Письма к Тому - Алла Демидова

20 октября – отдала 2 миллиона тысяч за Теодоровскую гостиницу, взяла билеты в Орел (поезд 2 СВ – 300 тысяч). Вечером должна была пойти в театр им. Ермоловой – там очередная «презентация», обещали как подарок-сюрприз какую-то меховую накидку. Не пошла. Стыдно.

21 октября

Маквала улетела в Испанию петь Татьяну в «Евгении Онегине». Вечером консерватория – концерт Ростроповича с оркестром «Молодая Россия». Оркестр средний. Он в первом отделении играл с ними Гайдна – очень технично. Во втором отделении – Шостаковича. Гениально! Хозяин. Полнейшая концентрация. Зал неистовствовал.

22 октября

В 1.30 с Нелей Бельски на «Братья и сестры» Додина. 1-я часть. Немного устарело. И текст, и эмоции. Вторично после наших «Деревянных коней» и «Живого». Но я плакала – много ассоциаций с нашей жизнью, с народом, которого жалко. Днем к нам – пообедали. В 7 ч. – опять на «Таганку» – 2-я часть спектакля. Хуже и по литературе, и по театру. Сбиты ритмы. Дидактично. Шестакова (жена Додина), которая мне очень понравилась в «Звездах на утреннем небе», здесь – резонер в женском варианте. Хорош Скляр.

С Нелей трудно – у нее комплекс «первой ученицы», и она уже француженка, поэтому мы для нее второй сорт. Недоброжелательность. Я от этого устаю.

24 октября

Приехала в Орел в 6.20 утра. Встретил директор театра. Днем погуляла. 2-этажные особняки. Просторно и тихо. Мало машин и «шопов». Зашла в музей Бунина – 2 комнаты: парижский его кабинет и вторая комната – общая с женой. Все передал из Парижа Зуров. Очень все аскетично и бедно. Музей хороший и люди там тоже. Недалеко музей Тургенева – скучно, холодно, официозно. Никто из прохожих не знал, где находится музей изобразительных искусств. Нашла сама. Недалеко от гостинцы. Очень заметный особняк. Была там одна. Буквально. Уникальные портреты 18–19 веков. Есть Серебрякова, Фальк, Удальцова, Гончарова, Эндер и другие.

Вечером концерт («Поэты Серебряного века»). 1-е отделение – актер из Питера. Мелодекламация под рояль. Ужасно. Завывал, как в пародиях. Зал хлопал после каждого стихотворения. Выступал около 2-х часов.

Я нервничала: после концерта должна была успеть на поезд. 2-е отделение – я. Зал был не мой. Я им запретила хлопать. Чужие. Любви не получилось. На Ахматовой стали кашлять и уходить. В конце они все встали, кричали «браво», но как только закрыли занавес – прекратили, как по команде. После концерта интервью с заведомо навязанными ответами: вот, мол, как провинция сохраняет культуру и сейчас фестиваль называется «Серебряный век». Название хорошее – не спорю – но они туда не врубаются. Все по поверхности. Жить там – удавиться.

Вспомнила, как шла в Париже по Sainte-Michel и за спиной слышу русскую речь: «Провинция – это кладезь традиций». Оглянулась – два из «бывших». В поезде опять всю ночь не спала – жарко и мерзко на душе. Одурманивала себя снотворными. В Москве опять в 6.20 утра. На перроне стоял Володя – не ожидала, не договаривались. Обрадовалась. Taxi не было. Как бы я добралась до дома? Метро бы меня вконец доконало. Погуляла с собаками, покормила всех. Опять снотворное и детектив. Но как вспомню! Стараться больше не ездить! Стыдно. Не успокаивает мысль, что даже Рихтер играл при полупустых залах в провинции. Но тогда было более спокойное время. Без любви к залу и зала к тебе лучше на сцену не выходить. Или подняться на гору гордыни профессионализма – но там одиночество.

25 октября

Вечером «Вишневый сад» Додина. Мне не понравилось. А Шестакова в роли Раневской – очень усредненно. Может быть, моя несовместимость с этой манерой игры. Может быть, так же на меня реагировал Ефремов, когда смотрел наш «Вишневый сад». Но все-таки, надо в этой пьесе брать другие ритмы. Например, 1-й монолог Лопахина от возбуждения – быстро. Да и все монологи тоже. Я, например, когда надо что-то скрыть или от застенчивости начинаю очень быстро болтать.

26 октября

Паола Волкова, Тамара Огородникова (директор Тарковского) и я – поездом в Иваново. Приехали в 6 утра, встретила Лена (директор музея), отвезла в гостевой дом – прекрасный деревянный особняк с картиной Клевера, роялем и печками. Днем в музей текстиля. Уникальные ситцы. Купила две акварельки 30-х годов – цветы для этих ситцев.

28 октября

С утра в Юрьевец. От Иванова 150 км. Очень красивый городок. На Волге и на холмах. Музей Тарковского – деревянная изба-пятистенка. Тарковские занимали одну комнату. Андрей здесь родился в 36 году и жил в эвакуации с 41 по 43 год. Здесь же крестился. Церковь рядом. Паола года два назад купила за церковью деревенский дом с участком за 100 долларов. Художник-примитивист (местная интеллигенция) подарил картину – дом Тарковского, улица и церковь.

