Переселенцы - Мария Сосновских
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она бродила просто так, без всякой цели. Когда к ней обращались на каком-то непонятном языке странно одетые, с закрытыми до глаз лицами, женщины, она убегала от них.
Соломия впервые видела Волгу, и только со слов Макаровны, рассказывавшей ей сказки, знала, какая это река. Но когда девочка добралась до высокого берега и увидела бескрайнюю водную ширь, то сразу поняла – это она, сказочная Волга.
По реке взад и вперед сновали парусники, внизу у воды люди, как муравьи, облепляли огромные баржи, к пристани причаливали и отходили от нее белые пароходы. Соломия не помнила, сколько она пробыла на берегу. Вдруг откуда-то явилась ватага здоровенных мужиков и кружком расселась в тени на порожних пузатых бочках и каких-то ящиках. Каждый достал из котомки тряпицу с чем-то съестным. У Соломии от голода уж давно сосало под ложечкой, и она нет-нет да поглядывала в их сторону. Наконец белобрысый рябой мужик из ватаги молча поманил ее толстенным пальцем.
Каким вкусным показался ей ржаной хлеб с луком и солью!
– Откуда ты, девонька? – жуя, спросил белобрысый.
– А я к дедушке и бабушке сюда приехала!
И Соломия рассказала, что хочет скорее домой, на постоялый двор, хотя он далеко, на Казанском тракте под Аргаяшем, а к строгой бабушке она и показываться не хочет.
– Неладно ты удумала, девонька!– укоризненно протянул мужик, что поделился с ней хлебом. – Дед с бабкой, наверно, с ног сбились, тебя искавши, а ты – вона, полдня уж на пристани!
Тут мимо проходил мужчина в белом кителе и в фуражке с кокардой.
– Василь Потапыч, погоди маленько, – остановил его белобрысый.
– Что тут у вас? – подошел полицейский.
– Да вот девчонка к нашей артели приблудилась, нездешняя она, к деду-бабке ее привезли недавно…
– Ну-ка, барышня, говори, где дед с бабкой живут? Адрес-то, и как они прозываются, помнишь?
– А как же!
Соломии страшно понравилось, что ее назвали барышней, и, желая казаться взрослой, она рассказала, что дед с бабушкой живут на улице Казанской, и что дедушку зовут Иван Осипович.
– Ну, знаю, – кивнул полицейский, – пойдем-ка, отведу я тебя к деду твоему!
В тот день сыромятного ремня ей не досталось; через два дня Иван Осипович отвез внучку на постоялый двор в Аргаяше. Больше Соломия ни разу не была в доме Морозовых, никогда их больше не видела и не знала даже, долго ли еще прожили старики.
«Дочь Иродиады»
За три месяца, проведенные в Казани, дома почти ничего не изменилось; прислуга была та же. Макаровна ее встретила, как родную, и обе были рады встрече.
Немного изменился только отец. Он, может быть, по-своему любил дочь и даже пробовал баловать ее. Как-то он привез Соломии красное шелковое платье с короткими рукавчиками-фонариками, тремя оборочками и с большим вырезом. Платье очень шло к ее смуглому личику и черным волосам. Алую ленту в виде розы сшила и приколола к волосам Макаровна.
Домашние обомлели, а Пантелей Кузьмич сказал:
– Ну, к этому платью не хватает только настоящих украшений… А они будут, будут, черт побери! Дай срок, ты у меня настоящей принцессой станешь!
На другой день он велел Макаровне проколоть Соломии уши – для серег. А через несколько дней преподнес дочери тонкие золотые серьги с красными, как капли крови, камушками.
Отец был навеселе и, дыша ей в лицо перегаром, принялся неуклюже вдевать серьги. Соломии это не понравилось и она перед зеркалом легко вдела серьги сама.
– Застегни, дочка, замочки путем да носи, не потеряй. Серьги дорогие, из высшей пробы золота и с рубинами! А теперь вот это примерь…
Пантелей Кузьмич достал из нагрудного кармана носовой платок, развернул его и достал золотое ожерелье с камнями. Оно было массивным – впору грузной женщине, а не тонкошеей девчонке, но при виде его глаза Соломии вспыхнули алчностью…
– Знаешь, сколько оно стоит? – бахвалясь, спросил Пантелей Кузьмич. – Э, ни шута ты еще не знаешь, глупышка! Матери твоей было оно куплено…
– Батюшка, а почему оно у тебя? Разве мама не носила его?
Отец сразу стал серьезным, даже протрезвел.
– Она не любила дорогих украшений…
– А я люблю, я буду носить! Батюшка, отдай мне ожерелье!
– Я тебе подарю другое… только потом, не сейчас. Да смотри – не сболтни кому про это ожерелье!
– А ты мне, батюшка, подари сейчас – хоть то, хоть другое… Я хочу сейчас!
– Вот через две недели твой день рождения, девять лет тебе будет, тогда и подарю.
– А еще платье красивое купишь?
