Фотограф смерти - Екатерина Лесина

Какая жалость.

– Поэтому лучше сосредоточиться на женщине, которая забрала заказ.

И через нее выйти на Дашкиного поклонника-извращенца. Дашка не против. Конечно, с крыши прыгать она не собирается – да и крыша у Темки не та, чтобы самоубиваться, – но, если урода найдут, Дашке будет спокойнее.

– Еще кое-что, – Адам смотрел на Дашку. – Необходимо провести эксгумацию останков Анны Кривошей.

Вот уж правда: Тынин вернулся.

– Зачем? – Дашка дала себе слово, что в жизни не позволит подбить себя на эту авантюру. Но ответил почему-то не Тынин, а Артем:

– Чтобы понять, сама ли она прыгнула.

Дашка все равно попробовала оказать сопротивление:

– Есть заключение. Официальное. И…

– Высока вероятность неверной интерпретации данных.

– А ты, значит, интерпретируешь верно? Ах да, ты гений… как я забыть могла?

Тынин не улыбался, смотрел серьезно и с упреком: действительно, Дашенька, как это ты забыть могла?

– Нет, – сказала Дашка, выбираясь из-за стола. – Нет и еще раз нет!

Тиха кладбищенская ночь, только комары приветственно звенят да мечутся в поднебесье тени летучих мышей. Одна вспорола воздух перед самым Дашкиным носом. Дашка взвизгнула.

– Тише, – буркнул Артем, перекладывая лопату на левое плечо.

Шли по дорожке, почти неразличимой в темноте. Проплывали тени крестов и кривоватые силуэты надгробий. Дашка старательно гнала из головы недобрые мысли, связанные сразу и с Уголовным кодексом, и с суевериями, а заодно столь же старательно не замечала некоторых, чересчур подвижных теней.

Звук, похожий на рокот мотора, заставил ее замереть и перекреститься.

– Это козодой, – спокойно прокомментировал Адам. – Птица. Из отряда козодоеобразных.

– Сам ты… козодой.

Легче не стало. Какого лешего они тут делают? В полночь. На кладбище. С лопатами.

Могилу вскрыть собираются. Вот как раз к ней и вышли. Деревянный крест выделяется среди гранитных глыбин. Пятно света выхватило снимок: молоденькая девушка в бирюзовом платье.

– Венки отодвинь, – шепотом скомандовал Артем, убирая фонарь в карман.

Что ж, луна давала достаточно света.

Венки Дашка оттаскивала к скамеечке, врытой неподалеку. Укладывала аккуратно, уговаривая себя, что все это – необходимость, а после, когда эксгумация завершится, Дашка вернет веночки на место.

Клинки лопат вошли в землю, как в масло, выворачивая ее – свежую, сырую – на траву. Работали молча, слаженно. И Дашка смотрела, как высятся земляные горбы по обе стороны могилы, и не вздрогнула, когда лопата скрежетнула о крышку гроба.

Расчищали.

– Поднимаем? – Артем отложил лопату и вытер пот.

А ему ведь тоже не по себе. Он смерти боится и не готов увидеть, что происходит с телом после похорон. Дашка и сама не готова.

– Дарья, принеси сумку, – попросил Адам.

Принесла. Подала и приняла марлевую повязку, от которой исходил резкий химический запах.

– Спустись.

Ну уж нет. В могилу – в чужую разрытую могилу! – она не полезет.

– Я не справлюсь без твоей помощи, – Адам надел маску и натянул перчатки. – Одного фонаря будет мало.

Дашка съехала по склону, и комочки земли громко застучали по крышке гроба. Края ямы показались невообразимо высокими, и Дашка оцепенела: а если они не смогут выбраться? Застрянут? До утра? А то и навечно?

– Спокойно, – Артем коснулся ладони. – Просто стой и держи фонарь.

Она не справится. Ей бы в машине пересидеть, думая о вечном.

Фонарь оказался увесистым и широким, держать его пришлось обеими руками.

– Дышать лучше ртом, – запоздало предупредил Адам и дернул крышку.

Ну конечно, та поддалась сразу, и Дашка прижалась к сырой земляной стене, закрыла глаза и дышала, пропуская сквозь легкие сладкий смрад разложения. Артем был рядом.

Чертов мальчишка был рядом и тоже держал фонарь. И Дашку поддерживал под локоть. Дескать, я здесь, не волнуйся, все нормально… Какое нормально? Разве это нормально?

Ртом дышать надо. Сквозь мелкое сито марли. И не смотреть.

– Даша, посмотри.

Ни за что!

– Дарья, пожалуйста, посмотри, – повторил просьбу Адам.

Нет, он точно псих. И из Дашки психа сделает. Параноика шизоидного. Или шизоида параноидального, не суть важно.

