Каждый раз, целуя… - Кристи Келли

И черт с ними, с последствиями. Ее брат не вызовет его на дуэль. Селби будет настаивать на немедленной свадьбе, чтобы пресечь сплетни — а именно они будут ожидать Дженнет.

Закрыв за собой дверь в спальню, Мэтью достал саквояж. У него было две недели на то, чтобы скомпрометировать Дженнет, но он и думать не хотел о том, чтобы остаться в этом проклятом доме еще хотя бы на мгновение. Через несколько дней, когда закончится прием, Дженнет вернется в Лондон, и тогда он сделает то, что должен сделать.

Мэтью сорвал с себя шейный платок, потом сбросил сюртук и, сев на кровать, избавился от жилета. Швырнув на постель ненавистную одежду, он стянул через голову рубашку. Ему хотелось бросить что-нибудь более тяжелое, чем кусок ткани, но, не найдя ничего подходящего, он скатал рубашку в комок и запустил ее через комнату.

— Прости меня.

В слепой ярости Мэтью, откинув назад голову, смотрел в потолок и даже не слышал, как открылась дверь. Тихий звук голоса Дженнет, лаская и маня его, окутал Мэтью. Но Мэтью меньше всего на свете хотелось что-либо сейчас обсуждать с Дженнет. На это у них будет масса времени после того, как она станет его женой.

— Оставь меня, — тихим голосом откликнулся он.

— Мэтью, пожалуйста… прости меня, — повторила она, стоя у двери.

— Уходи вон из моей комнаты, Дженнет. Ты извиняешься только потому, что воочию увидела, какой была моя жизнь последние пять лет.

— Я больше этого не вынесу, — прошептала она. — Это я во всем в-виновата.

— Да, ты. — Мэтью мгновенно пожалел о вырвавшихся у него словах.

— Я должна все исправить.

— Уже ничто не поможет. — Он разжал кулаки.

— Я знаю, — всхлипнула она. — Это я во всем виновата.

От звучавшего в ее голосе страдания Мэтью смягчился. Он понимал, что если бы Джон не попросил его защитить Дженнет, о трагедии быстро забыли бы. Общество поняло бы, что случившееся в тот день было не более чем несчастным случаем, но двух случайных смертей ему никто не мог простить.

— Нет, это не твоя вина.

— Моя. Я не должна была позволить Джону так обойтись с тобой. Он не имел права делать из тебя пешку.

Даже не глядя на Дженнет, Мэтью знал, что она плачет. Часть его хотела заключить ее в объятия и сказать ей, что все будет хорошо, но он не мог этого сделать, поэтому что хорошо уже никогда не будет. Его жизнь — это сплошное несчастье.

— Я должна сказать им, — всхлипнула Дженнет. — Все должны знать, что это я убила Джона.

Мэтью повернулся лицом к ней, и у него сжалось сердце. Закрыв лицо руками, Дженнет медленно сползала по двери, пока не села на корточки.

— Я должна сказать им, — пробормотала она, не убирая рук.

— Нет, ты не скажешь, — твердо заявил он и, подойдя к ней, поднял Дженнет на ноги и взял в ладони ее лицо. — Я обещал защитить твое имя. Ты никогда никому не расскажешь, что произошло в то утро.

— Но…

— Никогда. — Он смотрел в ее полные слез глаза, пока не почувствовал, что хочет утонуть в их глубинах. Боль, которую он там видел, разбивала ему сердце. Он не мог допустить, чтобы Дженнет так страдала из-за его репутации. С этой ложью он прожил пять лет и мог вечно жить с ней, чтобы только она не коснулась Дженнет.

— Недопустимо, чтобы все верили такой ужасной неправде, — запротестовала она.

— Ты никому не скажешь.

Не дав ей больше ничего возразить, Мэтью коснулся губами ее губ. Нежно поцеловав ее пухлые губы, он принялся покрывать поцелуями ее соленые щеки. Ему хотелось утешить Дженнет, успокоить боль и чувство вины, о, осушая поцелуями слезы, он почувствовал, как она дрожит.

Он целует ее, только чтобы утешить, сказал себе Мэтью, чтобы облегчить ей боль, которую Дженнет чувствовала из-за того, что причиняет ему страдания. Однако чем чаще ее язык касался его языка, тем меньше Мэтью думал о том, чтобы утешать ее.

Ему хотелось почувствовать, как она в экстазе содрогается под ним, достигнув вершины, хотелось коснуться ее маленьких грудей, ощутить их в ладонях и целовать, пока она не задохнется. Вернувшись к ее губам, он привлек Дженнет к своей голой груди, и ее тело прижалось к нему, словно было создано специально для него.

Дженнет языком поглаживала его язык, и ее стремление получить утешение превращалось в нечто гораздо большее — в желание. Мечтая ощутить твердость его мускулов, она скользила руками вверх по его голым предплечьям и, когда добралась до плеч и, в конце концов, обхватила руками его голую шею, почувствовала, как они напряглись. Выгнув спину, Дженнет искала утешения и страсти у единственного желанного мужчины, даже не надеясь, что этот мужчина когда-нибудь захочет ее.

Она знала, что не следует тянуться к нему, но не могла отказаться. Никто, кроме него, не мог избавить ее от чувства вины и облегчить боль, с которой она постоянно боролась.

Ей хотелось чувствовать под пальцами его мускулы, хотелось узнать его вкус, прижаться губами к его груди, ей нужно было намного больше, чем просто поцелуи.

— Дженнет, — пробормотал он, теряя чувство реальности и обжигая горячими губами ее шею, — это безумие.

— Да, — шепнула она и откинула голову, коснувшись ею двери. — Приятное безумие.

— Чертовски приятное безумие.

Его руки добрались до ее волос, и шпильки с мелодичным перезвоном попадали на пол, а Дженнет смотрела ему в глаза, не в силах отвести взгляд — его глаза, обычно светло-серые, становились все темнее, по мере того как он отдавался страсти.

Они долго смотрели друг на друга, и Дженнет догадалась, что Мэтью дает ей возможность уйти — он опять оказался благородным человеком, — но ее ноги не хотели сдвинуться с места, рот не хотел произнести слова, которые заставят Мэтью отодвинуться, потому что Дженнет не хотела, чтобы он отодвинулся.

«Только один раз, — уговаривало ее желание, — чтобы ты узнала, как это бывает».

Губы Мэтью вернулись к ее губам, на этот раз более требовательные от желания, а не мягкие и утешающие, и Дженнет с готовностью отозвалась на его более грубые поцелуи. Когда ее язык добрался до его языка, горячее тепло покатилось от ее губ к животу, и невообразимые ощущения распространились вниз, в лоно, Дженнет бессознательно плотнее прижалась бедрами к Мэтью, чтобы быть ближе к его теплу.

Погладив Дженнет по спине и крепче прижав к себе, так что она ощутила его затвердевшее естество, Мэтью расстегивал крошечные пуговицы ее платья.

— Я хочу посмотреть на тебя, когда на тебе ничего нет, — тихо проговорил он, спуская ей платье, — ничего, кроме прекрасных волос, закрывающих некоторые части тела. — Закусив губу, Дженнет наблюдала, как он упивается видом ее тела. Далеко не обнаженная — на ней еще оставались корсет, нижние юбки, сорочка, панталоны, чулки и туфли, — она, поймав выражение его глаз, почувствовала себя так, словно на ее теле нет ни клочка одежды. — Повернись, Дженнет.