Сексуальная жизнь сиамских близнецов - Ирвин Уэлш

Меня всю трясет от ярости, и я вдруг осознаю, что куда-то слегка отлетела в своих мыслях, как бывает при высокой температуре. Заказываю зеленый чай, едва заметив знакомый уже взгляд баристы: они всегда смотрят на тебя как на предателя, когда ты берешь чай, а не их эту отраву под названием кофе. Сажусь у окна и смотрю через стекло, как Винтер пристает к людям. Какая же все-таки невероятная мразь. Двое туристов останавливаются, один из них с серьезным видом – студент, наверно, – протягивает Винтеру пятидолларовую, кажется, банкноту. Тот с холодной усмешкой сует ее в карман и уходит. Внезапно чувствую жгучую боль: ошпарила руку чаем, сдавив стакан. Я оставляю чайную лужу на приоконном столе, выхожу на улицу и иду за Винтером. Руку ужасно щиплет на жаре.

Винтер переходит дорогу и идет по 12-й улице в сторону залива.

Сзади у него на шортах пятно, как будто он на что-то сел, но в остальном он особо и не выглядит как бродяга, живущий на улице.

Движется целеустремленно, слегка скособочившись. Сворачивает направо на Элтон, я за ним. Он отпускает какую-то сальность идущей навстречу девушке, та, не обращая внимания, широким шагом пролетает мимо. Винтер движется по Элтон, заходит в винный магаз. Вскоре выходит обратно с литром какой-то бурды и идет дальше в сторону Линкольн. Я смотрю на часы. Надо уже быть в «Бодискалпте».

Опоздала минут на пять, Мардж Фальконетти уже пришла, ждет беспомощно, чтобы ей сказали, что делать. Взяла бы уже и начала разминаться, дура, блядь! Я велю начинать комплекс, она нормально все выполняет и, кстати, оказывается, сбросила уже пару кило.

– Мы снова движемся в правильном направлении, – объявляю я.

Одна эта фраза – как кусок мяса для голодной собаки.

– Мне тоже так кажется, чувствую себя превосходно…

– Но это также значит, что нужно работать еще больше.

Она сразу изменилась в лице, потому что знает, что будет дальше. Я гляжу на коренастое тулово – ее как специально вырастили, чтобы делала приседания.

– Давайте десять приседаний, потом десять бурпи, – довольно говорю я.

Она их терпеть не может, естественно.

– Зачем это все повторять постоянно?

Я жестко шлепаю ее по жирному бедру, оно выглядит как колбасный фарш в этом нелепом растянутом черном спандексе.

– Это квадрицепсы. Самые крупные мышцы тела. Мы их наращиваем, а они сжигают жир на полную катушку. С их помощью, – я щупаю ей бедро, – мы сжигаем жир здесь, – хватаю за складку на пузе.

Мардж печально глядит на меня, но тем не менее полный час неуклюже пыхтит – делает все как надо. Избалованная ужасно.

После тренировки Мардж, покачиваясь, тащится омывать свою потную тушу в душ, я перемещаюсь в наш фреш-бар, где вместе с Моной мы пьем протеиновый коктейль с ягодами асаи. Выглядит она как-то отстраненно, на подмороженном лице тягостное выражение.

– Выглядишь не ахти, – с каким-то даже удовольствием говорю я. – После вчерашнего?

– Гос-с-поди.

Мона с помощью лицевых мышц пытается изобразить какую-нибудь эмоцию, но невозможно впрыскивать столько токсинов и ждать, что лицо будет подвижным.

– Чего не сделаешь ради любви[46], – улыбаюсь я.

Пришла София, моя маленькая старенькая вдовушка с больными коленями.

Я аккуратно прощупываю ее возможности для кардиотренировок на маломощном орбитреке. Мне нравится слушать ее рассказы про покойного мужа. Не знаю, то ли мужчины и правда в те времена были лучше, то ли мне попадаются одни мудаки.

– Вы, видимо, очень его любили, – замечаю я; она рассказывает очередную историю, медленно перемалывая калории.

– И сейчас люблю. И буду любить. Я знаю, что его больше нет, но я никогда его не разлюблю.

– Повезло вам, в смысле, что у вас была такая любовь… – я отвожу взгляд на тренажер, – и пять… четыре… три… два… один.

– Это точно, – говорит она, переводя дыхание, и, опершись на мою руку, слезает с орбитрека.

– Только не заменяйте ее сладким и вредной пищей. Ваш муж наверняка хотел бы, чтобы вы всегда были в идеальной форме.

– Я знаю… – она заплакала, – мне ужасно его не хватает…

Я обнимаю ее. От нее пахнет тальком и старомодным парфюмом.

– Мы сбросим вам лишний вес и снизим нагрузку на больные колени. Вы сможете чаще выходить из дому. Эли бы одобрил, да?

– Да, конечно. – Она поднимает на меня взгляд, в глазах пелена страха. – Вы такая хорошая, добрая девушка.

– Люди должны помогать друг другу, – тихонько шепчу я, поглаживая ее по руке и как бы отпуская, – так всегда было.

