Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

Рядом со мной пронесли носилки, и я услышал тихий вой, такой тихий, что и криком не назовешь. Но в нем, в этом вое, будто слился страх всех, кто боится смерти.

– Что случилось? – спросил я.

– Ребята О'Лири подорвали итальяшек, – ответил возбужденный мальчишка. – Два клиента скопытились, а шлюхам – хоть бы хны.

Я давно заметил: мальчишки – они всё узнают первыми.

Высокая и стройная Филис была одета в голубое платье, открывающее то, что стоило показать: плечи, шею и верхние пять дюймов спины. Овальное розовое личико и волосы самого рыжего цвета, какой может дать хна. Одним словом, она совсем не походила на свою сестру.

Втроем мы сидели в гостиной Витторио Компито и пили пшеничный виски, разбавляя его шипучкой из сифона.

– Похоже, в самом деле канадский, – сказал я, приканчивая третий стакан.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, дорогуша, – ответила Филис. – Эти ирландцы такие прощелыги. Никогда не знаешь, что они туда добавляют. На прошлой неделе Витторио принес бутылку джина – так мне показалось, что это была опийная настойка.

Она нервно улыбнулась, обнажив острые зубки, чуть испачканные в ярко-красной помаде.

– Я чувствую, мама не зря за тебя волновалась, – строго начала Салли. – Она просила тебе передать…

Чего боялась ее мама, я так и не узнал: дверь с грохотом распахнулась, и вошел Витторио. Это был плотный, смуглый, моложавый мужчина, с широкими скулами и узко посаженными глазами, одетый в черную шляпу-котелок, прекрасно сидевшее черное пальто, темный костюм и черные ботинки; складывалось впечатление, что все это он купил в магазине каких-то пятнадцать минут назад.

– Милый! – закричала Филис, кидаясь к нему на шею. – У нас гости. Это друг Салли, она познакомилась с ним в поезде…

– В том самом поезде, – проскрипел Витторио, – который привез сюда этих чертовых взрывников-ирландцев.

Голос у него был низкий и сиплый. Он подошел к столу и налил себе виски.

– Если настала пора собирать виноград, – сказал я по-итальянски, – я умею обращаться с серпом и винным прессом.

Он посмотрел на меня изумленно.

– Ну и акцент у тебя, – сказал он по-английски. – Ты что, итальянский в колледже учил?

– Под Витторио на Пьяве, – ответил я. – Там было жарко, но у местных девушек многому можно было научиться.

– Ты в самом деле умеешь обращаться с серпом? – спросил он, тоже переходя на итальянский.

– Si, signore, – ответил я. – И с «ремингтоном», и с «томпсоном», и с «льюисом», если в том будет нужда.

(перебивает)

Кто же из нас не умеет обращаться с серпом? Нас ведь всех в школе учили разбирать и собирать «калашников» на скорость.

Однажды в Америке мы устроили большую вечеринку. Пришли русские эмигранты-программисты. Американские профессора. Журналисты из разных стран. В том числе – один новозеландец, специалист по Афганистану. Ездил туда много раз, провел там лет десять как минимум – и в восьмидесятые, и при талибах, и при американцах.

Все выпили, стали рассказывать, кто что умеет. И наша русская подружка похвасталась, что в школе могла разобрать и собрать АК-47 за 15 секунд. Новозеландец удивился и переспросил:

– Как это: разобрать и собрать? В этом же нет никакого смысла. Его же надо разобрать, смазать и собрать!

Подружка рассмеялась и сказала:

– Вот, сразу видно: человек умеет обращаться с оружием! Наверное, и стрелять приходилось?

Он посмотрел на нас и так серьезно ответил:

– Поверьте, я никогда не стрелял в хороших русских парней!

И как-то сразу стало понятно, что встречались ему в Афганистане все больше плохие русские парни.

Мы вышли на улицу и влезли в заляпанную грязью машину. За руль сел молодой парень в кепке, низко надвинутой на глаза. Рядом с ним Витторио. Остальные устроились на заднем сиденье. Дождь хлестал по брезентовой крыше, просачиваясь в щели.

– Черт! Лучшей ночки и не придумаешь, – проворчал Витторио, пытаясь увернуться от капель. – Заедем на Контон-стрит, заберем одного паренька.

По дороге он рассказал мне, что происходит: О’Лири затеял передел города, выписал из Бостона двух профи, и сегодня они подорвали один из лучших борделей Витторио. Настала пора нанести ответный удар.

Человечек, которого подсадили в машину на Контон-стрит, был слишком толст для нашего автомобиля. И еще – слишком напуган.

– Витторио, – сказал он дрожащим голосом, – ты же понимаешь, при всей нашей дружбе…

– От тебя ничего не потребуется, – перекрывая шум дождя, сказал итальянец. – Ты только подойди, постучи в дверь и крикни: «Откройте, полиция!»

