Калиостро - Елена Морозова

Глава 5

От обожания до негодования

Меня предупреждали, что пребывание в России действует разлагающе на некрепкие умы…

В тяжелой четырехместной берлине на полу стояла жаровня с тлевшими угольями, под скамьями позвякивали крышками фарфоровые ночные сосуды, выложенные изнутри ароматным сеном, а на сиденье, обложившись подушками и закутавшись в плащи и одеяла, сидели супруги Калиостро. Джузеппе надвинул на лоб подбитую мехом шляпу, Серафина накинула на голову теплую шаль. Но мороз все равно пробирал обоих до костей, особенно Серафину. Она всегда плохо переносила холод и сырость, и это путешествие на Север давалось ей нелегко. И хотя рядом, забившись в угол, сидела служанка, готовая и помочь воспользоваться сосудом, и растереть ноги, начинавшие коченеть вместе с остывающей жаровней, чувствовала себя Серафина отвратительно. Зачем она согласилась ехать на этот заснеженный край света? Нет, она решительно не ожидала, что изысканный и утонченный Сен-Жермен отправит их в такие ужасные края, где останавливаться на ночлег приходится в покосившихся деревянных домах, где клопы столь свирепы, что даже Джузеппе не может их изгнать и они всю ночь не дают ей спать. Конечно, можно ночевать и в карете, но Джузеппе этого не любит: постоянная темнота угнетает его, и он становится злым и раздражительным.

Джузеппе действительно ощущал себя не в своей тарелке. Во-первых, он знал, что Серафина сердита на него: в Германии ей понравилось, и она не хотела оттуда уезжать. А если уезжать, то почему бы не вернуться в Италию или на худой конец во Францию? Супружеского скандала избежать не удалось. Правда, он вовремя опомнился: без неоценимой помощи Серафины ему не обойтись. Поэтому, прибыв в Кёнигсберг, он первым делом приобрел жене тяжелый и длинный, подбитый пушистым мехом голубой плащ, украшенный шитьем и с огромным воротником из серебристого соболя. Себе же он выбрал красный плащ, подбитый черным мехом. Собственно, на этом его пребывание в этом городе и завершилось, ибо канцлер фон Корф, ненавидевший иезуитов, почему-то счел приезжего их агентом и быстро настроил против него все благородное общество. И назвал его лакеем — правда, не в глаза, а за спиной. Столь холодного, граничащего с враждебным приема Калиостро не ожидал, а потому настолько растерялся, что даже не призвал на головы непочтительных жителей гнев духов и богов, которым он обычно грозил нерадивым трактирщикам и станционным смотрителям, когда те пытались заставить его заплатить втридорога за дрянной обед или запрячь в карету старых кляч. Еще никогда и нигде его так дурно не встречали. А мороз, сердитое лицо жены и неблагоустроенная гостиница Шенкена в узком переулке под корявым и непроизносимым названием Кервидергассе окончательно его обескуражили. В результате он без боя покинул Кёнигсберг, где все его силы ушли на то, чтобы уехать с гордо поднятой головой. И вот они снова трясутся в дорожной карете, держа путь в столицу герцогства Курляндского.

Прибыв 29 февраля 1779 года в Митаву, граф и графиня Калиостро с удивлением обнаружили, что общество сей провинциальной столицы пребывает в ажиотационном ожидании: из Германии дошли слухи, что к ним едет маг, духовидец и масон-реформатор Калиостро. Тот самый, что предсказал смерть главы лейпцигских безбожных масонов Шрепфера! Как и в любом провинциальном городе, развлечений и зрелищ в Митаве явно недоставало, поэтому приезд Калиостро взбудоражил всех, особенно местных масонов и алхимиков, кои, как пишет Е. Карнович[42], были «плохие и легковерные». Возглавлявший здешнее закрытое общество иллюминатов профессор философии Штарк, не желая, видимо, встречаться с известным конкурентом, временно покинул город. Ходили слухи, что на заседаниях члены его общества занимались черной магией. Численности местных иллюминатов не знал никто, но все трепетали.