Я снова иду по Линкольн, сажусь в машину и медленно, в плотном движении еду через мост в центр.

У Соренсон, считай, целая башня, хоть и не из слоновой кости. Я привезла ей обед с салатом из копченой курицы из «Хоул-Пейчек».

Вместе с овощами и бататом в Lifemap получается примерно 425 калорий; благодарности за свой труд, впрочем, ждать не приходится.

– Мне плохо, Люси, выпусти меня отсюда, правда!

– Если позанимаешься полчаса, то есть тридцать минут, полторы тысячи калорий на сегодня будет сожжено.

– Нет! Я не могу! Говорю, мне плохо!

– Это просто твой организм приспосабливается. Как при ломке у наркоманов. Нужно пройти через это говно! Так, кстати, что у нас там с говном… молодец! – Я беру ведро.

Отлично, высрала целую кучу вонючих каштанов. Я стала добавлять ей льняные семечки в еду и заставляю много пить, и вот результат. Несу токсичные отходы в туалет и смываю в унитаз. Скоро стул у нее станет продолговатым, мягким и гладким, не то что сейчас, когда ее говехи напоминают Существо из «Фантастической четверки». Еще она вымылась в лягушатнике и переоделась в чистое. Я беру грязную одежду и отношу в ванную.

Возвращаюсь в гостиную; Соренсон продолжает стонать:

– Я хочу кока-колу или спрайт! Только одну бутылку! У меня голова болит…

Господи, как же она ненавидит меня! Лежит туша на матрасе, закутавшись в одеяло, как какая-то толстая беженка. Лу-у-зер!

– На тренажер. – Я хлопаю по тренажеру.

– Не могу!

– Та-ак… что я тебе говорила про слова и фразы типа «не могу»? Мм? Для меня они хуже ругательств.

Она еще сильнее натягивает на себя одеяло, пялясь на меня умоляющим взглядом:

– Нет… умоляю… выпусти меня! Умоляю, Люси… это не смешно уже, правда! Я буду делать все, что надо! Буду выполнять твою гребаную программу! Я все поняла, больше не нужно! Отпусти меня!

Я подхожу и опускаюсь прямо перед ней на колени. Показываю на тренажер:

– Если сделаешь, что я говорю, полторы тысячи калорий на сегодня с твоего счета спишутся. Это двести пятьдесят граммов жира. Здесь, – я провожу пальцем у нее под подбородком, – и здесь, – тыкаю в живот; она пытается увернуться и вся сжимается.

– Не могу… – она стонет почти шепотом, – я здесь ни разу не спала нормально, я так устала.

– Я уже сказала: просто твой организм перестраивается. – Я вскакиваю на ноги. – Давай, – я пытаюсь рывком ее поднять, – вперед!

– Я не могу!

– Кто хочет – ищет возможности, кто не хочет – ищет причины. – Я делаю глубокий вдох, хватаю и ставлю этот бездарный мешок с дерьмом на ноги и толкаю на тренажер; она забирается на него, громыхая цепью. – Надо стараться! – Я вставляю телефон в док для айподов, включаю «Love Is Pain»[47] Джоан Джетт и устанавливаю тренажер на 6,5 км/ч.

– Окей… окей… – Соренсон нехотя зашагала по дорожке.

Я стою рядом, смотрю, как хомячиха торит себе дорогу к свободе. Нет, слушай, так слишком медленно. Я подскакиваю к дорожке и увеличиваю скорость до 8 км/ч.

– Окей! Окей!

Трудиться, потеть, набивать синяки – только так. До 9,5 увеличим, в самый раз.

– А-А-Х-Х-Х!

Жесть: свинью сносит с тренажера прямо в стену, как в каком-то комиксе, на руке болтается цепь; Лина с обидой пялится на меня:

– Господи… это какой-то кошмар…

– Кошмар, который ты сама себе создала. – Я тычу в нее пальцем, меня всю распирает от смеха и презрения; Джоан из телефона поет, что любовь – это боль и что говорить об этом не стыдно. – Я пытаюсь спасти тебя и твою толстую жопу! Вставай на дорожку, сучка неблагодарная!

Соренсон боязливо подчиняется, собравшись с духом, встает и залезает на тренажер.

Поняла наконец и теперь бежит гораздо решительнее.

– Уже лучше! Давай кидай монетки в автомат!

Так я заставляю ее сжечь еще четыреста калорий, чтобы дойти до цели – полутора тысяч, после чего в качестве вознаграждения разрешаю ей пожрать.

– Не торопись, ешь медленно. Каждую ложку смакуй. Думай о еде. Жуй как следует!

Соренсон нервно поглядывает из-под своей челки то на меня, то на ложку с едой. Виктимность как она есть. Воли – ноль, желания бороться – ноль. Пусть другие делают. Вот и мудак, с которым она дружила, делал с ней что хотел. Бороться надо. Наносить удары. Невозможно просто лежать на боку и принимать все как есть.

– Окей, Лина, нормально поработала. Если будешь продолжать в том же духе, завтра привезу тебе книжку. Потом в конце недели, – я вдруг вспомнила про свой переносной телик, – у тебя, возможно, будет телевизор.