Тень мальчика - Карл-Йоганн Вальгрен

– Это пакé… своего рода талисман. Такие, как у вас, мы называем конгопаке, потому что они родом из Конго. Их носят под рубашкой, как защиту против унга-морт, колдовства. Я обычно сравниваю их с аккумуляторами… магические аккумуляторы с концентрированной энергией. Откуда он у вас?

– Друг подарил.

– Может быть, вы продадите его мне? Я хорошо заплачу… Нет? Я вас понимаю – хороший паке надежней, чем страхование жизни.

Он с улыбкой протянул Катцу бутылочку и тяжело сел в кресло, сложив руки на груди.

– Вы говорили о правосудии, – напомнил Данни. – Что-то насчет имитации смертной казни.

– Да. Н'замби. Зомбирование осужденных. Собственно, я никогда не рассказываю об этой стороне вуду, чтобы не вызвать неверных толкований.

Он серьезно посмотрел на посетителей.

– В народной вере зомби – это тело без души. Мертвое тело. Снабженное путем волшебства механической жизнью. Волшебник похищает труп, пока еще не начались процессы гниения, навязывает ему жизнь… вернее, подобие жизни. Учит двигаться, выполнять тяжелую работу. Одним словом, порабощает. Говорят, ночная смена на сахарных плантациях в Гаити в былые времена состояла на сто процентов из зомби. Зомби может работать двенадцать часов без еды и питья. На Гаити до сих пор охраняют могилы, пока не будут совершенно уверены, что начался процесс разложения тканей. Но если не повезет, колдуны успевают раньше.

– Путем волшебства, или колдовства… а в чем оно заключается? Своего рода самовнушение?

– Это сложный вопрос. Речь может идти о психическом заболевании, которое толкуется, исходя из магических представлений о мире. Или социальном отторжении тех, кто нарушил правила жизни в коллективе. Ритуальное наказание, или, я бы сказал, наказание, исполняющее обязанности смертной казни. – Он опять улыбнулся. – Поговаривают о каких-то травах, о химической лоботомии, о волшебстве… как хотите называйте.

Хаммерберг нагнулся и натянул кроссовки.

– Надеюсь, господа меня извинят. Я и так дал вам очень много информации, а сейчас мне надо немного подвигаться перед лекциями.

Они возвращались в Стокгольм, избегая трасс. Йорма сидел за рулем, Катц на всякий случай устроился на заднем сиденье. Он думал и думал о странных рассказах Хаммерберга про живых мертвецов, но в конце концов плюнул. Плюнул, потому что просто-напросто не знал, что думать.

В душе была странная, бесконечная пустота. Он выброшен из жизни, как зомби.

Кто-то играет с ним, поэтому никак и не удается понять логику. Юлин хотел убить его там, в охотничьем домике, но кто-то ему помешал. Непонятная стрельба, и внезапно все исчезли. Его отпустили, словно бы специально для продолжения кошмарного сна. Пистолет на дорожке… а это как понять? Дали ему видимость защищенности, чтобы он окончательно почувствовал себя дичью? А может, рассчитывали, что он в помрачении сознания пришьет Клингберга и его обвинят еще в одном убийстве?

Но Эва вовремя увезла его оттуда.

Эва. Наверное, она уже вернулась домой и сейчас сходит с ума, что его нет. Странное было чувство – встретить ее после стольких лет. Оползень памяти – Данни словно соскользнул сквозь десятки лет туда, где он вовсе не хотел бы находиться. Чужой человек, и в то же время близкая, родная душа.

В Валлентуне Йорма замедлил скорость – навстречу им проехали две патрульные машины. Катц нагнул голову, но Йорма улыбнулся ему в зеркало.

– Амулет тебя защищает. Конгопакет, или как он там его называл.

– Паке… Знаешь, мне показалось, он верит во все эти штуки.

– Или осторожничает.

– Думаешь, он меня узнал?

– Из газет? Вряд ли… Но, ясное дело, насторожился – что это за фраера к нему явились…

Они ехали северными пригородами Стокгольма, и Катцу вдруг захотелось, чтобы все было как раньше. Он и Йорма, неразлучные друзья. И его ждет Эва. Как будто время остановилось и не прошло тридцати лет. Но нет… И время иное, и они уже не те люди, кем были тогда.

Она решила подняться на восьмой этаж пешком – надо было обдумать предстоящий визит.

Ула помнил эту историю. Сандра Дальстрём и Линни Хольм жили вместе почти двадцать лет, прежде чем решили усыновить ребенка. Семилетний мальчик, они увидели его во время отпуска на Филиппинах. Они по всем правилам заполнили необходимые формуляры и получили добро как от манильской администрации, так и от детского дома, где жил мальчик-сирота. Но в Стокгольме их ждал отказ.

