Кокнбулл - Уилл Селф

Дверь простонала, в полумраке древних светильников потявкивали китайские голоса, позвякивали цинковые короба, стучали по тушам уток отбивные молотки — хрясь! Булл окинул взглядом убогий ватерклозет. Над щербатой раковиной наклейка: «Непитьевая вода»; патина на цементных стыках плитки, когда-то плетеный, растрепавшийся нейлоновый шнур, служивший ручкой сливного бочка; и, наконец, ржавчина, проступавшая красными островами на всех металлических частях: трубах, раковине и даже петлях незакрывающейся двери.

Нога показалось Буллу чужой. Оголив ее, он ставил ногу то так, то эдак. Хотя он был не в лучшей форме, разбит и измотан, у него хватало силы воли (черт возьми, в конце концов, этот парень получил «золото» на турнире герцога Эдинбургского, излазил с рюкзаком всю Катскилскую гряду и на конкурсе по самообороне, организованном в рамках пресс-конференции ведущего поставщика товаров «Сделай сам», занял первое место) с медицинским хладнокровием отслеживать процесс мутации собственного организма.

В далеко не идеальных чертах Булла таилась та врожденная порядочность, наличие которой делало его хорошим товарищем по несчастью, если вас захватили в заложники где-нибудь в Бейруте. Можно было представить себе, как сдержанно его родители дают интервью на лужайке возле своего дома. А потом становятся резкими и строптивыми и, осуждая политику правительства, начинают собственную кампанию по освобождению сына, сидя на кухне своего особнячка.

Сынок их тем временем поддерживал бы дух заложников рассказами о хитроумных уловках, к которым прибегали «Странники» на своем пути. Такие истории, рассказанные при других обстоятельствах, не вызвали бы у этих людей (американских академиков, итальянских фотожурналистов, членов дипломатических миссий и т. п.) ничего, кроме отвращения. Но здесь, к югу от Зеленой линии, где тоненькая известковая струйка и капающая вода подчеркивали весь ужас их положения, эти люди будут смеяться, смеяться и смеяться. После освобождения они, мигая от света, будут кричать: «Это все Булл! Это он, его уверенность, сила воли и больше всего неподражаемое чувство юмора помогли нам выжить!»

Так он привел себя в чувство. Он взглянул прямо на свои новые гениталии, оценил степень углубления, покраснения и женской привлекательности. Но вот на Пиккадилли бедного Булла захватило и потрясло еще одно видение. Витрина спортивного магазина вплотную примыкала к аптечной, за сплошным стеклом которой располагался стенд с рекламой колготок и прочего женского снаряжения. В другой выставлялось снаряжение для игры в регби. В аптечной витрине красивый изгиб карамельного цвета пластмассовой ноги был обтянут блестяще-гладким материалом, прикоснуться к которому было бы блаженством. Вокруг нее, небрежно разбросанные, словно после торопливого страстного свидания, валялись на бархатной драпировке чулки и колготки, чьи соблазнительные оттенки создавали чувственный коллаж.

И хотя соседняя витрина была более сдержанной и мужественной, в ней тоже красовалась пластмассовая нога. По усеченной женской конечности взгляд неумолимо скользил к тому месту, где четко обрезанное бедро должно примыкать к мягкой и ароматной промежности; мужская же нога была как будто цельной, напряженной. Одетая в сверкающий бутс, скрывающий акриловую пену, она пинала мяч, приклеенный на самый его кончик. Создавалось впечатление, будто ногу эту ампутировали в тот момент, когда она била по мячу, направляя его поверх офисных зданий и универмагов в сторону Клабленда. Вокруг ноги были разложены бандажи, носки, подвязки, ремни, футболки, шорты и еще носки — и все это на имитирующем траву искусственном покрытии.

Какая же из них моя? — подумал Булл, переводя взгляд с одной витрины на другую, вверх по женской ножке и вниз по мужской. «Кто я?» — простонал бывший ведущий колонки «Эстрада», и проходившие мимо американские туристы, только что выкатившиеся из нового филиала магазина «Барбери», притормозили за его спиной поинтересоваться, не относилось ли его восклицание к какому-нибудь исключительно выгодному предложению.

Приложив некоторые усилия, он отошел от витрин и сделал несколько приобретений: прокладки на каждый день, тампоны и витамины — в аптеке; бандаж и две повязки для волос — в спортивном.

Однако, несмотря на решительное и как будто здравое осознание двойственности своей природы, в промозглый послеобеденный час Булл снова зарыдал, на этот раз возле станции «Кингз-Кросс». Прислонившись к витрине кондитерской, он наблюдал за водоворотом людской массы. Бомжи и наркоты собирались в кружки — островки общения в бесконечном пассажиропотоке. Грязные небеса поплевывали весенним дождем. Булл все вздыхал и бормотал что-то, осознавая, насколько одинок он в этом мире. Отрезанный от всех, он никому не мог признаться в своей истинной природе. Как же он мог позволить Алану соблазнить себя? Если бы этого не случилось, он мог бы обратиться Куда Следует. Булл был убежден, что не один он оказался в таком затруднительном положении. Наверняка в этом великом плюралистическом обществе где-нибудь да есть группа взаимопомощи для таких, как он, какие-нибудь Анонимные Влагалища.

