Мир глазами Гарпа - Джон Ирвинг

— А откуда он знал, маленький я или большой, если он в это время в уборной был? — спросил Робо.

— Немедленно спать! — прошипела мама.

И тут из дальнего конца коридора донесся пронзительный вопль бабушки.

Мама накинула свой хорошенький зеленый пеньюар; отец облачился в купальный халат и поспешно нацепил очки; я натянул брюки прямо на пижамные штаны. Первым в коридор выскочил Робо. Из-под двери уборной исходил свет. Но бабушка, находившаяся там, продолжала издавать ритмичные вопли.

— Мы здесь! — крикнул я ей.

— Мама, что случилось? — спросила наша мать. Мы стояли в широкой полосе света возле двери в уборную. Нам были хорошо видны бабушкины розовато-лиловые шлепанцы и ее белые, как фарфор, лодыжки. Кричать она перестала.

— Я слышала шепот, когда лежала в кровати, — сказала она из-за двери.

— Это были мы с Робо, — сказал я ей.

— А когда мне показалось, что в коридоре больше никого нет, я все-таки решилась встать и пойти в уборную, — продолжала Йоханна, — но свет не включала и все делала очень тихо. И тут я услышала, а потом и увидела это колесо…

— Колесо? — переспросил отец.

— Да, большое колесо. Оно несколько раз прокатилось мимо двери уборной. Прокатится в одну сторону и тут же возвращается обратно…

Отец покрутил пальцами у виска и выразительно посмотрел на мать.

— У кого-то явно колесики не в порядке, — прошептал он, но мать сердито сверкнула глазами, и он умолк.

— А когда я включила свет, — продолжала рассказывать бабушка, — колесо тут же укатилось прочь.

— Я же говорил, что по коридору кто-то катается на велосипеде! — сказал Робо.

— Заткнись, Робо, — велел ему отец.

— Нет, это не велосипед, — сказала бабушка. — Там было только одно колесо.

Отец опять покрутил пальцами у виска.

— У нее самой одного-двух колесиков не хватает! — прошипел он, но мать сердито его толкнула, даже очки набок съехали.

— А потом пришел кто-то другой и заглянул под дверь! — сказала бабушка. — Вот тогда-то я и закричала.

— Кто пришел? — спросил отец.

— Я видела только его руки. Мужские руки — у него на пальцах были черные волосы, — сказала бабушка. — Руки стояли точно напротив двери в уборную. Он, должно быть, подглядывал за мной снизу.

— Он не подглядывал, бабушка, — сказал я, — он просто стоял там на руках.

— Не дерзи! — заметила мать.

— Но мы видели человека, который ходил по коридору на руках! — вмешался Робо.

— Ничего вы не видели! — сказал отец.

— Нет, видели! — возразил я.

— Мы сейчас своим криком всех перебудим, — предупредила нас мать.

В туалете с шумом спустили воду, и бабушка выплыла из-за двери с неизменным, лишь слегка поколебленным достоинством. На ней был купальный халат, надетый поверх пеньюара, из которого торчала очень длинная худая шея; вымазанное кремом лицо казалось абсолютно белым. Выглядела она как вспугнутая гусыня.

— Это злой человек, и намерения у него дурные, — сказала она вдруг. — И ему известны ужасные магические заклятья!

— Тому, кто смотрел на тебя из-под двери? — спросила мама.

— Тому, кто рассказал мне мой сон, — сказала бабушка. И слеза проделала дорожку в толще крема у нее на щеке. — Это же мой сон, а он рассказал его всем! Просто невероятно, что он его знает! Мой сон — о Карле Великом и его конных воинах… Я — единственный человек, которому этот сон мог быть известен. Он мне приснился еще до того, как ты родилась. — Она повернулась к нашей матери. — А этот злой колдун рассказывал мне мой сон так, словно сообщал по телевизору «последние известия»! Я даже твоему отцу никогда не рассказывала этот сон целиком. И никогда не была уверена, что это действительно был сон. А теперь вокруг какие-то колдуны, какие-то люди, которые ходят на руках, буквально поросших шерстью, какие-то магические колеса… Я хочу, чтобы мальчики спали со мной!

В общем, бабушка переехала в наш «семейный» номер, находившийся довольно далеко от уборной, и улеглась на постель моих родителей; лицо ее, вымазанное кремом, сияло, точно лицо мокрого привидения. Я видел, что Робо не спит и наблюдает за нею. Вряд ли и сама Йоханна спала хорошо; по-моему, ей опять снился тот сон о смерти; она вспоминала последнюю зиму и замерзших воинов Карла Великого в их металлических доспехах, покрытых инеем и почти неподвижных…

Наконец мне стало ясно, что придется тащиться в уборную. Я встал, заметив, что круглые карие глаза Робо проводили меня до двери.

В уборной кто-то был. Свет там не горел, но у стены напротив стоял одноколесный велосипед. И в темной уборной кто-то без конца спускал воду — словно там забавлялся ребенок, не дававший бачку даже наполниться до конца.

