Книга о Небе - Кодзиро Сэридзава

Несмотря на то что Родительница обращалась к господину Кито, я тоже был поглощен этой речью, в какой-то момент внезапно осознав, что все слышу, будто очнулся от сна.

Дело в том, что до сих пор я плохо слышал речи Родительницы, поэтому мне не оставалось ничего другого, как записывать их на пленку, а затем прослушивать на магнитофоне.

Понимая, что слух мой стал слабее и оттого, что мне перевалило за девяносто, я успокаивал сам себя: это Божья милость, направленная на то, чтобы до моих ушей не доходило ничего лишнего.

Наверное, в то время Бог-Родитель милостиво послал мне это утешение.

Однако человек — существо своевольное. Хоть мне четвертого мая этого года исполнится полных девяносто шесть лет, мне не хочется, чтобы мои уши старели, ведь из-за того, что я плохо слышу, ограничилось мое общение с близкими и жизнь стала более одинокой.

И вот сегодня мои уши, как это ни странно, не глухи, они слышат так же, как в молодые годы.

Отчего же это?

— Ну, радоваться надо всему. Как раз об этом Родительница говорит сейчас господину Кито.

Так сказал Бог-Родитель, и моя душа обратилась к госпоже Родительнице, но как раз в это время она закончила свой разговор с господином Кито, и на смену ему к ней приблизилась его супруга.

Таким образом я прослушал речь госпожи Родительницы, обращенную ко всем, и не очень стыдился того, что, с внимательным видом вслушиваясь в ее слова, думал совсем о другом…

Слушать старался честно, насколько позволял мой слух.

Боже, поистине человек — странное создание.

Четыре гостя, которых я сопровождал, были в европейской одежде и при этом сидели без подушек прямо на полу. Представляю, как у них болели ноги, но они, должно быть, терпели, коль скоро на их долю выпала такая удача…

По окончании беседы я предложил им перейти в европейскую гостиную, но они не сразу могли подняться.

Только удостоверившись, что две пары супругов уселись рядом на диване в гостиной, я обратился к ним:

— Благодарю вас!

Супруги Кито с улыбкой кивнули, а госпожа Хаттори, обернувшись к молчавшему мужу, сказала громко:

— Как удачно, не правда ли. Дорогой! Слава Богу, благодаря тому, что ты жив, мы смогли своими ушами услышать речь Родительницы… Какое счастье! Держись. Тебе нельзя умирать!..

Я хотел спросить у господина Кито о его впечатлениях, но у меня не было на это сил, я чувствовал себя очень усталым. По правде говоря, и сам господин Кито казался усталым, он тихо попивал предложенный ему зеленый чай.

Такой длинной была речь госпожи Родительницы и так серьезно было ее содержание.

Вскоре юноша Ито переоделся в пиджак и появился в европейской гостиной. Глядя на наручные часы, лежавшие на столе, он вытер пот с лица и обратился ко всем:

— Сегодня речь госпожи Родительницы была долгой…

У него тоже был усталый вид, и я, обеспокоенный тем, что у него сегодня время ограничено, спросил:

— Когда ты летишь в Америку?

— Девятнадцатого, из Нариты[15].

— Вот как?.. Это послезавтра?

— Да, завтра восемнадцатое апреля, праздник в честь Родительницы. После торжеств я постараюсь сразу выехать в Нариту.

— Из Америки, говорят, поедешь в Мексику?

— Хочу встретиться с тамошней местной смуглоликой Матерью Божьей Марией…

С аппетитом отведав фруктов, поданных к чаю, и взглянув в сторону своей матушки, он поднялся, помолился и, кивнув гостям, ушел.

Я взглядом поблагодарил его, а мои гости, сочтя момент подходящим, тоже поспешили откланяться.

Мне хотелось все же спросить гостей о сегодняшних впечатлениях, но я не посмел их удерживать и проводил в прихожую. Что говорили гости, я не слышал — слух опять притупился, к тому же, провожая их, я суетился. Но выйти на улицу у меня уже не хватило сил, и, пока они в сопровождении дочери шли к воротам, я, мысленно провожая их взглядом, чувствовал, как глаза наполняются слезами.

Это были слезы злости на самого себя, постаревшего настолько, что тело не подчиняется велению души.

Вернувшись в гостиную, дочь ласково заговорила со мной, но, ничего не слыша, я только кивал, а сам продолжал думать о юноше Ито.

