Соучастие в убийстве - Джуда Уотен

Он все время держался в стороне. Но когда разговор уже подходил к концу и несколько репортеров ушли, Беттери все-таки подошел к Филдсу и Филберту.

— Вы отлично поработали, мистер Филдс, — сказал он.

Старший инспектор не мог удержаться от снисходительной улыбки.

Беттери повернулся к Филберту.

— Должен поздравить вас, Филберт.

— Спасибо, Годфри, — фамильярно ответил тот. В светлом спортивном пиджаке и яркой рубашке он выглядел настоящим франтом.

Годфри Беттери изобразил подобие улыбки. Он не выносил фамильярности полицейских; отвратительная у них привычка — как почувствуют, что человек у них в руках, так начинают звать его по имени.

30

До встречи с Юнис Грэхем оставалось еще минут пятнадцать. Машина медленно ехала в теплых летних сумерках. Браммел курил сигарету за сигаретой. Его преследовала мысль о том, что следствие началось и закончилось в точности так, как планировал Филдс, — он арестовал похитителя драгоценностей и предъявил ему обвинение в убийстве миссис Тайсон. Таким образом, оба преступления раскрыты. И Филберт очень ловко помог своему шефу; он точно знал, чего хотел старший инспектор. Не то чтобы Браммел сомневался в их искренности. Очевидно, оба действительно верили, что Сим — убийца. Ну, а если они просто убедили себя в этом, потому что это было им на руку? Сам он допустил уже две ошибки, сказал себе Браммел: недооценил Филберта и очень наивно судил о Филдсе.

Нет, Браммел не мог согласиться с таким исходом дела. Чисто профессиональный интерес побуждал его довести до конца собственное расследование. Все-таки он докажет, что прав он. К тому же нельзя забывать о правосудии. Настоящий убийца должен предстать перед судом… А добиться этого будет, пожалуй, труднее всего…

Вот и место свидания. Браммел отбросил все мысли о деле и отдался приятному предвкушению встречи с Юнис. Удивительно, что он, сорокалетний мужчина, волнуется, словно юноша, ожидающий свою возлюбленную.

Он остановил машину у конечной остановки автобуса и стал ждать. За шоссе открывалось море. Солнце только что село, и небо еще светилось теплым золотисто-оранжевым светом. На волнах качалась рыбачья лодка, далеко от берега чернели головы двух пловцов, приближавшихся к бую.

Вскоре по другую сторону шоссе остановилось такси. Из него вышла Юнис и осторожно огляделась вокруг. Пока такси не повернуло и не скрылось из виду, она не двинулась с места. Выждав еще минуту-другую, она пошла к машине Браммела. На ней было голубое шелковое платье с низким вырезом, заколотое у талии дорогим клипсом. Браммелу она показалась удивительно красивой. Он любовался ее девичьей фигурой, золотыми волосами, мягкими темными глазами, которые обещали так много.

Перед тем как открыть дверцу машины, Юнис снова огляделась.

— Ну, теперь я в ваших руках, — сказала она, садясь рядом с ним.

— Вы всегда можете позвать на помощь, — ответил он. Машина быстро отъехала.

— Вы ведь не по делу хотели меня видеть?

— У меня к вам несколько важных вопросов.

— Как раз перед уходом я слышала по радио, что кого-то уже поймали, — лукаво сказала она.

— Это ничего не меняет.

Стемнело. По обе стороны тянулись освещенные витрины магазинов. Юнис откинулась на спинку сиденья; она была без шляпы. Браммел посмотрел на нее. В отсветах реклам белело ее лицо и длинная гибкая шея.

Машина остановилась возле роскошного «Гранд-отеля», славившегося своей итальянской кухней. Их провели в отдельный кабинет. Браммел заказал обед, как гурман и светский человек. Они выпили несколько коктейлей. Браммел говорил о еде, вине и хорошей жизни. Юнис молчала. Она, казалось, о чем-то раздумывала. Глаза ее не отрывались от бокалов, на губах мелькала смутная, многообещающая и вместе с тем ироническая улыбка. Браммел вдруг смутился, разговор не клеился.

Принесли устриц, затем, после супа, последовало ризотто с мясной подливкой. Вино подали белое и красное. Понемногу они разговорились, но все-таки Юнис держалась отчужденно. Это и обижало и разжигало Браммела. Отбросив подозрения, что она сговорилась с Руни, и перестав притворяться, что у него есть какое-то официальное дело, он заговорил о себе и своих чувствах к ней.

— Верьте мне, — сказал он. — Испытайте меня, если хотите.

— Вот не думала, что мне когда-нибудь приведется обедать с полицейским, — сказала она.