Вечером вернулись в Иваново и в Москву.

Письмо

5 декабря 1995 г.

Том, здравствуйте! Пишу из Москвы, но потом Письмо возьмет с собой мой греческий режиссер, который приехал в Москву вместе со своим художником, чтобы отобрать музыку для нашей «Медеи» и заказать шить костюмы для этого спектакля. Они привезли много тканей, а в мастерских моей приятельницы художницы по костюмам Аллы Коженковой будут шить костюмы для меня. Под ее неусыпным присмотром. Она, кстати, мне помогала с платьем для Раневской и в «Вишневом саде» и делала костюмы для «Квартета».

Мы целыми днями сидели у меня дома и слушали разную музыку. У меня есть старые пластинки грузинской народной музыки – ведь «Медея», как известно, из Колхиды, поэтому Терзопулос думает что-нибудь здесь найти. Этих певцов, которые на пластинках, давно нет в живых, поэтому качество звучания надо будет подправлять.

На «Таганке» я уже не играю, поэтому больше свободного времени. Иногда езжу по городам России с концертами. Пишу новую книгу.

Терзопулос странный – то иногда мне кажется гениальным, то вдруг не понимает самых элементарных вещей в театре, в смысле вкуса. Он очень любит стиль улицы, то, что я зову «игры на черном дворе», а мне это категорически не нравится. Я люблю тайну, мистику, артистизм, может быть, даже манерность, ну и т. д. Но Теодор со мной сейчас не ссорится. И истерик с его стороны, какие были на репетициях «Квартета», сейчас нет. Правда, я его предупредила тогда, что я не выношу крика. Не знаю, надолго ли его хватит.

Вот, Том, пока все. Надеюсь, что Теодор отправит это Письмо.

Ваша Алла.

P.S. Художник у Теодора – красавец-грек, которого немцы уговорили сниматься в Германии в многолетнем сериале. Как-то мы в Москве с Гермесом – так его зовут – пошли на выставку золота Шмимона, так туристы-немцы его узнали, обступили, ревниво допрашивали, «что, мол, он делает в Москве».

1996 год

Из дневников 1996 года

10 января

Прилетела в Афины. Не спала, конечно, до этого всю ночь: собиралась – главное – минимум своих вещей, так как нужно еще втиснуть сшитые Аллой Коженковой костюмы для «Медеи», и кассеты с музыкой. Встретила на своей новой машине Иоганна. Она типичная немка, недаром они разошлись с Гермесом. Та же гостиница «Stanley» и тот же номер, что прошлой осенью. Рядом с театром Теодора. Сходила на рынок – фрукты, овощи. Вечер в Megaro (где была наша «Электра») – вечер Марии Фарандури. Поет Лорку низким бархатным голосом – очень хорошо. На сцене много-много венских черных стульев. Нагромождение. Сделал Георгес Патсос – наш художник в «Квартете». Эти стулья мне не понравились. Но среди них Ромон Ollé (балетмейстер из Барселоны, с которым мы там познакомились) пытался танцевать что-то странное – однообразные, ритуальные движения – смесь фламенко с японскими ритуальными жестами. Делал этот вечер Теодор Терзопулос. Как всегда, хорошо свет. В зале – «сливки общества» Афин. Потом, конечно, Мария Фарандури пригласила всех в таверну. В жизни она очень проста. Похожа на Маквалу.

11 января

Теодор отменил репетицию. Он, как всегда, – «устал». Пустой день. Могла бы прилететь позже. Ходила в кино – какой-то итальянский средний фильм «Blanca». Ночью мучаюсь бессонницей. Читаю Кузнецову «Дневники Грааса» – как они там хорошо жили. Правда, для этого нужен рядом Бунин.

12 января

В 4 ч. наконец-то Теодор начал со мной репетировать. Пока с текстом. Он решил делать «Медею» – первые сцены с кормилицей и Ясоном – как воспоминание немного сумасшедшей женщины. Эклектика страстей. Чистота чувств без перехода – ярость, нежность, горечь. Голосовые перепады. Костюмы понравились. Над музыкой надо еще работать – выбирать, хотя мы с Теодором у меня дома в Москве этим занимались несколько дней. TV – о работе с Теодором и о древнегреческой трагедии. Вечером пошла в театр Кати Дундулаки, которая, в свое время увидев в Афинах наши гастроли и «Три сестры», так восхитилась, что приглашает Любимова, по-моему, на постановку уже в третий раз. На этот раз – «Вишневый сад». Хорош Давид Боровский, особенно костюмы. Весь спектакль под музыку – видимо, Любимову так надоел греческий язык, что он, не вникая в нюансы, покрывал все это музыкальным оформлением. Или, может быть, после его бесконечных опер не может уже без музыки. Все манерно и скучно. Один и тот же ритм у всех. Неплохо Петя Трофимов во 2-м акте – как учитель с учениками. Плохо Лопахин – плохо и неинтересно. Варя – истеричная старая дева. Никто никого не любит. Гаев все время плачет и ходит почему-то на цыпочках. Концепции никакой, но грамотно с мизансценами. Народу в зале мало. Зал на 750 – было – 150. Зашла к Кате – поздравила, подарила розы.