Смешные и печальные истории из жизни любителей ружейной охоты и ужения рыбы - Александр Можаров

— Давай подождем, — нерешительно предложил Барсик. — Раненых, вроде, не преследуют сразу-то. Может он западет. Папа-мама не должен бы промазать.

— Какой западет?! — выкатил глаза Сашка, не поняв «политических» маневров Барсика. — У него псы на хвосте!

Пока мы выясняли, кто в кого стрелял, кто в кого не стрелял, прибежали брат с Хваленком. Тут Сашка напустился на брата, забыв про нас с Барсиком: попал он в кабана или нет. В ответ брат разводил руками и пожимал плечами, заставляя Сашку еще более горячиться. Но стоило брату уступить этому натиску и категорично заявить, что да, попал точно, как сразу же взорвались и Сашка, и Хваленок и даже мы с Барсиком:

— А кровь-то где?!!!

— Куда… Эта… Попал?..

— Где кровь-то, тебя спрашивают?!

В конце концов так и не выяснив главного, мы пошли по следам.

Раньше на кабанов мне не приходилось охотиться, но не раз встречались их следы. Я наклонялся к ним, измерял вершками, цокал языком и, ощущая себя следопытом, поднимался с довольной улыбкой и поправлял на плече ружье. Теперь же всякий раз, когда Хваленок легко и безошибочно обнаруживал свежие отпечатки копыт секача среди, казалось, сотен следов от кабаньих стад, не раз проходивших здесь в разных направлениях, я остро ощущал всю нелепость своего мальчишеского самомнения. Может быть, я ошибаюсь, но думаю, что Хваленок даже не сознавал своего отличия от нас, несведущих. Когда же он начинал комментировать ход животных, я только покачивал головой, пораженный его наблюдательностью, и вспоминал из известной книги случай, когда Дерсу не мог взять в толк, как это казаки смогли не заметить оставленные им на лесной тропе метки.

Лай раздавался где-то очень далеко. Хваленок вдруг нахмурился и вовсе замолчал.

Неожиданно в елочках мелькнуло рыжее, и разгоряченный погоней Сашка собрался было поменять патрон с пулей на картечь — для лисы. Но Хваленок сердито закричал на него:

— Ни, ни… Эта… Ни, ни!

Прихрамывая на правую переднюю, с виноватым видом вышел к нам Чуня.

— Что, брат?.. Жив? — обрадовался собаке Хваленок, и уже придирчиво ощупывая пса, посмотрел на нас счастливыми глазами и пояснил: — А я… Гляжу — об осинку его эта…

Оказалось, следопыт наш прочел по следам, что секач попытался сбросить с себя собаку, ударив его сначала неудачно о ель, а потом уже сильно об осину. От этого удара Чуня сорвался с кабаньего загривка, и Хваленок боялся найти его невдалеке или вовсе перебитого или даже вспоротого, потому и помрачнел. Чуня преданно лизал его руку.

— Ну, ничаво… — диагностировал Хваленок, и мы отправились дальше.

Чары не было слышно, и теперь уже Сашка заметно приуныл. До сих пор его неопытная еще лайка была как бы в дублерах, а теперь она впервые оказалась один на один с настоящим диким вепрем. И не с одним, а с целым стадом.

— Ну, поглядим теперь, как моя одна-то теперь, — как бы между прочим произнес Сашка, но его волнение, не находившее разрешения, вдруг стало очевидно, когда он повторил, сглотнув: — Теперь-то.

Мы принялись его обнадеживать, но наши ободряющие реплики мало чего стоили в сравнении с мнением Хваленка.

— Дикий он… Эта… Ничаво… Вольерный похитрее будет… Я, чай… Эта… Справится…

И хотя теперешний оптимизм Хваленка как-то очень заметно расходился с его же высказыванием на эту тему перед охотой, мы с удовольствием поверили в то, что Чара справится. Да наверняка справится!

До полудня мы ходили молча, изредка слыша где-то вдали взлаивания собаки. Никто, однако, включая Сашку, не мог с уверенностью сказать, Чара это работала или нет. Чуня больше от нас не отбегал и лишь однажды остановился и подскулил. Хваленок осмотрел землю вокруг собаки и присвистнул. В пожухлой сырой траве краснел кусочек розоватого мяса.

— Эта… — взволнованно объявил Хваленок. — Лехкая… Попал, вядать…

Кабан выплюнул кусочек легких, пробитых пулей брата. Теперь все были уверены в удаче, а Сашка вскинул вверх ружье, потряс им и шепотом прокричал: «Ура!!!» Глаза его сияли, точно кабан уже лежал у наших ног.

— Теперь… Эта… Уйдет… — озабоченно продолжал, между тем, Хваленок.

— Как уйдет? Куда? — изумился брат, меняясь в лице.