Калиостро сразу попал в объятия старинного курляндского дворянства во главе с графом Иоганном фон Медемом и его экзальтированной дочерью Элизой. В семнадцать лет Элизу выдали замуж за барона Георга фон дер Реке, оказавшегося грубым прусским солдафоном, и три года назад, после рождения дочери, Элиза сбежала от супруга в родительский дом. Ее дочь умерла в прошлом году, а вскоре в Страсбурге ушел из жизни Фридрих, любимый брат Элизы, с которым она вместе воспитывалась. Ходили слухи, что он сделал это добровольно, начитавшись гётевского «Вертера». Впоследствии, прибыв в Страсбург, Калиостро остановится в той самой гостинице, той самой комнате, где оборвалась жизнь юного Медема, и в нем пробудится надежда вновь установить незримую связь со своей любимой ученицей. Но к этому времени Элиза уже выйдет из-под его влияния настолько, что в 1787 году опубликует разоблачительное сочинение под названием «Описание пребывания в Митаве известного Калиостро на 1779 год и произведенных им там магических действий, собранное Шарлоттою Елисаветою Констанциею фон дер Реке, урожденною графинею Медемскою», кое императрица Екатерина II с целью разоблачения шарлатана Калиостро сочтет необходимым немедленно перевести на русский язык и щедро вознаградит переводчика, выдав ему 400 рублей. Однако это в будущем. Пока же Элиза пребывала в угнетенном состоянии духа и дела мирские, в том числе и предстоящая свадьба ее младшей сестры Доротеи с курляндским герцогом Петром Бироном (состоится в ноябре 1779-го), ее нисколько не волновали: она с головой ушла в мир мистических измышлений. Особенно ее интересовали духовидение и духовызывание, и она, как говорят, пыталась проникнуть на тайные заседания иллюминатов, но, кажется, безуспешно. Надеясь узреть тень усопшего брата, она проводила много времени в молитвах и на кладбищах1, но магическим искусством вызывания умерших овладеть не сумела. Атак как Калиостро везде и всюду рассказывал о своем даре общаться со срединными духами, служащими посредниками между людьми и потусторонним миром, то по приезде мага Элиза немедленно стала самой пылкой и восторженной его почитательницей.

Калиостро и Серафине предоставили комнаты в Митавском дворце[43], строительство которого по проекту знаменитого архитектора Растрелли начал покойный отец тогдашнего герцога Эрнст Иоганн Бирон, фаворит российской императрицы Анны Иоанновны. Трехсот, а может и более, комнат великолепного барочного дворца вполне хватало и герцогу, и его придворным, и высоким гостям. Впоследствии дворец станет пристанищем для многих французских аристократов, бежавших из своей страны во время революции. Пока же приезжий маг устроил в одной из отведенных ему комнат небольшую алхимическую лабораторию, а так как по дороге кое-что из его личного оборудования разбилось и пришло в негодность, местные алхимики охотно предоставили магистру собственное оснащение — в надежде поприсутствовать, так сказать, на мастер-классе. Но первые недели магистр ничего не делал, не демонстрировал, а лишь рассуждал на излюбленные темы: египетские пирамиды, мистерии Исиды и Осириса, стихийные духи, нумерология, каббала, гематрия… отделение тонкого от грубого, соединение сил верхних и нижних, прозрение вещей твердых и извлечение вещей тонких… Как напишет впоследствии Элиза, «с каким искусством умел Калиостро пользоваться случаями, заводить людские ожидания и, питая надеждою души их, властвовать над ними!»2 Иногда, увлекшись, граф начинал пересыпать свою речь и вовсе не понятными словами, слыша которые, Серафина невольно заливалась краской, надеясь, что под толстым слоем белил никто этого не заметит. Ибо за годы, проведенные с Джузеппе, она узнала множество площадных ругательств на его родном диалекте; к счастью, его понимали далеко не все.