Они не ожидали такого поворота и в отчаянии решили нанять адвоката. Выбор пал на Улу. Дело было в середине нулевых.

Я сделал все что мог, но помочь им не удалось. Посчитали, что они, как приемные родители, слишком стары. Сандре Дальстрём было уже за пятьдесят, а у ее партнерши, Линни Хольм, диагностировали весьма злокачественную форму рака молочной железы с метастазами. Врачи говорили, она вряд ли проживет больше двух лет.

Власти мотивировали отказ бездетной лесбийской паре именно этими причинами, но Сандра и Линни были убеждены, что дело не в этом, а в дискриминации по причине их нетрадиционной сексуальности – ведь на Филиппинах уже получен положительный ответ во всех инстанциях, и с тех пор не выплыли никакие новые обстоятельства. Они попросили Улу обжаловать решение в высшие инстанции, а когда он попытался отсоветовать им это делать, разгневались до крайности, угрожали привлечь Улу к суду за нарушение адвокатской присяги, писали в адвокатское бюро грозные письма.

Эва заложила в память закладку: это было странно. Почему они так разгневались? Ула был совершенно уверен, что никакой дискриминацией и не пахло, к тому же ему просто-напросто было их жаль.

Но у пары были свои резоны: они к тому времени уже много лет помогали детям из неблагополучных семей и хотели, чтобы Ула использовал этот аргумент при обжаловании. Она с трудом припомнила: Ула что-то ей рассказывал тогда. Две женщины взяли шефство над глухим мальчуганом, поскольку одна из них, Линни Хольм, владела языком жестов.

Мальчика звали Юнас Окессон, он жил у них несколько лет с перерывами.

Юнас… паренек на фотографии на книжной полке. Паренек, зарегистрированный камерой наблюдения в подземном гараже. Паренек, который вскоре после этого был найден мертвым. Погиб от передозировки.

Четвертый этаж. На площадке пахнет какой-то восточной едой, в квартире крик и звон посуды.

Сандра навела ее на подозрения касательно Понтуса Клингберга и, вполне возможно, сделала это сознательно.

Она прибавила шаг. Человек, убивший Ангелу Клингберг, пытался всеми способами навести след на Катца, но это была не просто копия юношеского преступления, которое Катц якобы совершил тридцать лет назад. Человек, убивший Ангелу Клингберг, не просто знал про ту давнюю историю. Он был ее участником. Это был тот самый психопат, который чуть не перегрыз ей горло на Груббхольмене.

Надо было немедленно рассказать это Данни. Она несколько раз звонила в свою квартиру на Турсгатан, но Катц не брал трубку.

Тот же самый. Тот же садист, которому доставляет удовольствие рвать зубами шею своих жертв.

Дверь не заперта. Она вошла в прихожую и сразу увидела Сандру Дальстрём – та сидела на остекленном балконе над пасьянсом. Почему-то Эва решила, что это тот же самый пасьянс, что и в прошлый раз. Заметила Эву, сняла со спинки стула кофту и торопливо надела. Рядом с фотографией мальчика стояла зажженная свеча.

Эва подошла к ней, взяла за руку и решительно, одним движением задрала рукав. Зажившие шрамы от укусов, множество, больше дюжины. Какие-то тонкие, еле заметные, но есть и настоящие келоидные рубцы.

Женщина смотрела, словно не понимая, что рука принадлежит ей.

– Есть и еще… – тихо сказала она. – На животе и груди еще хуже. Один раз он мне чуть нос не откусил. Перекусил хрящ. Густав оплатил пластическую операцию.

И в самом деле, еще в тот раз Эва обратила внимания на еле заметные тонкие шрамы у крыльев носа. На ярком свету их почти невозможно заметить.

– И кто об этом знал?

– Только Густав. Он все делал, чтобы замять.

– Не Понтус?

– Нет.

– А полиция… вы ни разу не заявляли в полицию?

– Густав платил мне так, что я об этом и не помышляла. Можно сказать, полностью взял на содержание. К тому же никто, кроме меня, с мальчиком вообще не мог справиться, когда у него начинались эти припадки бешенства. Он прямо как зверек становился… Знаю, звучит дико… но я любила его. Маленький несчастный мальчонка, ничего еще в жизни не видел, кроме сплошных трагедий.

Подумать только… она горюет, пьет успокаивающие таблетки и даже понятия не имеет, что смерть глухого мальчика, которому она отдала несколько лет жизни, стоит в прямой связи с ее историей.

Джоель убил его, потому что Юнас видел человека, парковавшего машину в подземном гараже. Неважно, был ли это сам Джоель или он кого-то нанял.