Булл не обращал внимания на шлюх, те, однако, не упустили его из виду. Стоя в обтягивающих розовых мини-юбках и сапогах на пластмассовых шпильках, они дрожали от холода и определяли коммерческую ценность проходящих мимо особей мужского пола. Булл выглядел как вполне возможный вариант. В конце концов, слезы могли быть и преждевременным раскаянием, чувством вины, настигшим его еще до того, когда что-то произошло.

Рамона еще издалека заприметила Булла. Она/он почуял, что Булл его/ее клиент. Он/она все еще поддерживал/а беседу с Гейл и Лероем, но думал/а уже о другом.

— Шерри раздобыла бабки. Точно! Сучка должна мне, так что раскумаримся! — Сказав это, Гейл присосалась к пластиковой бутылке темного пива. Легкий ветерок шевелил ее разноцветные колтуны вокруг потертого лба.

— Ни черта ты из нее не вытянешь, девуля. Бери клиента. Заработаешь, я тебя проставлю. Разве я тебя когда-нибудь обламывал? — Лерой надулся от важности. Своим статусом сутенера он гордился не меньше, чем иной гордился бы депутатским мандатом.

Рамоне все это надоело. Он/она отделилась от компании и профланировала в сторону Булла.

— Кого ищем, дорогуша? — спросила Рамона с изысканной интонацией служащей гостиницы.

— Простите? — От удивления Булл наморщил широкий лоб.

— Ну, компанию ищешь? — Обычно, услышав в ответ смущенный голос потенциального клиента, Рамона отказывалась от дальнейших притязаний. Суета, какие-то объяснения, ей/ему это было нужно меньше всего. Однако тут он/она не отступила. Что — то жалостливо-трогательное было в этом огромном мужике, одетом в блейзер и серые слаксы. Что касается Булла, то горе и одиночество лишили его тех крох уличной мудрости, которыми он обладал.

— Компанию? Простите, я не совсем понимаю, о чем вы.

— У меня есть комнатка, дорогуша, тут, неподалеку, в двух шагах. Мы могли бы познакомиться.

Привычный момент предложения себя прошел на этот раз легче, чем могла ожидать Рамона. Он/она столько раз предчувствовала безоговорочный отказ потенциальных клиентов, которым достаточно было посмотреть на его/ее угловатое, слишком грубое лицо и синие тени, сгущающиеся уже в эту пору, чтобы в ужасе отпрянуть.

Однако Булл почему-то не отскочил. Он разглядел в Рамоне ее/его сущность и тут же почуял возможность найти в нем/ней союзника.

— Так, говорите, недалеко?

— Да, тут, сразу за углом, любимый. Давай пройдемся, че стоять-то без толку. — Рамона запахнула полы своего когда-то модного плаща из черного бархата и театрально поежилась.

— Знаете… мне, вообще-то, не нужно… ну, понимаете… мне просто…

— Нужно с кем-то поговорить. Понимаю, любимый, тут стесняться нечего.

Когда Булл и Рамона проходили мимо станции метро, они уже смотрелись как много лет прожившие вместе супруги. Повернув за угол, они исчезли в направлении Каледониан-роуд.

После горячего душа Алан почувствовал себя намного лучше. Во время послеобеденных занятий он ужасно промок и замерз. Он даже подозревал, что может простудиться, ведь если для инфекции и есть что-либо привлекательнее больничной палаты, то это, конечно, сборище терапевтов.

Алан, естественно, стал лидером команды по спортивному ориентированию, в которую его определил вежливый и безразличный помощник. Лидировать Алану было легко. На самом деле, если такую возможность ему не давать, он очень скоро терял всякий интерес к происходящему. Медики, товарищи по команде, почувствовав это, уступили, просто чтобы он не раздражался.

Задания дня вертелись вокруг необходимости избегать бюрократической казуистики при проведении реформ в системе здравоохранения. Терапевтов разделили по группам, каждая из которых должна была достичь условленного места назначения, чтобы осуществить прием «символических» пациентов. Пациентов же (в действительности это были небольшие мотки разноцветной бечевки) необходимо было доставить в надлежащую «больницу» (в действительности небольшую рощицу на отшибе). По пути группе предоставлялась масса возможностей либо увеличить свой бюджет на стационарное лечение, либо увеличить время, которое пациенты проведут в очереди на больничную койку, застряв в бюрократической трясине (в данном случае настоящее болото).