– Обязательно, только сейчас – спать, время уже позднее… Вон Макаровна уже идет прибираться!
Соломия улеглась в постель, но ей не спалось – она все ощупывала подаренные отцом серьги, будто хотела удостовериться, что они на самом деле у нее в ушах… Как хорошо дома! Не то что в Казани…
«А что, если сейчас пойти к батюшке и попросить его показать ожерелье, которое он обещал подарить мне на именины? – думала она, – хоть одним глазком взглянуть – лучше оно, а может, и хуже маминого?».
С детства ничуть не боявшаяся темноты, Соломия ночью могла обойти весь дом одна, даже без свечи, наощупь. Макаровна, уставшая за день от работы и бесконечной беготни, уже посапывала на своей постели. Удостоверившись, что старая служанка крепко спит, Соломия неслышно, как кошка, выскользнула за дверь и, стоя в коридоре, увидела, что в щели двери в спальню отца нет света. Значит, спит – поняла Соломия, и решила отца не будить, не то, чего доброго, рассердится да и раздумает ожерелье-то дарить!
Только она хотела вернуться в постель, как ее взгляд упал на тоненькую полоску света под дверями в конце темного коридора. Соломия знала: там маленькая комнатка с одним окном, забранным железной решеткой. Комнатку отец, когда бывал в добром настроении, с усмешкой называл своим кабинетом. Соломия, несмотря на запрет отца, и раньше бывала в этом «кабинете». В большом старом шкафу на полках пылились книги, которые никто не читал, лежали деловые бумаги и часто стояли толстобрюхие черные бутылки с вином. У другой стены был покрашенный черной краской и покрытый лаком стол с письменным прибором из хрусталя с позолотой и бронзовый подсвечник в виде голой женщины с факелом в руке. Входить и прибираться в «кабинете» разрешалось одной Макаровне и то только в присутствии хозяина.
Сомнений не было: свет проблескивал из-под двери «кабинета», значит, отец был там. Соломия, неслышно ступая, подошла к двери, но дверь была плотно заперта. Она заглянула в замочную скважину и удивилась – свеча стояла не на столе, как обычно, а где-то на полу, в углу за креслом. Отца не было.
«Где он, спрятался, что ли?». Сгорая от любопытства, Соломия неслышно приоткрыла дверь и просунула голову внутрь. Даже при тусклом свете свечи на стене рядом со спинкой кресла была видна дверка наподобие каминной, возле которой стоял отец. Приоткрытая дверь в «кабинет» неожиданно скрипнула. Пантелей Кузьмич мгновенно повернул лицо – бледное, с широко раскрытыми глазами…
– Кто здесь?! А, это ты, егоза… Почему до сих пор не спишь? И куда это Макаровна смотрит… Сейчас же в постель, не то плакало твое новое платье к именинам!
– Батюшка, помнишь, ты еще мне ожерелье обещал? – прикинулась виноватой хитрая девчонка. – Прости, я больше никогда-никогда не войду к тебе без спроса…
Соломия заснула нескоро: из головы не шел загадочный тайник в «кабинете» отца. Заснув, она впервые увидела во сне мать. Будто бы они с матерью идут в аргаяшскую церковь к обедне. Мать – в белом платье, с цветами на голове, такая же, какой была, когда ее хоронили. Они торопятся в Аргаяш, но… идут почему-то по высокому берегу речки Казанки. Мать – впереди, а Соломия успевает следом и громко говорит: «Мама, посмотри, что батюшка мне на именины подарил» и показывает ей то самое ожерелье. Мать оглядывается, и ужас искажает ее лицо. «Погибель это, Соломка… погибель!» – шепчет она трясущимися губами. И вдруг Соломия срывается с высокого берега в реку и стремглав летит вниз…
Она проснулась и сразу же пошла к Макаровне – рассказать свой страшный сон, но на пороге кухни остановилась, как вкопанная: отец громко и сердито отчитывал служанку:
– Знать, стара ты стала, Анна Макаровна, не справляешься уже!
– Да что подеялось, батюшка Пантелей Кузьмич?!
– Да то и подеялось, что вон девчонка в ночь-полночь босая бегает, а ты спишь себе!
Старая служанка, плача, оправдывалась. С тех пор, как не стало Екатерины Ивановны, она сбивалась с ног на работе; не раз просила Пантелея Кузьмича, чтоб он нанял ей помощницу управляться по дому. Тот, когда был в добром духе, обещал, но тут же забывал, и все оставалось по-старому.
А время шло. Соломия по-прежнему каждый день вертелась перед зеркалом, примеряя платья и прикидывая, как подойдут к ним очередные новые серьги с самоцветными камушками. В день рождения отец взамен обещанного ожерелья преподнес красивое золотое колье с вишневыми камушками, которое пришлось ей впору. Соломия втайне обрадовалась, что он не подарил ей материного ожерелья – никак не забывался тот страшный сон… Кроме того, отец купил ей красное шелковое платье и сам вплел в косу нитку жемчуга.