– А если они начнут стрелять?

Мне казалось, его дрожь передается сиденью – хотя, может быть, машину просто подкидывало на ухабах.

– Они же не идиоты, кто ж стреляет в полицию? – усмехнулся Витторио. – Лучше спокойно сесть в тюрьму на пару дней, а потом выйти под залог. Сам знаешь, как это делается.

Дождь прекратился, зато выбоин на мостовой стало больше. В течение следующего получаса каждому представилась возможность посидеть на коленях у соседа.

У ворот, к которым мы подрулили, висела старая электрическая вывеска. Раньше, когда лампочки в ней были целы, она гласила: «Ресторан “Парамаунт Боллрум”». За воротами, в нескольких шагах, стояло приземистое деревянное строение цвета плесени, окруженное по преимуществу мусором. Дверь и окна ресторана были закрыты.

Мы вышли из машины, Витторио вручил мне «харрингтон», а сам вынул «томпсон» и ткнул полицейского дулом.

– Пошел! – скомандовал он.

Толстый человечек вошел за ворота и, переступая через пивные жестянки, бутылки и старые газеты, направился к ресторану. Он надвинул шляпу на глаза и сунул руки в карманы плаща. Наверное, ему хотелось выглядеть крутым, но все равно в его фигуре сквозила растерянность. Обернувшись через плечо, он крикнул:

– Я только скажу: «Откройте, полиция!» – и тут же отойду, да, Витторио?

Я посмотрел на него с жалостью: он был глуп, как сухой закон.

Витторио кивнул, и человечек двинулся к заколоченной двери. Из-под ближнего подоконника вырвались огонь и гром. Я не стал надеяться на меткость бутлегеров и всадил полицейскому две пули между лопаток. Толстяк рухнул лицом к дому, как я и рассчитывал. Когда придет время, я смогу сказать О’Лири, что коп схлопотал пулю в спину, а выводы ирландец сделает сам.

Пригибаясь, мы отбежали к машине. Паренька в кепке за рулем уже не было.

– Давай, крути мясорубку, – закричал в темноту Витторио. – Шмаляй по фасаду, но пониже, будто сыр режешь.

Пулемет дал пробную очередь, восемь-десять выстрелов, затем заработал всерьез и пошел плеваться металлом – настоящий заводик по производству смерти. Витторио закурил сигару и сказал:

– Против этого не попрешь.

Я кивнул. Пулеметы я уважал еще с войны.

– Еще пять минут, и они узнают, где раки зимуют.

Когда пять минут прошло, мы пошли взглянуть на останки. Ресторан выглядел таким же заброшенным и унылым, только стены – сплошное решето. Из него больше не стреляли – видать, потому что в него постреляли как следует.

Первый этаж был по щиколотку залит спиртным – жидкость хлестала из пробитых пулями банок и бочек, которые загромождали почти весь дом. Мы побродили по зданию, дурея от запаха пролитой выпивки и разглядывая убитых ирландцев.

Кажется, О’Лири недосчитается семерых – хотя вряд ли это были серьезные бойцы.

Перед уходом я сунул в карман невредимую бутылку с фальшивой этикеткой «Дьюарса».

Остаток ночи я помню смутно. Витторио рассказывал мне, как мальчишкой уехал из Италии, когда его отец повздорил с односельчанином и тот обратился за помощью к мафии. Через неделю отца разнесли на куски выстрелом из лупары, а еще через месяц люди из мафии пришли за двенадцатилетним Витторио, подумав, что еще год-другой – и он захочет отомстить за смерть отца. Родственники отправили мальчика в Америку, где он, что называется, нашел себя.

– Эта страна, – говорил он мне, – создана для предприимчивых и смелых. Дома, на Сицилии, я никогда не смог бы добиться того, что у меня есть сегодня. Посмотри сам! Роскошный дом, новая машина, костюмы от лучших портных! Я покупаю моей девушке бриллианты и туфли, которые стоят дороже, чем крестьянин у меня в деревне зарабатывает за год!

С каждым стаканом виски мой итальянский оживал. Помню, я пытался объяснить Витторио, что итальянские шлюхи – самые лучшие, Филис визгливо смеялась и спрашивала его, почему же, если итальянки так хороши, Витторио живет с ней. Итальянец отвечал, что она лучше всех, его маленькая сладкая девочка. Салли морщила милый носик и всё порывалась сказать Филис, что мама беспокоится за нее.

– Этот обалденный город, – говорил Витторио. – Страна свободы, дом смелых. Ты думаешь, деньги можно делать только на сухом законе и шлюхах? Ничего подобного! Умный человек всегда найдет, где заработать!