Смешные и печальные истории из жизни любителей ружейной охоты и ужения рыбы - Александр Можаров

Мы выходим из дома и спускаемся по крутой улочке мимо палисадников и огромных, до неба, ветел, выбеленных инеем, словно для святого праздника. Мы идем по тропинке, проложенной людьми и размеченной собаками, через Кудьму, снежные поля, которые большую часть года бывают заливными лугами, к Волге, которая теперь мало чем отличается от лугов. Мы идем, и каждый из нас занят своим делом. Я думаю о японском поэте, его далекой родине, и на ум снова приходит: «Как хорошо…». А Бес увлеченно разгадывает кроссворды собачьих меток, изредка вписывая в них свои «слова». И только редкое карканье ворон в вершинах могучих тополей отвлекает нас от этих важных занятий.

Вороны садятся в кроны деревьев перед морозом. И каркают на север тоже к холоду. Но не сидится воронам в тополях. Вот одна из них срывается с ветки, за ней другая, а за ними и три остальные. Реденькой стайкой они не спеша летят вдоль Кудьмы. Летят вороны молча, и только слышно, как упруго машут в стылом воздухе их черные крылья. Деревня тонет в снегах и морозной дымке, и вороны кажутся сказочными посланниками, несущими важную весть из тридевятого государства о том, что уже близка весна света, а там и весна воды; о том, что поморозят еще морозы, и постоят белыми столбами над печными трубами дымы, но тепло уже отворяет и в наши северные края невидимую глазом Зеленую дверь.

Вж-ж-ж-жжих!

Что это? Словно порыв ветра разбрасывает в стороны ворон и заставляет их разом загалдеть на все лады. Неведомо откуда взявшаяся пепельно-серая птица молча рассекает стайку и, ловко крутанувшись в воздухе, обращается ко мне светлым брюшком. Этот стремительный переворот и мгновенное изменение окраски ошеломляют — птица становится почти невидимой на фоне неба. Кажется, что она исчезла, испарилась, как в фокусе-покусе. Однако так кажется только мне, у ворон на этот счет совершенно иное мнение. Одна из них, устремившись было к земле, начинает вдруг дергаться, махать беспорядочно крыльями, и в следующее мгновение я понимаю, что ворона больше не принадлежит себе. Ястреб — а эта серая птица, несомненно, была ястребом-тетеревятником — уверенно продолжает свой полет, цепко держа в мощных лапах трепыхающуюся жертву. Я смотрю, не зная, как ко всему этому отнестись. Если бы на месте вороны была горлица или певчая птичка, я, как учат сказки, считал бы ястреба злым волшебником или коварным и безжалостным исполнителем его воли. Но жертвой была ворона, а про такой случай в сказках ничего не сказано. Мало того, оставшиеся невредимыми четыре ее подруги начинают так истошно галдеть и мельтешить вокруг ястреба, что он, видимо, смущенный своим поступком, слегка разжимает когти. Этого оказывается достаточно для побега пойманной птицы. Кое-как несчастная долетает до ближайшего тополя и усаживается, нахохлившись, на толстый, корявый сук. Потеряв дичь, охотник делает несколько грациозных па под неумолкаемую «овацию» ворон и присаживается на тот же тополь с другой стороны ствола. Его когтистые лапы жестко обхватывают ветку, длинный полосатый хвост настороженно свешивается, а желтый глаз с выражением взирает на ворону. Та же не обращает на сидящего ястреба никакого внимания — такой он ей не страшен.

Ястреб еще долго переступает по ветке, перелетает с одной на другую в надежде спугнуть свою «подругу» и вновь атаковать ее в воздухе. Но ворона игнорирует все его уговоры и угрозы. В конце концов ястреб срывается и, крикнув на прощанье резкое «кья-кья», плавно скользит среди ветвей, вылетает на простор и серой стрелой мчится в сторону деревни.

До чего же он красив в полете!

Не пройдя и трети пути до Волги, мы с Бесом возвращаемся домой. Теперь я думаю о птицах. Ястребу трудно добывать пищу зимой, и он опускается до охоты на сорок и ворон. Изловив хотя бы одну из них, он спасает многих певчих птичек, чьи гнезда вороны обязательно и с удовольствием разоряют в начале лета — воруют яйца и птенцов. Вот тебе и злой волшебник! Жестоки законы природы по отношению к слабым, но, оказывается, и у них есть защитники. Пусть и невольные. Я вспоминаю, что в тундре хищных птиц называют «гусиными пастухами». Это потому, что рядом с их гнездами, которые надежно защищаются от врагов — песцов и поморников, поселяются утки, кулики, казарки и другие гуси. И никогда остроклювый хищник не трогает своих соседей. Значит, есть в этих целесообразных законах и какая-то высшая справедливость.

