Предсказание для адвоката - Наталья Борохова

– Так ты что, предлагаешь мне туда явиться? – с отчаянием в голосе произнес Новицкий. – Да меня мигом расшифруют! Прикажешь писать заявление об увольнении?

– Да зачем туда являться-то? – удивилась Серафима.

– А что, ребеночка можно им по почте выслать, не указав обратного адреса? – съязвил он и осекся. До него дошло. Дошло то, что предлагала Серафима.

– Ну же, хозяин! Вы же понимаете, о чем я говорю, – подначивала она. – Никто и не догадается.

Новицкий медлил. Но вот в тишине дома раздался жалобный крик крохотного существа. Нужно было что-то решать.

– Ладно. Действуй. Но только без меня, – произнес он.

Серафима ушла. Петр Иванович удалился в кабинет и сидел там, пока не скрипнула входная дверь. Как безумный, он сорвался с места и выбежал на улицу. Домработница с корзиной в руках уже подходила к воротам.

– Стой! – закричал он.

– Что, Петр Иванович? – оглянулась она. – Неужели передумали?

Он отогнул край одеяла и тут же, словно обжегшись, убрал руку.

– Идите, хозяин, домой. Я и сама управлюсь, – ласково молвила Серафима.

Он не мог здесь оставаться, но и не хотел уходить.

– Ты тепло его одела? Он не замерзнет?

– Нет. Все в порядке. Я постараюсь сделать так, чтобы его вовремя заметили. Он не замерзнет. Хотя это был бы выход.

– Серафима! – прикрикнул он. – И не вздумай. Побойся бога.

– Ладно, ладно, хозяин.

Он взял сверток на руки и, делая вид, что поправляет одеяльце, сунул на дно корзины конверт с деньгами. Слезы закипали на глазах. Вся та одежда, которую он так заботливо выбирал для своего будущего ребенка, конечно, пригодилась. Вот только самого ребенка с ним нет.

– Ступай, – приказал он и, резко развернувшись, зашагал к дому.

Лара восприняла известие о судьбе ребенка стоически. Ее мало волновали подробности ночной вылазки Серафимы, ее страшил вопрос совсем другого рода: а что теперь будет с ней. Впервые за долгие месяцы беременности она поняла, что сотворила ужасную глупость. Ребенок, который так нужен был Новицкому, стал бы для нее охранной грамотой, гарантией того, что ее не выгонят на улицу в нижнем белье и без денег. Теперь же ее судьба висела на волоске.

Когда Петр Иванович навестил ее, она была бледна и нервозна. Но, увидев, что супруг не собирается предъявлять ей претензий, она чуточку осмелела и позволила себе даже пару слезинок «о несчастной крошке». Она гладила голову Новицкого, а тот рыдал у нее на коленях.

– Перестань, милый. Ведь у нас еще могут быть дети, – сказала она, а он отпрянул в сторону и отрицательно затряс головой.

Вскоре Петр Иванович понял, что его непреодолимо влечет в сторону дома с ярко-зеленым забором. Он подъезжал туда вечерами, парковал автомобиль в тени старой ели и долго смотрел на окна, пытаясь догадаться, где сейчас его ребенок. Он даже инициировал рейд департамента здравоохранения по детским домам города и области. В ту больницу он поехал сам.

Заведующая была приветлива и взволнована визитом важных гостей. Она коротко доложила о проблемах лечебного заведения, посетовав на слабую материальную базу и устаревшее оборудование. Экскурсия по больнице не заняла много времени, так как важные дяди и тети, увидев маленьких пациентов, предпочли снова оказаться в ординаторской, где проблемы больницы были изложены на бумаге, а не били в глаза невыносимой, ослепляющей действительностью.

– А чьи это дети? – спросила заведующую пышная дама с шиньоном на голове. – Неплохо было бы привлечь их к выполнению общественно полезных работ на благо больницы.

Врач горько усмехнулась и развела руками.

– Да где же их найти, родителей-то? Все эти дети – отказники, а контингент мам и пап, сами понимаете…

– Конечно, – закивала шиньоном дама. – Алкоголики и наркоманы. Разве в нормальной семье может родиться ребенок-урод?

Новицкий заерзал на месте.

– От такого горя никто не застрахован, – пояснила врач. – Хотя, безусловно, если родители употребляют наркотики и алкоголь, появление больного ребенка – это правило, а не исключение.

– А все-таки таких родителей нужно публично казнить! – заявила дама. – Брать и стрелять прямо на площади.

– Мы живем в демократической стране, где такие варварские методы неуместны, – напомнил Новицкий.

– Да, даже в демократической стране встречаются случаи, о которых можно прочитать разве что у Александра Дюма, – сказала заведующая. – Маленький подкидыш в корзине, как вам?

