Один день ясного неба - Леони Росс

— Я повар.

— Неужели? Ну что ж… — Она пососала нижнюю губу, словно уловила в его словах какой-то смысл. — Радетель?

Он кивнул.

— От тебя исходит этот запах. Но сегодня я тебе ничем не могу помочь.

— Наставница…

— Не называй меня так.

— А как мне тебя называть?

— Моим именем. Оно ведь для этого и нужно.

— И как тебя зовут?

— Ты приходишь в мой дом, задаешь вопросы, но не знаешь моего имени! Кто ты?

— Я же сказал, кто я. И я еще ничего не спросил.

— В сердце своем ты меня уже спросил.

— Прошу, назови свое имя, и я смогу тебя уважать.

— А какая разница?

Прошел час. Он открыл рот, желая продолжить разговор. Ведунья вздохнула, потом схватила его за уши и сложила, как складной стул. Он не успел даже удивиться. С громким хрустом и безболезненно она переломила ему лодыжки и рывком отделила их от пяток, так что покрасневшие пальцы ног оказались прижаты к голеням, потом сломала ему тазовые кости, сильно хлопнув по ним ладонями. Таз сложился, как створки ракушки, зажав пенис между ягодицами. Она встала с кресла и, склонившись над ним, принялась ломать позвонки по всей длине хребта, при этом тихо цокая языком, словно подвергала его тело осмотру, в ходе которого получала ответы на безмолвно заданные ею вопросы.

В следующее мгновение он со стоном очнулся на пляже и начал с трудом раскладывать себя, как расправляют сложенный лист бумаги; набегающие волны замочили ему ноги, а в ушах звучало только одно имя.

Анис, Анис, Анис…

Не получив любовного приворота, он проглотил одиннадцать мотыльков, сидя на песке и поедая их одного за другим, едва осознавая, что делает, покуда его дыхание не участилось настолько, что он уже перестал осознавать свои действия; тогда он встал и снова сел, потому что после того, как ведунья его сложила, он продолжал ощущать свое тело сложенным; на его губах выступила кровь, и он возненавидел всех ведуний, которые умели наводить чары на детей, задававших слишком много вопросов, и от их колдовства детям чудилось, будто их сложили пополам вроде складных стульев.

* * *

Люди говорили, что земля вокруг угодий отца Найи проклята, что бананы гнили на корню, а кусты коки пересыхали на темной коросте, которая некогда была плодородной почвой. Тетушки находили ее невыплаканные слезы, просочившиеся в щели между кафельными плитками на кухонном полу. Но более всего его печалили известия, что Найя не могла написать ни строчки стихов без того, чтобы снять верхний слой с листа бумаги, и чернила при этом растекались по линиям разрыва. Еще говорили, что у нее изменился голос оттого, что она полоскала горло, и ее пять сердец разбухли от скопившейся в них воды. Она стала проявлять интерес к насекомым и пристрастилась дышать через нос.

Когда Завьер добрался до ее семейного дома, с трудом преодолев чавкающее месиво грязи, ее кровь уже почти полностью превратилась в воду. Но она увидела, как он шел к ней, почувствовала, как он ее обнял и прижал к себе, услышала, как он задышал ей в ухо, — и это было дыхание мужчины, принявшего окончательное решение. Она отчетливо услышала его вскрик, нарушивший тишину ее комнаты и сотрясший ее тело, когда он испытал оргазм, — и это он, кто всегда занимался с ней любовью беззвучно, и потом, когда они лежали рядом и отдыхали, а комната была затоплена ее слезами, она услышала его вопрос.

— Ты хочешь?

— Что? — выдохнула она.

— Хочешь, Найя?

И всю оставшуюся жизнь она помнила, что он так и не сумел выговорить эти слова: выйти за меня замуж.

Солнце встало поздно; Завьер посмотрел на спящую Найю. На свадьбе Анис будут исполнять старинные песнопения, подавать тушеную рыбу и ромовый кекс — так она сказала. Он не станет приманивать ее любовным приворотом. Он решил просто порадоваться за нее. Он хотел, чтобы магический приворот оказал воздействие на его сердце, чтобы оно устремилось к Найе, но ему придется как следует постараться, чтобы повлиять на свое сердце, не прибегая к помощи чар.

В конце концов, любовь требует усилий.

* * *

После того как Айо вышел с городского рынка с козой на плечах, Завьер положил мешочек с мотыльком на стол мясника — рядом с легкими, хвостами и почками. Некоторое время он смотрел на него, потом схватил и, повесив себе на шею, аккуратно спрятал под вырез рубахи. Мешочек болтался между сосками и приятно щекотал кожу. Завьер зашагал по рынку, отмахиваясь от громких предложений торговцев, а те, почувствовав перемену его настроения, пожимали плечами и перешептывались.

— Выходит, ему, кроме козы, ничего больше не нужно.

— Похоже на то.

Он прошел короткой тропой по пляжу в направлении пристани Карнейдж и присел на доски поодаль от людей, столпившихся в ожидании маршруток-каноэ: свесив ноги, он болтал ими над океанской гладью. Бросил взгляд на «Стихотворное древо»: ресторан на вершине скалы был виден из любой точки Притти-тауна.

Он не знал, куда направиться, хотя само собой, ему надо было бы куда-то пойти.

Мысли об Анис обессиливали его и причиняли беспокойство. Возникшие к ней тогда глубокие чувства стали для него неожиданностью, и какой же непривычной теперь казалась ему та беззаботная легкость на душе, которую он испытывал. Он мог говорить ей все, о чем думал, и не надо было кривить душой и словами. И не было нужды притворяться кем-то другим, хотя ему очень хотелось ради нее стать лучше. И вдруг этот внезапный резкий конец… чего? Он не знал, как это назвать. А сама Анис — она не забыла место и время их встречи?

Конечно, не забыла. Но была ли она счастлива?

Впервые после смерти Найи ему захотелось оказаться среди незнакомых людей, слушать их рассказы о самих себе, стать не более чем сторонним наблюдателем. Как жучок на коре дерева. Хватит с него чужих забот, морщинистых лиц, людей, вечно цепляющихся за его локоть, словно оберегая сустав от перелома. Ему захотелось стать человеком, вырванным из контекста, без надежд и упований. Боги, боги, пусть люди перестанут ждать от него чудес.

Он смотрел, как рыбаки выгружают из лодок четвертый улов, потел и подпевал под мелодии, доносившиеся из чьего-то радиоприемника. Интересно, скольких усилий стоило сыну рыбака достать для него мотылька, который сейчас бился крылышками у него в мешочке на груди? И у кого он его приобрел — у уличного торговца? У мужчины? У женщины? С длинными пальцами? Или со сгорбленной спиной, пробиравшегося по