Как хорошо…

ЧИКА-ЦИКА

рясогузка, как прилетит в апреле, так и топчет-топчет лед и через двенадцать дней наконец растопчет — вскрывается река, несет в своих бурных водах ломкие льдины, покрывает холодной, искрящейся гладью луга. И очень для меня почему-то важно, чтобы случалось так каждый год в отведенное для этого всеобщим космическим порядком время. Не знаю, откуда во мне такое желание, но всякий раз, когда на Сергия или на Покров выпадает первый снег, когда на Афанасия и Николу зимнего случаются морозы, когда к Антипу-половоду лед уже прошел, Волга разлилась, и чибисы уже начали хлопотать на гнездах, я обретаю душевный покой. И каждый год летом, осенью, зимой и весной я нахожу все новые и новые проявления этого порядка в природе и радуюсь своим открытиям.

Одно такое открытие мне подарила маленькая серая птичка с рыжей грудкой. И случилось это в апреле.

В нашем саду, рядом с баней, на высоком ветвистом клене висит скворечня. Каждую весну в нее забираются воробьи, но прилетающие в конце марта скворцы безжалостно гонят их из старого своего домика. Скворцов бывает много. Пасмурным утром они рассаживаются по ветвям и тихо рассказывают клену, бане и своей, скворечне все, что случилось с ними там, на юге, во время зимовки. Потом они все улетают куда-то, остается только одна пара.

Однажды я решил сделать из клена общежитие для птиц и попросил своего соседа, Анатолия Федотовича, выстругать для них несколько домиков. Как и все, что выходит из-под его рук, домики получились чудесные, с резьбой, и мы с братом развесили их еще по морозу среди голых ветвей. Каково же было наше удивление, когда по прилете птиц оказалось, что скворцы ими не интересуются. Прошло время, и май спрятал эти чудеса деревянного зодчества в нежной молодой листве. Видной отовсюду оставалась лишь старая скворечня. У нее, как и прежде, распевал счастливый отец будущего пернатого семейства.

Однажды летом я обратил внимание, что домики, затаившиеся в кроне дерева, тоже не пустуют. Их заселили мухоловки-пеструшки. Черные с ярко-белым брюшком, грудью и пятнами на крыльях птички стремительно прошивали своим телом листву клена, спускались в малинник, порхали по кустам бузины, цикали, сидя на колышках забора и вновь устремлялись к черным окошечкам гнезд с пауком в клюве. Все лето, до августа они деловито сновали по саду в поисках пропитания для себя и детей, а в августе как-то вдруг пропали. Вот тогда мы узнали, что не только в домиках жили птички. Кто-то поселился и в непролазных зарослях колючего малинника.

— Что это за пичуги? — однажды спросил меня брат.

— Не ведаю, — пожал я плечами. — Их плохо видно, и они не стараются себя обнаружить.

Первое знакомство с этими загадочными жителями малиновых дебрей случилось в августе. Поводом к знакомству послужила наша с братом привычка обедать в погожее время на открытой веранде. Как-то раз, во время такого обеда из кустов выпорхнула серая птичка с ярко-рыжим передничком на груди. Встав на перила веранды своими длинными тонкими ножками, она без лишних церемоний представилась звонким детским голосом:

— Чика-Цика!

— Очень приятно, — пролепетал я, стараясь быть вежливым настолько, насколько может быть вежливым человек во время обеда с набитым едой ртом. — Присаживайтесь к нашему столу.

— Чика-Цика! Чика-Цика! — еще раз представилась птичка, боясь, по-видимому, что с первого раза мы не запомнили, как ее зовут. При этом она дважды поклонилась, чуть растопырив крылья и вздернув хвостик.

— Сколько раз тебя просить, чтобы ты не разговаривал с животными? — недовольно проворчал брат. При этом он медленно приподнялся, аккуратно, чтобы не спугнуть птичку, выложил из хлебницы хлеб на стол и высыпал крошки на край скамейки. — Они не понимают человеческого языка. И не прикидывайся, что ты понимаешь их язык.

Чика-Цика с любопытством наблюдал за его действиями, а когда брат сел на место, решил, что в них все-таки может таиться угроза пернатой жизни и здоровью. Испуганно цикнув, он юркнул под веранду и больше в тот день не появлялся.

Назавтра он внезапно возник на скамейке в том месте, куда брат высыпал крошки, а я добавил щепоть пшена. Склевывая зернышки, Чика-Цика всякий раз внимательно смотрел на нас — не собираемся ли мы причинить ему неприятности. И, хотя мы не собирались, после пяти-шести зернышек он вдруг ужасно разволновался, зацикал и вновь юркнул под веранду. На этот раз виной тому оказался наш ленивый и пушистый кот Васька, с нескрываемым интересом наблюдавший за птичкой.