– Что, и такое бывает? – открыла рот дама.

– Бывает. Месяц назад получили. Маленький уродец в одежде из дорогого магазина и с тысячей долларов в конверте.

– Ни фига себе, состояние! – дама с шиньоном позволила себе забыть о своем служебном положении, настолько сильно было ее удивление.

– Он жив? – встрял Новицкий и тут же пожалел о своей несдержанности. Горячая волна затопила его, жар коснулся щек, лба.

– Жив пока, – отозвалась заведующая.

– Почему пока?

– Наш маленький Апрель (так ребенка назвала нянечка, которая обнаружила его на крыльце в корзине) очень серьезно болен. Обследование выявило у него не только внешнее уродство, но и другие врожденные аномалии.

– Апрель. Как это романтично, – брякнула дама с шиньоном.

– Но ему можно помочь? – спросил Новицкий. – Скажем, серьезная операция, лечение.

– Увы, то, чего не заложила матушка-природа, не всегда может исправить человек, – вздохнула врач. – Мальчик обречен.

– Да, может, это и к лучшему, – влезла дама. – Как ему жить-то с уродством, да еще и сироте при живых родителях.

– Замолчите вы, ради бога, – не сдержался Новицкий. – Ваша деревенская прямота здесь неуместна.

– Это всего лишь правда, – сказала дама с шиньоном, обидевшись.

С того времени Новицкий начал бояться ночи. Во сне ему часто являлся маленький Апрель. Иногда, в тиши загородного дома, когда его жена сладко спала, ему мерещился детский плач. Он вставал, на цыпочках выходил из спальни и шел по дому, прислушиваясь к ночным звукам. Кошмар стал привычным…

– Вот, пожалуй, и вся история, – проговорил Новицкий, и Дубровская первый раз на протяжении долгого рассказа осмелилась поднять глаза. Он выглядел потерянным. Перед ней сидел не тот Петр Иванович, которого она знала до сих пор: надменный, мелочный, язвительный. Это был измученный человек. Его возраст, казалось, давно перешагнул пятидесятилетнюю отметку. Между тем ему не было еще и сорока. Потухший взгляд, монотонная, как у автомата, речь и слабая дрожь в пальцах.

– Я проявил слабость и глупость, думая, что трагедия моей семьи может остаться в тайне. Я плохо соображал тогда. Это все стало для меня таким страшным ударом. Но злая ирония состоит в том, что, выставив ребенка из дома в тот холодный апрельский вечер, я обрек себя на большие мучения, чем было бы, если бы я оставил его у себя. Мы стали получать анонимные письма с требованием денег. Я был в замешательстве и не нашел никакого иного выхода, как поддаться требованиям шантажиста. Между тем его аппетиты росли, суммы запрашивались раз от раза все большие и большие. Промежутки между посланиями сокращались.

– А кто это мог быть? – спросила Елизавета.

Новицкий внимательно посмотрел на нее. Она не отвела взгляд.

Петр Иванович вздохнул и пожал плечами:

– Вы читали письмо. Конкретной подписи там не стоит. Мы платим деньги анониму.

– А вы не пробовали говорить со своей домработницей? Она первая, на кого падает подозрение. Вы не рассчитали ее?

– Нет. Не осмелились. Но проблема не так проста, как кажется на первый взгляд. Не забывайте, Серафима – соучастница того темного дела. А сколько их еще, возможных вымогателей, бог знает. Информация о беременности жены могла просочиться откуда угодно. Вспомните врача в медицинском центре, пластического хирурга, вездесущую прислугу, продавцов в детских магазинах. Я – публичная фигура, не забывайте. О, конечно, я соблюдал осторожность! Я никому не говорил о предстоящем пополнении в семействе, а сама Лара этой темы избегала как черт ладана. Она носила модную одежду, и я уверен, никто из близкого окружения не догадывался. Ну, стала она слегка полнее – но это не портило ее. Что касается физической формы, Лара выглядела превосходно – никаких пигментных пятен, отеков. Ее насыщенная вечеринками жизнь, за которую она так отчаянно цеплялась, поддерживала жену в тонусе. Ну а на позднем сроке она уже была в нашем доме за городом. Я уволил всю прислугу, оставив только Серафиму. Она готовила еду, прибирала, покорно сносила вздорный нрав Лары, которая к концу беременности стала невыносимой. Я запретил ей визиты, впрочем, она и сама не желала никого видеть. Гулять она выходила поздно, когда на землю уже ложились сумерки. Наш собственный парк стал для нее замечательным убежищем. Но кто знает? И у деревьев есть глаза. Правду знаете вы, и, похоже, не вы одна. Взять ту же Эмму…