— Далеко, я чай, — ответил Хваленок, не меняя выражения липа. — Тока… Если… Эта… Лайка…

Стало понятно, что все теперь зависит от Чары, но особых надежд на нее не возлагал даже хозяин.

— Так, — принял решение Хваленок, оглядев наши унылые лица. — Пошел он туг, в болото… Там… Эта… Топь… Где-то выйдет, или че? Щас… Похавать… Во-о-от… И разделимся…

Самым голодным оказался Чуня. Он бегал от одного охотника к другому, пролезая под поваленным стволом осины подальше от хозяина. Хваленок грозил ему кулаком, пытаясь пресечь таким образом попрошайничество. Чуня косил на него карим глазом и аккуратно смахивал шершавым языком угощенье с протянутых к нему рук.

— А что ты про секача тогда сказал? — обратился я к Хваленку. — Что, мол, он в стаде?

— Дак… Эта… Пришел, значит…

— Секачи вообще-то не в стаде живут, а на вольном, так сказать, поселении, — пояснил вдруг Барсик мысль Хваленка. — А когда гон начинается, они прибиваются к свинье, которая водит с собой прошлогодних подсвинков и поросят-сеголеток. Точных сроков гона нет и определить его начало можно по тому, пристал кабан к стаду или еще холостится. Вот, Хваленок и узнал, что гон начался или скоро начнется.

Хваленок с приоткрытым ртом слушал Барсика, поражаясь, по-видимому, тому, как можно ясно изложить словами все то, что у него в голове ворочалось само по себе, независимо от языка. Мы с ничуть не меньшим удивлением уставились на Барсика, восхищаясь его даром перевоплощения из матерого утятника в матерого зверовика, да и просто потому, что никто из нас даже не догадался перелистать какую бы то ни было брошюрку по охоте на кабана или его биологии, а он догадался.

Разделил нас Хваленок так, что одним оказался Сашка, которому выпало идти по следам вглубь болота. Мы с братом и Хваленок с Барсиком пошли в обход справа и слева с целью найти выходной след.

По краю болота стояли высокие мертвые березы со сломанными макушками. Их основания утопали в бурьяне густой охристой осоки и рогоза с почти черными, наполовину рассыпавшимися шишками. Мы побрели по проложенным зверьем тропам, путаясь ногами в осоке, порядком уже измученные и опьяневшие, как Каштанка, от еды. Лес почти не менялся, только иногда дорогу преграждала широкая черная лужа с бережками из ярко-зеленого мха, которую приходилось обходить, да на смену березам и осинам приходили елки. Под ними было немного суше.

Справа от нас, на болоте вдруг заголосила собака. Конечно же, мы решили, что это Чара, и не ошиблись. Брат предложил бежать на лай, но сделать это оказалось невозможным — зеркала илистых вод блистали сталью, разделенные топким лохматым кочкарником. Мы повернули назад.

— Я, как услышал Чару, будто водки выпил! — радостно заговорил Сашка, пристраивая подушку на спинке кровати повыше. — До того радостно стало, хоть святых выноси!

Мы засмеялись, ожидая продолжения. Я пробежал глазами по палате, по окнам, за которыми все еще шел снег, не обращавший на себя уже ничьего внимания. Еще один Сашкин сосед с интересом, по-видимому, слушал наш разговор, положив на грудь раскрытую книгу и с улыбкой поглядывая на нас.

— Рванул, как мне кто «пиль» скомандовал! — воскликнул Сашка. — Ай, молодец, думаю, ай, молодец девочка! Тут она и замолчала.

Действительно Чара вдруг смолкла, и мы с братом было остановились, но потом, не сговариваясь, снова побежали, перемахивая через кочки и поваленные стволы сгнивших на корню берез. Спустя какое-то время лайка снова подала голос и так же скоро смолкла.

Наконец нам показалось, что путь можно срезать — открытой воды уже не было видно, и мы заспешили в болото. Четырежды злобный лай возникал и пропадал прежде, чем мы услышали выстрел.

Мы немного отдышались на пешем ходу и снова потрусили по тряской болотине, цепляясь ружьями за редкие уродливые елочки.

— Видно, Чара остановила подсвинка, а секач взялся его отбивать, — рассуждал уже в который раз Сашка одними и теми же словами и с таким выражением, словно делал это впервые, и, заметив интерес соседей по палате, добавил для весомости: — По следам мне некогда было разбирать.

Сашка бежал мыском суши, далеко вдававшемся в болото. Нам с братом и Xваленку с Барсиком, чтобы попасть на главное место представления, нужно было сначала вернуться к основанию этого мыска, а потом повторить сашкин путь по нему. Поэтому Сашка фактически был с кабанами один на один. Каждый новый залп чариного взлаивания поселял в него новые силы, и он снова и снова бросался бежать на ее голос, не давая себе перевести дыхание. Наконец густые низкорослые вербы, красневшие островом среди бурых и охристых трав, стеной встали на пути.