– Дарья, это всего-навсего тело. Белково-углеводная оболочка на ранней стадии разложения. Оно не обладает волей и не способно причинить вреда. Естественное отвращение преодолимо. – Голос Адама оставался спокоен и сух. – И тебе прежде случалось видеть мертвецов в гораздо худшем состоянии.

Раньше. Как правило, при свете дня и в окружении, которое не способствует возникновению нерабочих мыслей.

Артем отпустил Дашкин локоть, подвинулся к гробу и присвистнул:

– Ни черта себе! Это же…

…Не то тело.

В гробу лежала женщина лет сорока – сорока пяти с виду, обряженная в белую некогда ночную рубашку и прикрытая одеялом. Голова ее была повернута набок, глаза закрыты.

– И… и кто это? – сглотнув слюну, спросила Дашка.

– Номер третий, – ответил Адам, и в голосе его звучало удовлетворение. – У меня не было галлюцинации. Она действительно умерла.

Адам вытащил из гроба жухлый лист сирени и сказал:

– Я должен провести вскрытие.

– Здесь?!

– Лучше, если в «Хароне».

В «Хароне» ему показываться не стоит, а в Артемовой берлоге только посторонних трупов и не хватало. Адам все понял правильно:

– В таком случае вам придется ассистировать…

То, что происходило дальше, Дашка хотела бы забыть, но подозревала, что получится вряд ли. С кладбища выбрались ближе к утру, Дашку трясло, знобило и тошнило. Прямо за оградой вывернуло в кусты, и Артем, до того момента державшийся почти нормально, последовал ее примеру

– Теперь мы с тобой по-настоящему близки, – сказал он, сплевывая вязкую слюну. – Под один куст…

– Заткнись, – попросила Дашка.

В машине она легла на заднее сиденье и закрыла глаза. Разноцветные комья земли катились в яму, стучали по крышке гроба.

– Мы кому-нибудь сообщим? – поинтересовался Артем.

– Нет.

Дашка отвечала, не открывая глаз.

– Почему? Ее ведь живой считают, так? И девушка исчезла. А если так, то…

– То мы совершили незаконное проникновение на территорию. Эксгумировали останки. Провели вскрытие. И тем самым обесценили все возможные улики.

Вась-Вася посадит. Сначала наорет, а потом посадит. Адама – в дурку, Дашку и Артема – в КПЗ. И будет прав во всем. Молодец, Дашутка, чем дальше, тем легче ты с законом обращаешься.

– И что дальше?

Закономерный вопрос. А и вправду, что дальше?

– От чего она умерла? – Артем у кого спрашивает? У Дашки? Так она понятия не имеет, отчего умерла похороненная в чужой могиле дамочка.

– От падения, – Адам раскрыл сумку и достал бутыль со спиртом. Он смачивал ватку и аккуратно, скрупулезно протирал каждый квадратный сантиметр кожи. – Предположительно. Но…

Ох и не понравилось Дашке вот это его «но».

– Деформация головы вследствие множественных переломов костей затылочной части черепа, – Адам загнул мизинец. – Переломы шейных и грудных позвонков. Непрямые переломы ребер.

Пальцы загибались.

– Суммарный характер ран свидетельствует о некоординированном падении на горизонтальную плоскость.

Пальцы распрямились, и Адам уставился на пятерню.

– Я видел, как она упала. Эти травмы в целом соответствуют, но… они слишком выражены.

– В смысле? – Артем все-таки удосужился завести машину.

– Как если бы она упала с большей высоты.

И после секундной паузы добавил:

– Или упала дважды.

Фото пришло по почте, и Динка с ее страстью лезть в чужие дела, конечно, сунула нос в конверт. Она не удосужилась спрятать следы своего любопытства, оставив разодранный конверт на столе.

Елена брала фотографию с трепетом. Острые углы – бумага очень плотная, металлическая – уперлись в подушечки пальцев, и квадрат выгнулся, словно выталкивая изображение.

Девушка стоит, отвернувшись от фотографа. Длинное платье обтекает фигуру, подчеркивая болезненную худобу. Девушка больна? И несчастна? Она вот-вот обернется и…

Не Елена – Леночка.

Та самая, сбежавшая из дому глупая девчонка, от которой Елена старательно избавлялась. Эта девчонка принадлежала прошлому с его потерянными надеждами и зряшными мечтами. Она умерла и… жила. На снимке. Дразнилась.

Неудачное фото, которое следовало бы уничтожить. Сжечь. Разрезать на тысячу и один кусок. Скомкать. Выбросить. Закопать.

Леночки больше не существует. Она исчезла на той квартире, которую делила с первой и последней любовью. Она умирала, впитывая боль чужой ломки, избавляясь от эмоций и привязанностей, как бабочка избавляется от кокона.

Никто не имеет права напоминать о прошлом!

Елена включила газ и поднесла фотографию к огню. Синие язычки коснулись бумаги и соскользнули, оставив желтоватые потеки.

– Гори, – велела Елена.