— Полицейские тоже люди, — ответил он. — Они умеют любить.

— Вот как! — засмеялась Юнис.

И они заговорили о любви.

Им долго не подавали следующее блюдо, и они потягивали вино, отщипывая кусочки хлеба. Разговор о любви возбуждал их. Но она была более сдержанна, чем он. Она бы и хотела поверить ему, но не могла. Он так же, как другие мужчины, которых она знала, поживет с ней и бросит. Какие у нее основания ждать большего, надеяться…

Юнис была рада, когда официант принес цыпленка.

— Вот это хорошо, — сказала она. — Лучше, чем все разговоры о любви. Всегда одно и то же — надоело.

Она с удовольствием принялась за цыпленка и выпила еще бокал вина.

— Все на свете трын-трава, — сказала она.

— Видно, вам крепко досталось, — отозвался он.

Она взглянула на него блестящими глазами и заговорила совсем непринужденно. Забывшись, она даже сказала, сколько ей лет — двадцать девять; она стареет. Несколько раз, сама того не замечая, Юнис пускалась в откровенности. Она изъездила всю Австралию позировала фотографам, была танцовщицей ревю, участвовала в конкурсе красоты…

— «Перепелочки бизнесменов» — вот как нас называли, — сказала она.

Юнис рассказывала без всякой связи, поэтому он не мог составить себе полное представление о ее жизни.

— Я все время мечтала уехать в Голливуд, — продолжала она.

— Почему же не уехали?

— Обманули меня. Кругом обманщики.

— Неужели вам не с кем было посоветоваться? А что же родители?

Она презрительно фыркнула:

— Родители!

Юнис вздохнула и начала рассказывать о своем детстве. Отец был клерком. Бедняга работал как вол, и все впустую; жена вечно была недовольна и беспрестанно его пилила. Она мечтала о такой жизни, какую показывают в кинофильмах. Голливуд был ее святыней. Юнис она определила в школу танцев, где ее обучили чечетке. Мать мечтала, чтобы она стала танцовщицей в ревю или актрисой, а лучше всего кинозвездой. Она внушила дочери, что надо постараться выйти замуж за богатого. Когда Юнис окончила школу, мать подыскала ей работу в пантомиме. Юнис привлекла внимание одного из администраторов театра, который устроил ее на постоянную работу в кордебалет. Сольных номеров ей не давали. Когда этот администратор повез ревю на гастроли по стране, он позаботился о том, чтобы она поехала с ним. Поговорил с ее матерью, и спустя несколько дней Юнис очутилась в его купе…

На лице Юнис появилось циничное и горькое выражение.

— Это было начало, — сказала она и, отвечая на недоуменный жест Браммела, добавила:

— Он был женат, а в турне выбирал себе девочек помоложе. В первую же ночь в отеле, когда я уже легла, он пришел ко мне… Сказал, что позаботится обо мне, если я буду с ним ласкова. Сказал, что надарит мне всякой всячины… Я страшно испугалась… Он сел на кровать и обнял меня. Я хотела вскочить и убежать. Но куда? Что мне было делать? Он даже сказал, что моя мать рассердится, если я потеряю работу…

Она опустила голову и замолчала.

— Так и не удалось вам пробиться, — сказал Браммел сочувственно и про себя подумал, что не раз слышал такие истории.

— Куда там! — сказала она. — Потом я поумнела. Пришлось им раскошеливаться. У меня теперь приличное гнездышко, — добавила Юнис, допивая новый бокал и подмигивая Браммелу. — Вот подвернется мне что-нибудь настоящее, сразу покончу с такой жизнью.

Браммела заинтересовало прошлое Юнис. Интересно, как она свила свое гнездышко? Скольким мужчинам она продавала себя? В нем поднялась ревность к прошлому; ненависть ко всему, чего он не знал. Он смотрел на нее, раздраженный таинственностью, которая окружала эту очаровательную головку. Хотя, по правде говоря, ему вовсе и не хотелось раскрывать тайны; он даже вдруг испугался, что она скажет ему больше, чем нужно. Но все-таки спросил ее, как она познакомилась с Руни.

— На какой-то вечеринке, — сказала она.

Она встретила Руни в те дни, когда ее только что бросил богатый бизнесмен, обещавший на ней жениться. Друзей у нее не было. Руни — человек жестокий и беспощадный, но ей жаловаться не на что. К ней он был добр.

— Исключение подтверждает правило, — раздраженно заметил Браммел, и в голове его промелькнуло неприятное подозрение. — Он никому никогда добра не делал.

Она улыбнулась.

— Забудем об этом, Красавчик, — сказала она. — Мне он безразличен.

— Вы порвали с ним? — быстро спросил он.