меня больше всего, так это Антона Королькова. Правда, после того, как он узнал, что запугавшего его до полусмерти охранника Точилина посадили в тюрьму на долгий срок, пацан все же начал успокаиваться. Тетка, Мария Романовна, конечно же, пришла в ужас от всех подробностей, которые ей пришлось узнать о своем племяннике. И мне пришлось еще и провести с ней психологическую беседу, дабы убедить ее не травмировать сейчас и без того достаточно искалеченную психику Антона и вообще постараться никогда не напоминать ему обо всех трагических событиях его жизни. Из психиатрической клиники его выписали, и теперь Антон находился дома, притихший, не отошедший до конца от своих переживаний, но уже достаточно спокойный, на улицу почти не выходивший и штудировавший свой компьютер. Тетка, нужно отдать ей должное, поняла меня правильно и теперь буквально тряслась над племянником, как наседка над цыпленком.

Авторитет Ярославы Ярошенко после успешной защиты Никишиной только возрос, что весьма неплохо отразилось на ее доходах. Да и на моих тоже, поскольку Ярослава, понимая, кому она во многом обязана, достаточно щедро меня отблагодарила.

Аделаида Анатольевна Морозникова устроилась на работу в школу. Валерия Георгиевна Сокольникова осталась работать в детском доме воспитателем, хотя явно рассчитывала получить директорское место и в душе была рада увольнению своей бывшей подруги — такова уж была нравственная основа натуры этой женщины. Однако, поскольку и сама она не оказалась в стороне от ночной трагедии, ее кандидатуру отдел образования даже не рассматривал, и в детском доме номер восемнадцать появился новый директор — кстати, мужчина, что, возможно, было только на пользу всему детскому дому.

Руководитель детективного агентства Михаил простился со мной одновременно и весело, и с сожалением. Предлагал в дальнейшем, если понадобится, свою помощь. И даже Мельников, который поначалу был крайне недоволен, что я развалила ему практически раскрытое дело, в конечном итоге удовлетворился новым его исходом, а главное — полученной премией.