Я подошел ближе и заглянул под дверь — тот, кто был внутри, явно стоял не на руках, я, безусловно, увидел ноги, только они не касались пола, словно их обладатель стоял на цыпочках; подошвы этих ног, повернутые ко мне, были темно-красного цвета, а ступни — поистине огромны и приделаны к очень коротким, покрытым густой шерстью голеням. В общем, настоящие медвежьи лапы, только почему-то без когтей. У медведя когти не убираются, не то что у кошки. Если когти есть, ты их сразу видишь. Значит, тут либо человек, переодетый медведем, либо медведь, у которого удалили когти. Домашний медведь, может быть, подумал я. Или — если судить по его поведению в туалете — медведь, вломившийся в дом? Во всяком случае, по запаху я понял, что это никакой не человек в медвежьей шкуре, а самый настоящий медведь.

Я отступил к двери в бывшую бабушкину комнату, за которой, как выяснилось, прятался мой отец, ожидавший очередных неприятностей. Он резко распахнул дверь, и я буквально ввалился в номер, испугав нас обоих. Мама села в кровати и натянула стеганое одеяло на голову. «Я его поймал!» — крикнул отец, падая на меня. Пол дрогнул; велосипед, принадлежавший медведю, пошатнулся и въехал прямо в дверь уборной, откуда выскочил перепуганный зверь и чуть не растянулся в коридоре, споткнувшись о свой велосипед. Он испуганно посмотрел в открытую дверь номера на отца, который все еще сидел верхом на мне, поднял велосипед, сказал: «Гррауф!» Отец тут же захлопнул дверь.

На другом конце коридора послышался женский голос:

— Дуна, ты где?

— Харрф! — сказал медведь.

Мы услышали, как женщина подошла к нему и сказала:

— Ох, Дуна, ты все упражняешься! Никак не поймешь, что заниматься нужно днем, а не ночью!

Медведь не ответил. Отец осторожно приоткрыл дверь.

— Только в комнату никого не впускай! — предупредила мать, по-прежнему сидя под одеялом.

В коридоре возле медведя стояла очень красивая, но уже не очень молодая женщина, а медведь ловко балансировал в седле своего одноколесного велосипеда, одной лапой держась за плечо женщины. На голове у женщины красовался ярко-алый тюрбан, а сама она была с ног до головы обмотана куском материи, напоминавшим занавеску. На ее пышной груди виднелось ожерелье из медвежьих когтей; длинные серьги касались плеч, причем одно плечо было совершенно обнажено. Мы с отцом так и уставились на нее.

— Добрый вечер, — сказала она. — Простите, что побеспокоили вас. Дуне запрещено упражняться по ночам, но он так любит свою работу!

Медведь что-то проворчал и покатил дальше по коридору. Он отлично держался в седле, но ехал небрежно — задевал стены коридора, лапищами касался фотографий конькобежцев в рамках. Женщина поклонилась отцу и двинулась следом за медведем, зовя его: «Дуна, Дуна!» и поправляя покосившееся фотографии на стенах.

— Дуна — это от венгерского названия Дуная, — сказал мне отец. — Этого медведя назвали в честь нашего любимого Дуная. — Иной раз ему казалось странным, что и венгры тоже способны любить эту реку.

— Значит, медведь настоящий? — спросила мама из-под одеяла, но я предоставил отцу возможность разъяснить ей происходящее и удалился. Я знал, что утром господину Теобальду придется отвечать на множество самых разных вопросов и тогда уж я смогу получить всю необходимую информацию в развернутом виде.

Я зашел в уборную, стараясь поскорее справиться со своими делами, подгоняемый царившим там острым запахом зверя, кроме того, мне чудилось, что все кругом покрыто медвежьей шерстью, хотя он оставил туалет в полном порядке — во всяком случае для медведя.

— А я видел медведя! — прошептал я, но Робо, оказывается, уже переполз в бабушкину кровать и крепко спал у нее под боком. Сама же Йоханна не спала.

— С каждым разом я видела все меньше и меньше воинов, — сказала она. — В последний раз их оставалось всего девять. И все выглядели такими голодными! Они, похоже, съели и запасных лошадей. Тогда стояли ужасные холода!.. Как мне хотелось им помочь! Но ведь мы жили в такие далекие друг от друга эпохи! Как я могла помочь им, если тогда и на свет-то еще не родилась? Разумеется, я понимала, что они непременно умрут. Но это заняло так много времени… В последний раз, когда они пришли, фонтан был замерзший, и они мечами и пиками разбили лед на куски, развели костер и стали топить лед в котле. А потом достали из седельных сумок кости — разные и совсем без мяса — и покидали их в котел, чтобы сварить бульон. Должно быть, весьма жиденький бульон получился. Не знаю, чьи это были косточки. Кроличьи, должно быть. А может, оленя или дикого кабана. Или запасных лошадей. Я старалась не думать о том, что это могли быть и кости исчезнувших воинов…