Путешествие из Америки в Мексику займет примерно две недели, там в разных местах Ито будет встречаться с влиятельными людьми, сообщать им о далеких от религии замыслах Бога-Родителя, направленных на Спасение Человечества, рассказывать о пути, по которому следует идти.

Я слышал, что везде готовятся и ждут его прибытия.

С точки зрения здравого смысла это непостижимо, но сотрудники и помощники появляются повсюду, и подготовка идет легко… Впрочем, ничего удивительного, ведь все это творит Бог.

Так что нет никаких причин волноваться и беспокоиться о предстоящем путешествии юноши Ито.

Да и проповедовать будет не он сам, а Бог, он же будет всего лишь орудием Бога. В полной мере сознавая это, юноша Ито уделяет большое внимание своим манерам, своему облику, начиная с одежды.

С этой точки зрения я тоже был спокоен, и все же, поскольку он страдает излишней робостью, мне бы хотелось в такие важные моменты быть рядом с ним…

Не будь я так стар, я бы поехал с ним и не только подбадривал бы его, но и внимательно следил за божественным воздействием. Как печально, что это невозможно, как жаль!

Я тихо закрыл глаза. Послышалась удивительная музыка. Когда я, как счастью, обрадовался тому, что мои переставшие слышать уши могут слышать этот квартет, прямо передо мной вдруг с улыбкой предстал мой давний знакомый, гениальный Жак.

— А! Жак! Сколько лет, сколько зим! — само собой вырвалось у меня, но мой визави, как будто колеблясь, пытливо всматривался в мое лицо. — Что-нибудь случилось, Жак?

— Кажется, ты сейчас беспокоился о юноше Ито, так вот, не стоит больше думать об этом молодом человеке.

— Но госпожа Родительница просила меня быть его опекуном.

— Если ты опекун, то должен руководить именно как опекун.

— Не расскажешь ли подробнее, что это значит?

— Некоторые люди воспринимают этого молодого человека как живого Бога… Потому он и стремится к совершенствованию и в этом достиг прекрасных результатов, но в нем все еще остается то, что называется «я». Это человеческое «я», и в качестве Бога он несовершенен, чем сам тоже, наверное, тяготится. Что касается нас с тобой, то и с нами обращались как с совершенными людьми, но в этом не было ничего дурного, потому что мы с тобой этого «я» лишены.

— Что нужно сделать юноше Ито, чтобы стать совершенным Богом?

— Ты должен перестать быть его опекуном. Надо предоставить его самому себе… Ведь ты можешь говорить на равных с Солнцем, не так ли? Не следует слишком увлекаться людскими делами…

— Но люди — достойные жалости существа!

— Что касается юноши Ито, он, кажется, самонадеянно воображает себя представителем Бога, но за ним все еще тянется хвостом его «я». И чтобы удовлетворить это «я», он тайком предается чисто человеческим наслаждениям. Если он когда-нибудь избавится от этого хвоста, когда-нибудь сможет отрубить его… Тогда, возможно, он уподобится Богу… Да, тебе следует побыстрее оставить его.

— Вот оно что… — тяжело вздохнул я и в этот момент услышал, как в комнату вливаются тихие звуки музыки. Это была чистая, прозрачная мелодия, я не могу вспомнить ее названия, но она разогнала облака, омрачавшие душу, радуя сердце.

В унисон с этой мелодией пел Жак, я и не знал, что у него такой красивый баритон, и заслушался.

Вот слова этой песни:

Ах, как радостнаНаша жизнь.И сегодня спокойно и мирноМы исполнили все.Что были должны.

Просто радуясьДням, которые мы проживаем.Радуясь рассветам и закатам,Бог тожеУлыбается.

И жизнь и смерть —Это только день.Один день.Остается толькоПрожить его, радуясь.

Слезы неудержимо катились по моим щекам. Это не были слезы восхищения музыкой. Но красота этой музыки, напоминая мне о юноше Ито, взывала к моей душе.

Он тоже красивый юноша.

Он обладает удивительным даром выражать себя — и в каллиграфии, и в живописи, и в пении, он не только легко и непринужденно создает совершенные картины и в европейской и в китайской манере, но и способен прекрасным баритоном исполнять известные старые и новые вокальные произведения. Если бы он избрал своей профессией хотя бы одно из этих искусств, он, несомненно, достиг бы успеха, но Бог запретил ему иметь профессию.